По ночам мне стала сниться… Ирка Ильина!
Первый раз она пришла ко мне во сне со среды на четверг. Она бежала за мной по пустынным улицам нашего города и кричала страшным голосом: «Отдай мой листок! Отдай! Отдай!» А когда я проносилась мимо нашей школы, то краем глаза увидела Стрельцова-Удальцова. Он стоял под фонарём и… хохотал!
В следующий раз Ирка пришла ко мне в ночь с четверга на пятницу. Она заперла меня в ванной и кричала страшным голосом: «Отдай мой листок. Отдай, а то хуже будет! В туалете запру!»
А из моей комнаты доносился громкий смех Стрельцова-Удальцова.
В следующий раз Ирка пришла ко мне в ночь с воскресенья на понедельник. Теперь мы были на кладбище. Надгробные плиты тускло освещались луной. Я перебегала от одной плиты к другой, но каждый раз Ирка оказывалась рядом. По всему кладбищу разносился её зловещий шёпот: «Отдай мой листок! Отдай, а то хуже будет!» А за дальней могильной плитой едва различался силуэт Стрельцова-Удальцова…
Я проснулась и поняла, что ничего хорошего этот день мне не принесёт. Ирка наверняка догадалась, что это я вырвала из её тетради листок, и теперь только и ждёт удобного случая, чтобы всем об этом рассказать.
Бедные родители! Представляю их лица, когда к ним придёт корреспондент центрального телевидения, чтобы выяснить, не было ли у меня прежде склонности к воровству…
Прошёл первый, второй, третий урок. А на четвёртом уроке…
Изольда Романовна сказала:
– Дети, случилось чудо! У Смирновой изменился почерк!
Внутри у меня всё похолодело. Час расплаты настал!
– Как видите, я ошибалась, когда говорила, что почерк изменить практически невозможно, – продолжала Изольда Романовна. – Но оказывается, если у человека сильная воля, возможно всё. Я попрошу тебя, Зинаида, – расскажи, как тебе удалось научиться так красиво писать. Ну… Смирнова, мы ждём!
Я встала. Ноги сделались ватными. Во рту пересохло.
– Расскажи, как тебе удалось исправить почерк? – ласково повторила Изольда Романовна.
– Ну что… Обводила буквы, написанные красивым почерком, и пыталась написать так же, – хрипло сказала я. И замолчала. Мне нужно было собраться с духом, чтобы рассказать всему классу и, главное, Ирке, как всё было на самом деле. Как я вытаскивала из её рюкзака тетради, как вырывала листок, как не могла затолкать тетради обратно…
– Садись, Зинаида, – сказала Изольда Романовна. – Как видите, не зря говорится: терпенье и труд – всё перетрут.
Я опустилась на своё место и посмотрела на Ирку. Сейчас обернётся и… Но она не оглянулась.
Прозвенел звонок. Я подошла к Ирке, чтобы признаться в своём чудовищном преступлении. Прямо сейчас. А там… будь что будет. Захочет – пусть сообщит директору. Имеет право. Он, конечно же, вызовет телевизионщиков, обо мне снимут сюжет, и о моём поступке узнает вся страна. Ну что тут скажешь: заслужила!
– Ир, ну мы идём или нет? – крикнул стоящий в дверях Стрельцов-Удальцов.
– Подожди, Стрелец, Зине что-то от меня надо, – ответила Ирка. – Постой в коридоре. Ну? – Дверь за Стрельцовым-Удальцовым закрылась. – Зин, что-то случилось?
– Да нет… Просто так получилось, – промямлила я, но потом подумала, что я не должна мямлить. Я должна взять себя в руки и рассказать всё как есть.
И я начала рассказ. Ирка слушала меня очень внимательно. Несколько раз в класс пытался войти Стрельцов-Удальцов, и каждый раз Ирка просила его подождать её в коридоре.
А я всё говорила и говорила.
Сначала в глазах у Ирки была тревога. Потом – удивление. Потом – изумление. Потом – восхищение.
А когда Ирка узнала всё-всё-всё, то рассмеялась, а потом сказала:
– Ну ты даёшь, Зинка! Надо же, какая упорная! Мне бы такую волю! Только вот… зачем было вырывать листок? Попросила бы, я б тебе кучу старых тетрадей принесла. Жалко, что ли?
Самый жуткий урок
Чёрные дни недели
– Смотрю я на тебя, Зинаида, и тихо радуюсь. Всё-таки ты – эксклюзивный ребёнок! Ну кто ещё из вашего класса может стать великой баскетболисткой? Разумеется, только ты! Ну не эта же коротышка – Ирка Ильина! – чуть ли не каждый день говорит папа.
Ирка Ильина… Как бы я хотела быть такой же коротышкой, как Ирка, которая никогда не станет звездой баскетбола!
Задев меня за самое больное, папа продолжает:
– Спорт, Зинаида, тебе просто необходим! Ведь тогда ты будешь не только эксклюзивным, но и гармоничным ребёнком! Потому что… Ну ты и сама знаешь, почему.
Конечно, знаю! Ведь и дня не проходит, чтобы я что-нибудь не уронила, обо что-нибудь не запнулась и что-нибудь не пролила.
– Ты только подумай, Зинаида, у тебя появится координация движений! Как у всех нормальных людей! – продолжает папа. – Поэтому прошу тебя, Зинаида, завтра же запишись в баскетбольную секцию!
Про баскетбольную секцию папа говорит уже четвёртый год, но какая там секция, когда от слов «урок физкультуры» я покрываюсь холодным потом и ноги становятся как будто бы чугунными. А те дни, когда в моём дневнике написано «физ-ра», я обвожу в календаре чёрным фломастером.
Одно успокаивает: я давно заметила, что уроки физ-ры в нашем классе самые-самые ужасные не только для меня, но и для нашего физрука Павла Фёдоровича. Уточню: уроки физкультуры именно в нашем классе. Не удивлюсь, если узнаю, что эти дни он тоже обводит в календаре чёрным цветом. Потому что он жутко боится, как бы я не сломала гимнастические снаряды или сама не получила увечье. Ведь на самом деле – координации движений у меня нет совершенно. Почему? Ответ на этот вопрос я нашла в Интернете: недоразвитость мозжечка. Но от того, что я это знаю, мне ни капельки не легче. Не буду же я всем объяснять, что у меня проблемы с мозжечком!
Да, уроки физкультуры для меня самая большая беда (кроме высокого роста, конечно).
От одного вида гимнастического коня, козла, бревна, брусьев я впадаю в ступор. Ну, в такое состояние, когда ты не можешь ни шевелиться, ни думать. А если приходится ещё и прыгать через этих ужасных коня или козла, меня начинает трясти мелкой дрожью. Наверное, физрука тоже. Потому что когда наступает моя очередь, его лицо покрывается бурыми пятнами, он начинает махать руками и срывающимся голосом кричать:
– Смирнова, мобилизуйся! Бери пример с Иры Ильиной – она всё делает точно, аккуратно, без суеты!
Опять эта Ирка Ильина! Да ей-то что не делать всё точно, аккуратно, без суеты – ведь мозжечок у неё работает превосходно! Посмотрела бы я, как бы она прыгала, имей такие же проблемы с мозжечком, как у меня!
– Ну что ты стоишь, Смирнова! – кричит Павел Фёдорович. – Не задерживай остальных!
Он так громко кричит, что я боюсь, как бы из-за меня он не сорвал голос.
Я стискиваю зубы, собираю все силы, разбегаюсь, выставляю вперёд руки, чтобы упереться в спину коня, но они почему-то пролетают дальше, чем положено (говорю же, проблемы с мозжечком), и я с грохотом падаю на маты.
Ко мне подбегает побледневший Павел Фёдорович и опять кричит:
– Ну, как всегда! Ты, Смирнова, когда-нибудь совсем меня с ума сведёшь! Ну почему другие могут без проблем сделать упражнение, а ты – нет!
Почему, почему! Да потому что у меня проблемы с координацией движений! Из-за недоразвитости мозжечка.
Взволнованный Павел Фёдорович быстро ощупывает мои руки, ноги и голову.
– Похоже, ничего не сломала. Обошлось. – Он облегчённо вздыхает. – Вставай, Смирнова. Да, можешь присесть на лавочку, прийти в себя. Отдыхай…
И вытирает пот со лба.
Эта длинная мохнатая гусеница