Цвет вечности

Я осторожно начинаю с ним болтать, пытаясь сбить градус напряжения между нами и заодно, уклониться от ответственности за свой небольшой вчерашний проступок. В этот момент влетает Кинли и садится на спинку стула и начинает шипеть, глядя на Яна. И так как он видит, что я иду к плите, прогонять его уже бесполезно. Ян с оскалом смотрит на него.

Отворачиваюсь, не вмешиваясь в их взаимную антипатию, и начинаю разогревать сковороду и готовить яичницу. Так ведь задабривают древних напыщенных существ? Рассказываю, стараясь сделать как можно более непринужденный тон, о своих новостях – о поступлении в университет, о том, как сдала экзамены, о выпускном. И нахожу в себе смелость легко упрекнуть его в том, что Ян его пропустил.

Он говорит, высокомерно и снисходительно:

– Я смотрел твои сторис: этого было недостаточно?

С моих губ срывается обиженное ворчание. Мы не переписывались. Он пропал и долго не появлялся; впервые так долго. Мне было, что ему предъявить. Мне и моим родителям. Мама считала его почти что членом семьи – и его долгое отсутствие огорчало нас всех.

Я подаю яичницу на стол. И собираюсь позавтракать вместе с ним. Не забываю выложить и порцию Кинли в его миску на полу.

И пока я это делаю, Ян вдруг спрашивает:

– Солёная?!

И тут я понимаю, что посолила. ЯИЧНИЦУ.

– Ты серьёзно? Хочешь, чтобы я сжёг твой дом? – пугающе ровным тоном вопрошает он.

Выпрямляюсь в полный рост, отвлекаясь от миски Кинли, хмурю брови и будто ещё раз вспоминаю, кто он такой на самом деле.

Ян Сапковский – дракон, древнее бессмертное существо, наделенное магией, сидел у меня на кухне и желал просто уплетать свою яичницу. У него была годовая подписка на нетфликс и последний айфон. И всё, что внешне напоминало мне о том, что он не такой, как мы, что он дракон – это его ультрамариновые глаза, сейчас, при мне, когда мы были одни и нас не видели другие люди – цвета вечной драконьей жизни. Цвета вечности. И это был недобрый взгляд.

Я осмотрелась по кухне. Задержала внимание на вещах, которые я люблю, вспомнила о своём гардеробе, который ещё не перевезла в новую квартиру. И представила, как всё это горит ярким пламенем. И родители обвинят не его, а меня.

– Я забыла, – говорю я, бурча себе под нос.

– Ты проявила неуважение к дракону, – сказал он, и показательно уточнил: – Дважды. За примерно каких-то двенадцать часов.

Из-за этих его несправедливых обвинений я тоже начинаю закипать. Но не подаю виду, желая всё же помириться с ним сегодня. Ссора – это не то, чего бы я хотела после нескольких месяцев перерыва.

– Можно сделать мне поблажку за столько лет дружбы? – спрашиваю я.

Но он остается непоколебимым. Выражение его лица ясно дает понять, что он оскорблен моей просьбой.

– При чем здесь ЭТО, – возмущается он. – Я ДРАКОН.

Да уж, спеси у него не отнять. Всё как в старых сказаниях: драконы – те еще высокомерные ископаемые создания.

И он плавно, насколько это возможно, с моей подачи, превращается в то самое древнее существо, в этого мифологического дракона, которые только и знали, что принимать поклонения и пожертвования от людей.

Ненавижу, когда он таким становится.

– Я посолила ее машинально, – бурчу я.

Обиженная на него или уже на себя – точно не знаю, но я разворачиваясь к плите и начинаю готовить новую порцию, уже без соли.

Через расстояние чувствую, как он недоволен. Однако, не собираюсь так просто сдаваться. Я собираюсь победить.

Пока жарится яичница, подхожу к нему ближе, сажусь за стол и говорю, глядя ему в глаза, совершенно милым тоном, словно мне снова лет пять: