Женщина перемен

На протяжении пяти лет Максим делал множество попыток вернуть мне интерес к жизни. Он предлагал родить или хотя бы усыновить ребенка, освоить новую профессию, но его усилия были тщетны. Максим быстро рос, его дела шли в гору, мы переехали в новую квартиру – огромные, просторные, светлые апартаменты на высоком этаже нового элитного дома. Из наших окон открывался захватывающий вид на водохранилище, храмы, набережную. Единственным, что меня хоть сколько-то радовало, – были путешествия, и в один прекрасный момент Семен разродился гениальной идеей: мне нужно открыть свою собственную турфирму! Он к тому времени наконец женился на хорошенькой девушке по имени Лариса. Казалось, что она целые дни проводит в заботах о своей внешности – у нее были идеальные волосы, кожа, фигура опытной посетительницы фитнес-залов. Лариса была совсем необременительна в поведении, болтала о тряпках и ресторанах, усиленно пила брют, и было совершенно непонятно, как она ухитряется заниматься каким-то бизнесом. Разговаривать о работе и деньгах она категорически отказывалась, и мы просто приняли ее род занятий как некую данность, которая существует в каком-то параллельном измерении. Лариса тоже принялась уговаривать меня насчет турфирмы – это ведь так безумно интересно! Я же прекрасно понимала, что в бизнесе ни черта не смыслю и Максиму придется заниматься делами самому или нанимать исполнителя, который и будет фактическим руководителем. А на меня в фирме станут смотреть как на никчемную дуру, которую трудяга-муж не знает, чем развлечь-ублажить.

Со временем Максим бросил свои попытки увлечь меня хоть чем-нибудь, да ему и некогда было, я думаю. Он действительно сделал большие успехи. Как он зарабатывал деньги, я так и не поняла, знала только, что он дослужился до полноправного партнера в растущей инвестиционной компании. Семен бросил работу в полиции и организовал свой собственный бизнес – охранное агентство, которое тоже росло не по дням, а по часам. Жизнь шла своим чередом. У всех, кроме меня. Для меня она остановилась, превратилась в кучку пепла, которую может развеять самое нежное прикосновение летнего ветерка. Порой мне очень хотелось спросить Максима, любит ли он меня по-прежнему, но у меня не хватало смелости. А если он замешкается в поисках правильного ответа, если станет прятать глаза, если начнет врать? Ведь я же почувствую. И тогда мне не останется совсем ничего.

Чтобы хоть как-то оправдать свое существование, я стала заниматься благотворительностью, помогать фонду «Жизнь», который собирает деньги для тяжелобольных детей. Вместе с другими волонтерами я ездила проверять семьи, обратившиеся за помощью, работала с их документами, вела переписку с медицинскими учреждениями и средствами массовой информации, которые нам помогают. Таких волонтеров в фонде много, и моя работа не отнимала у меня много времени. Я занимаюсь этим, чтобы было что предъявить Максиму, чтобы он верил, что я жива и интересуюсь жизнью. Чтобы не думал обо мне как об инвалиде, которым я, по сути, и являюсь. Это причиняет ему боль, а я не хочу делать ему больно.

Со второй порцией брюта было давно покончено, пора было собираться на улицу. Я выглянула в окно, погода стояла уже по-настоящему осенняя, вода водохранилища дрожала мелкими злыми волнами. Небо было в рваных грязных облаках, но, даже несмотря на явную непогожесть дня, провести его в четырех стенах и напиться в одиночку мне не улыбалось. Я надела пальто и вышла на улицу, в тот момент еще ничто не предвещало, что этот день будет совсем не таким, как бесчисленное число других дней последних семи лет моей жизни.

День выдался ветреный и довольно холодный. Тучи то расступались, ненадолго пропуская яркие, но не греющие солнечные лучи, то снова смыкались, нагоняя ветер, в обнимку с которым кружили вездесущая городская пыль и опавшие листья. Иногда порывы были такими сильными, что заставляли меня остановиться и задержать дыхание; пыль норовила попасть в глаза, и я зажмуривалась, пережидая, пока атмосфера прекратит бесноваться. Люди перемещались по улицам быстрым шагом, высоко подняв воротники пальто, по их озабоченным лицам было видно, что из дома их выгнали исключительно важные дела, которые никак нельзя отложить на потом. У меня не было никакого дела, и я не могла бы ответить, какой черт понес меня на улицу в такую погоду. Проходя мимо какого-то магазина, я засмотрелась на свое отражение в стекле широкой витрины. Там отразилась более чем хорошо упакованная дамочка в удобном теплом плаще от «Барберри» и ботиночках «Балдинини». Длинная стильная челка скрывает тяжеловатые веки. С виду ни за что не скажешь, что со мной что-то не так! Вроде как успешная модная мадам спешит из офиса или бутика к своему припаркованному поблизости авто. При взгляде на меня никому, наверное, и в голову не придет, какое я никчемное беспомощное существо. Слабачка. Алкоголичка, не нашедшая никакого другого способа преодолеть жизненные трудности. Дура, не достойная своего мужа. Угрюмая пессимистка, отторгнувшая всех друзей и подруг только потому, что они живут и радуются жизни. И ведь никто не бросил меня после того, что со мной случилось, напротив, друзья хотели помочь, поддерживали, что-то советовали, но пустота, образовавшаяся внутри меня, со временем вытолкнула все: их заботу, ласку, сочувствие и понимание. Мне нужно было остаться одной в своем горе. Упиваться своей ненужностью и бессмысленностью. Друзья и подруги, вздыхая и пожимая плечами, отдалялись от меня один за другим, одна за другой. И теперь я одна. Разве не этого я хотела?

Я бродила, ежась от осеннего ветра, пока не потекло из носа. Бесцельное шатание по улицам для меня все-таки имеет свою конечную цель: рано или поздно я нахожу заведение, перед которым останавливаюсь. Погожим летним деньком я люблю бывать в чешском ресторане, где с удовольствием пью темное пиво и свою любимую бехеровку, закусывая жареным сыром или теплым салатом. В холодное время года меня может потянуть в большой торговый центр, на последнем этаже которого находится модный ресторан русской кухни. Там я ем борщ, телячьи щечки или щучьи котлеты. И непременно пью водку, стоит ли об этом упоминать? Но чаще всего, если дело белым днем, я делаю свой выбор в пользу европейской кухни – французской или итальянской. И даже не из-за меню, которое, впрочем, меня во всем устраивает, а из-за красного вина. Согласитесь, это очень удобно. Если я выпью днем слишком много крепкого, к возвращению Максима от меня уже мало что останется. А вино действует на меня щадяще, его я могу выпить сколько угодно и не запьянеть. Почти не запьянеть. Более крепкие напитки я оставляю себе на поздний вечер. Они перестали помогать от тоски, но продолжают служить верным средством от бессонницы. Не вырубив себя хорошей дозой виски, я могу прометаться без сна всю ночь.

Атмосферное давление стремительно падало, о чем мне все более настойчиво сообщали сосуды головного мозга. Голову сдавило, к горлу подступила тошнота. Мой организм сигнализировал о том, что ему немедленно требуются большой бокал сухого красного вина и горячая пища. Утром, после душа, никакого другого попутчика, кроме йогурта, шампанское брать с собой не захотело, и теперь я сильно проголодалась. С неба посыпалась мелкая крупа, но я сделала последнее усилие, преодолела последние десятки метров до спасительного уюта моей любимой забегаловки на французский манер. Это приятное кафе, расположенное в самом центре города, называется «Абажур» – на каждом его столике стоит настольная лампа под темно-вишневым покрывалом. На первом этаже за прозрачным стеклом витрины крутятся в медленном танце безе, маленькие пирожные с вишенкой, корзиночки с клубникой и бисквиты. Умопомрачительно пахнет кофе, корицей и свежей выпечкой. В «Абажуре» всегда толчется много народу, и потому первый этаж я проскальзываю бесплотной тенью. Не люблю встречать старых знакомых. Не знаю, все ли люди так устроены или только те, что попадаются на моем жизненном пути, но почему-то все без исключения, встретив кого-то, кого давно не видели, спрашивают: «Ну где ты сейчас?» Это их святой долг. Это их непременный ритуал. Никто не интересуется, «как твое здоровье?», не спрашивает, «как настроение?» «Ну, ты где?» – вот что интересует всех и каждого. Под этим они подразумевают одно и то же – место работы. Так формулируется вопрос «где ты работаешь?». Меня тошнит от этого вопроса. Его задают первым, чтобы понять, имеет ли смысл задавать какие-то другие. О чем разговаривать, например, с мелким служащим? И стоит ли он того, чтобы тратить на него драгоценное время?

Впрочем, мне плевать, что движет другими людьми. Я не осуждаю их, никому не завидую, никого не жалею. Я просто уклоняюсь от общения с ними. Они мне не нужны.

На втором этаже «Абажура» не бывает шумных компаний, лишь у входа в этот зал имеются два столика на четыре персоны, остальные рассчитаны на двоих. Я углубляюсь в самый дальний угол, сажусь к окну, включаю настольную лампу. Здесь всегда играет тихая музыка – популярная классика или французский шансон. Местные официанты уже знают меня и сразу спрашивают, что я буду заказывать, – у меня нет нужды изучать меню.

Я сняла свой утепленный плащ, устроилась за столиком, и через несколько минут передо мной уже стоял пузатый бокал с бордо.

Я заказала крем-суп из брокколи, салат с уткой и в ожидании заказа сосредоточилась на вине. Когда я допью этот бокал, официант принесет мне следующий. Он знает, что я стесняюсь сидеть за столиком в одиночестве с бутылкой вина, поэтому заказываю бокалами. В итоге я выпью не меньше бутылки, а может, и больше. Но одинокая дама с бокалом не бросается в глаза окружающим так, как дама с бутылкой…

Я выбрала крепкий сорт, терпкое тринадцатиградусное вино, благотворно действующее на сосуды, жадно сделала первые глотки и стала смотреть на улицу. Мелкая белая крупа неслась прямо в лица прохожим, асфальт мгновенно стал мокрым, движение машин замедлилось. Если непогода разойдется, скоро в городе начнется транспортный коллапс, такое бывает у нас всегда в дождь и снег.

Сегодня у меня с собой не было ни книжки, ни газеты, которые я иногда читаю для видимости, чтобы не чувствовать себя одинокой там, куда обычно ходят как минимум вдвоем. Да и изображать что-то было не перед кем, собственно говоря. Зал второго этажа был почти пуст. У входа расположилась компания, и через столик от меня сидела такая же одинокая горемычная дамочка.

Как же я допустила, что черная дыра поглотила меня целиком? Я что, одна-единственная во всем мире стала жертвой преступления? Я одна потеряла профессию, которую любила? В мире полно одиноких сирот, инвалидов, потерявших конечности на войнах и в быту, есть тяжелобольные, которые мужественно борются со своими недугами. Есть люди, потерявшие самых любимых и близких и тем не менее находящие в себе силы сопротивляться отчаянию. Почему же я не смогла? Почему опустила руки? Я искала ответ на этот вопрос, и когда-то, уже давно, батюшка в церкви, которую я обычно посещала, сказал мне, что дело не в обстоятельствах жизни, а в моей гордыне, которая повелевает моими мыслями и поступками. Он сказал, что я видела себя только звездой, только примой и не допускала даже мысли о том, что моя судьба может сложиться как-то иначе. Что Господь, возможно, уготовил мне какое-то совсем иное предназначение. Батюшка сказал, что ниспосланное мне испытание должно укрепить мой дух, и, если я хочу вернуться к жизни, я должна усмирить свою гордыню. Он не ругал меня, жалел, велел приходить почаще, но я отвергла и его помощь. Я вовсе перестала ходить в церковь. Во мне только креп стержень саморазрушения – пути, который я выбрала добровольно и почти осознанно. И алкоголь оказался на этом пути очень ценным и эффективным помощником.

Мои мысли бесцеремонно прервала оркестровая тема из «Кармен». Я встрепенулась, отозвавшись на знакомые звуки, которые умолкли так же внезапно, как и возникли. Оказалось, это всего лишь мелодия на мобильном телефоне той дамочки, что пристроилась через столик от меня. Она поспешно ответила на звонок, запустила руку с трубкой под спадающие на плечи прямые волосы и молча слушала собеседника. Сейчас редко кто устанавливает на свой мобильник классическую музыку, и мне в кои-то веки стало любопытно. Мне принесли крем-суп, и я почти прикончила его, пока дама вела беседу по телефону. Вернее, беседой это назвать было трудно, она что-то слушала, вставляя лишь «гмг», «гмг», кивала, потом вдруг спохватилась, вскинулась, бросилась искать что-то в своей сумочке.

– Сейчас, подожди минуточку, у меня нет ручки, – сказала она в трубку.

Женщина устремила взгляд туда, где находится официант, но его на месте не было – он спустился вниз за очередным блюдом. Тогда незнакомка повернулась ко мне.

– Простите, у вас нет ручки? – умоляюще прошептала она. – Мне буквально на минутку.

Я пошарила в сумке и в боковом кармашке безошибочно нашла искомый предмет.

Женщина поблагодарила и стала записывать что-то на салфетке. Ограничившись вместо прощания выражением «ну ладно», она нажала отбой.

– Когда нужна, никогда ее нет, – извиняющимся тоном объяснила она, возвращая мне мою ручку. – Большое спасибо.

– У тебя не только ручки, но и блокнота нет, – заметила я, – впрочем, ты всегда была такой. Ничуть не изменилась.

В первую секунду женщина дернулась, ее рука машинально потянулась к сумочке, похоже было, что она готова сию секунду убежать куда глаза глядят. На ее лице отразился неподдельный испуг, будто она увидела привидение или наемного убийцу. Но по мере узнавания морщинка на лбу стала разглаживаться, женщина облегченно вздохнула.

– О боже, Любочка, это ты, не ожидала тебя увидеть, – смутилась Полина Самохина, моя знакомая из далекого прошлого.

Мы с Полей не дружили какой-то своей отдельной дружбой, но учились на одном курсе музыкального училища, вращались в одной компании, виделись каждый день и знали друг о друге все. Потом, после выпуска, пути наши разошлись. Самохина не стала дальше заниматься музыкой, нашла себя на каком-то другом поприще, мне когда-то рассказывали, на каком именно, но я, признаться, забыла. А может, и не рассказывали, не знаю. Прошлое стало таким расплывчатым, таким зыбким, его черты неузнаваемо исказились в моем теперешнем восприятии, и я уже с трудом могу различить, что было на самом деле, а что мне только казалось. Но я, по всей видимости, осталась узнаваемой, и если бы не Полинины испуг и замешательство, наверное, было бы заметно, что она рада меня видеть.

А вот ее трудно было узнать. Насколько я помню Самохину, она всегда была тоненькой и изящной, но в каждом ее движении ощущались энергия и грация. Она была как натянутая струна, такая же звонкая, живая. Яркая была девушка, компанейская. Кроме того, хорошая пианистка, музыкальная душа. Сейчас из Полинки словно выпустили дух. Она осталась в той же весовой категории, но теперь ее хотелось назвать не изящной, а скорее сухой. Она была элегантно и очень дорого одета, но лицо ее выпустило все сочные краски и как будто подтаяло, оставив на щеках вместо румянца легкую голубоватость прозрачной кожи. Озорные глаза сделались какими-то запавшими, под ними залегли тени. В ее облике появилось что-то такое, что, может быть, и незаметно окружающим, но я чувствую безошибочно. Надломленность чувствовалась в ее осанке и посадке головы, во всем облике ее была какая-то хрупкость или даже ломкость. Кажется, что вот сделай одно неосторожное движение – и Полины не будет, она просто перестанет существовать. Чутьем, натренированным за долгие семь лет, я безошибочно почувствовала в ней жертву. И мне нестерпимо захотелось прижаться к открывшемуся для меня источнику чужого страдания. Я, как изголодавшийся по свежей крови вампир, налетела на нее в надежде припасть губами к чужой тайне, выпить глоток чужой боли, чтобы хоть на мгновение облегчить собственную.

Полина отозвалась на мое приглашение охотно, без уговоров. Пересев на стул за моим столиком, она заметно расслабилась, словно избежав какой-то опасности, и через минуту даже вымученно улыбнулась. Без малейшего намека на эмоции, деловито и коротко я рассказала ей свою историю: о подготовке к конкурсу, о том роковом вечере, когда на меня напал проклятый наркоман, о безуспешных попытках вернуть голос, об отчаянии и смертной тоске, которая охватила меня и не позволила вернуться к нормальной жизни, о своей сегодняшней хронической бесполезности, которую я пытаюсь побороть работой в благотворительном фонде, о пьянстве, которое меня пугает все больше и больше. Во время моего рассказа Полина не поднимала глаз, не задавала уточняющих вопросов, только делала по маленькому глотку белого рома, который я заказала по случаю нашей встречи. Когда я заканчивала, я уже была твердо уверена, что она готова. Как только я умолкну, как только мы, не чокаясь, выпьем, она расскажет мне о себе.

– Тебе легче, – сказала Поля, полностью оправдывая ожидания, – твой муж на твоей стороне, он поддерживает тебя, ничего от тебя не требует.

– А у тебя проблемы с мужем? – осторожно начала я, подталкивая ее к началу рассказа.

– Наверное, это нельзя назвать проблемой, – пожала плечами Поля, – это что-то другое…

Она подняла на меня глаза, в которых было столько отчаяния, что мне на секунду стало неловко от того, что я так жадно жду от нее признаний, и стыдно за свои воспоминания семилетней давности, о которых нормальный человек уже давно забыл бы и жил дальше.

– Мой муж хочет меня убить, – просто сказала Поля, – и я не знаю, проблема это или нет.

Полькина история оказалась, на мой взгляд, совсем не сложной. После музыкального училища она не прошла по конкурсу в институт искусств и решила посвятить год подготовке к осуществлению повторной попытки. Но нужно было на что-то жить и чем-то оплачивать репетиторов, и она устроилась секретаршей в фирму, которую открывал старый приятель ее старшей сестры, Олег Большаков. До тех пор он мотался за шмотками и парфюмерией в Эмираты, держал несколько киосков на мини-рынке. Но в какой-то момент заработанного хватило на участие в более солидном коммерческом предприятии. Первой ступенькой для Олега стала организация официально зарегистрированного, оборудованного мини-рынка. Он произвел благоустройство территории, создал торговые места и стал сдавать их в аренду. Польку он взял работать к себе в офис – крошечную бытовку, где была каморка директора с одним столом и двумя стульями и «приемная», в которой помещался Полькин рабочий стол, стул, шкафчик для бумаг и тумбочка для чайных принадлежностей. Больше сотрудников у Олега не было. Неожиданно для самой себя Полина втянулась в работу: принимала арендаторов, охмуряла пожарных, поила ликерами дамочек из СЭС. Скоро она стала у Олега за все про все, и он повысил ей зарплату. У Полины появились деньги на репетиторов, но стало не хватать времени. А еще чуть позже она с ужасом констатировала, что и желания тоже. Мини-рынок расширялся. Это было такое время, когда народ массово шел в торговлю – зарабатывать в городе, в котором практически встала промышленность, было больше нечем. Через год их совместной с Олегом работы вокруг овощного рынка образовались ряды с непродовольственными товарами – район расстраивался. Место становилось популярнее день ото дня. Работа с Олегом начала приносить Поле реальные деньги, тем более что она взяла в свои руки практически все исполнительное руководство его фирмой. Скоро Олег уже не мыслил себя без Полины. Она держала в своих музыкальных пальчиках все текущие дела, следила, чтобы он вовремя питался и не опаздывал на встречи. Она сделалась настолько незаменимой, что настал момент, когда Олег доверил ей не только работу, но и самого себя. Поля и Олег прожили в браке десять счастливых лет. Они всюду были вместе: на работе, дома, на отдыхе. Полина стала полноправным участником бизнеса, в который вкладывала много сил. Постепенно мини-рынок превратился в довольно большую и популярную в городе торговую площадку, и Олегу стали поступать предложения построить на ее месте крытую торговую ярмарку. После продолжительных торгов и мучительных сомнений было решено предложение принять, и настояла на этом решении именно Полина. Параллельно Олег стал развивать сеть быстрого питания: ставил киоски с упакованными обедами, открывал кулинарные отделы в крупных магазинах. Полине казалось, что общее дело скрепило их с Олегом союз навсегда, она думала, что супруги, живущие общими интересами, – уже больше, чем семья. Правда, в их отношениях никогда не было любовного трепета, но Полина считала, что без бабочек в животе прожить можно. Крепкая дружная семья важнее. Оказалось, это мнение было ошибочным. Олегу требовалась не только боевая подруга, надежное плечо и партнер по бизнесу – в 40-летнем возрасте он влюбился как мальчишка. С Полиной поступил по-честному: выделил ей ее долю – щедрую и честно заслуженную. В общем, Полина, разобравшись в себе, пришла к выводу, что мир не рухнул и жизнь не кончилась. Она молодая обеспеченная дама. У нее есть надежный бизнес, собственность, а крушение семьи – это тоже ведь как посмотреть… Олег прав: романтизма, страсти, порыва в их отношениях действительно никогда не было. Эта область осталась для Поли тайной за семью печатями. Она не была эмоционально холодной, вовсе нет, просто обстоятельства жизни оказались такими.

К началу рассказа о втором браке Полина скисла. То ли начал действовать баккарди, то ли эти события были еще слишком свежи и оттого болезненны. Ее откровения путались, перескакивали с одного на другое, но я поняла главное: Полинка, будучи совершенно неопытной в отношениях с мужчинами, поскользнулась на ровном месте. Ее второй муж, смазливый пижон, разыгрывающий из себя этакого альфа-самца в курятнике, в два счета обвел вокруг пальца разочарованную богатую разведенку. Полинка, никогда прежде не влюблявшаяся, растаяла, поплыла, сочла оргазмы, которыми он ее одаривал, достаточным основанием для того, чтобы доверить ему не только свое сердце, но и состояние. Можно набить руку в бизнесе, но при этом остаться непроходимой дурехой – это Полина поняла довольно поздно, уже после того, как в кризисный период, когда ей требовалось обанкротить одну из своих фирм, оформила часть собственности на второго мужа. Когда выяснилось, что ее сладкий мальчик Славик – проходимец и лжец, одну из сделок ей удалось отыграть назад, остальную имущественную массу она решила возвращать через суд. Муж изображал вечную любовь, клялся в преданности, но, похоже, стал соображать, что из христовой пазухи, каковой для него был брак с Полиной, ему придется выбираться на божий свет, находясь в обнаженном виде. Полина была полна решимости закончить отношения и оставить своего мужа в том же финансовом состоянии, в каком он ей достался, – то есть на полном нуле.

– Он не хочет со мной судиться, – подытожила свой рассказ Полина, – я хоть и дура, но не совсем. Я же имущество ему не дарила, я заключала фиктивные сделки и сейчас все могу отыграть назад. А он бестолочь, танцор, понимаешь, что это такое? Он ничего не смыслит в документах, он в суд даже не сунется!

Полинка опрокинула рюмку рома, а вилку с поддетым кусочком кроличьей печенки до рта так и не донесла – аккуратно положила назад в тарелку. Я решительно отодвинула от нее графинчик.

– Пока ты не поешь, мы замолкаем, и я тебя не слушаю, – решительно заявила я. – Я имею право выпить, я свою порцию почти доела, а ты не притронешься к рому, пока не съешь хотя бы половину.

– У меня с аппетитом как-то слабовато, – промямлила Поля, отодвигая тоненькими пальчиками тарелку.

– Вижу, ты уже вся прозрачная и синяя, как замороженный цыпленок, – согласилась я, – но с этим надо кончать. Ты до чего себя хочешь довести? До больницы? Или берешь прицел сразу на кладбище? Так ему только того и надо.

– Я боюсь есть дома, – призналась Поля, – один раз я уже отравилась. Теперь вот по вечерам почти не ем. Оттого и похудела.

– А почему ты не съедешь от него?

– Так это он должен съехать! А его до развода из моей квартиры ничем не вышибешь.

– А прочему ты решила, что он хочет тебя убить? – осторожно поинтересовалась я. – Это из-за отравления, да?

Полина вздохнула, ее глаза увлажнились, губы задрожали. Я сжалилась и налила ей рюмку, поддела изумительно нежной кусок печенки и протянула. Она выпила, пожевала и прошептала:

– Если бы ты видела его глаза, ты бы сама все поняла. Ну а кроме того…

Недавно Полина пришла домой неожиданно и увидела свою входную дверь открытой. В прихожей горел свет и слышался голос мужа. Через минуту ей стало понятно, что Славик собирается выходить из квартиры и суетится где-то рядом с дверью, попутно разговаривая по телефону.

– Я тебе обещаю, что скоро с ней закончу, – послышался его голос. – Ты мне веришь? Разве я тебя обманывал? Очень скоро все кончится. За меня можешь не волноваться, я же не дурак. Я уже все продумал, тебе осталось подождать совсем немного. Я тебе обещаю.

Полина замерла, затем на цыпочках, чтобы не производить никакого шума, стала пятиться назад, в сторону лестницы. Она успела бесшумно спуститься на два этажа, когда дверь ее квартиры захлопнулась и муж стал проворачивать в замке ключ. Когда они «случайно» встретились, он был уверен, что Поля зашла в подъезд уже после окончания его телефонного разговора.

– Он имел в виду меня, – объяснила Полина, глотая слезы. – То, что он собирается «закончить», – это не что иное, как моя жизнь. Я уже замок в ванной сделала, закрываюсь теперь, когда купаюсь. А то он еще фен бросит в воду – и до свидания.

Выговорившись, Поля стала ковырять вилкой свое блюдо, и я молчала, боясь спугнуть ее аппетит. Неожиданно она в две минуты умяла почти все. Видимо, еда не доставляет ей больше удовольствия, и она просто исполняет необходимую процедуру. Надо же, Поля оказалась такой легко обучаемой, освоила новую сферу деятельности, пусть преуспела в бизнесе не она, а ее первый муж, но ведь и Полькина заслуга в этом была. Как дотошного исполнителя, во всяком случае. Да и потом, оставшись одна, она не растерялась, не прокутила и не растеряла то, что оставил ей Олег, показала выдержку, а тут, перед каким-то сопливым жиголо, сломалась. Исхудала, издергалась, балансирует на грани нервного срыва. И ведь она уже поняла, что он ничтожество, от любви уже не осталось и следа, так почему же она так надломлена? От страха за свою жизнь? Я подождала, пока обнажится дно ее тарелки, и налила нам еще по рюмочке рома.