Старик высокий
Страшен худобою,
А лица всех троих —
Белы, как мел.
В том городе
Всё знают друг о друге
Там жизнь суровая —
Вся на виду она.
Неверный шаг —
И не уйти из круга:
Всему даст цену
Страшная война!..
Большой «ЗИС-5»
С раскрытыми бортами,
На нём – казённый стол
И скатерть, словно кровь.
Да судьи,
Чьи погоны с галунами
Для жителей в ту пору
Были в новь.
Конвойных трое —
Бравые солдаты.
Но только почему
В глазах таится страх?
В руках у них —
Простые автоматы,
Повязки красные
На рукавах.
Один из судей
Приговор короткий
В хрипящий чёрный рупор
Громко прокричал.
А эхо повторило,
Только робко —
Треск выстрелов
Команду заглушал.
Взлетели птицы —
Небо стало тёмным,
Бежали бабы, причитая,
Кто-то выл:
Увидеть казнь —
Душе урон огромный!
До сей поры
Ту боль я не забыл!..
Как дома оказался —
Я не знаю.
В чулане, как щенок
Испуганный, скулил…
Конечно, презирал я
Полицаев,
Тюленина – почти
Боготворил.
Всё выглядит иначе
На экране…
Во мне мир рушился,
Как будто в страшном сне.
И лишь слова и руки
Моей мамы
Вернули чудом
Снова детство мне.
Осень 1943 года
Подзабытое слово «линейка» —
Чудный транспорт: простой, гужевой.
Пассажиры на гладкой скамейке
Восседали друг к дружке спиной.
На линейке, конечно же, тесно,
Но зато в непогоду теплей,
И удобно рассматривать местность,
А не только хвосты лошадей…
Снаряженьем надёжным владея
(Сапоги… Длинный плащ, капюшон),
Объезжал на линейке Фадеев
Краснодонский разбитый район.
Лучезарный, общительный, крепкий,
Белорозовый и молодой —
Мужики – те хватались за кепки,
Бабы – кланялись, чувствуя: «Свой!».
Жили в том городке не халдеи,
А степенный шахтёрский народ.
Говорили: "Приехал Фадеев.
Он опишет. И он – не соврёт!.."
В «Клубе Ленина» – встречи, концерты…
Пацаны (что проходит без них?!)…
Москвичи – те нарядно одеты,
Мы – в ужасных "обновах" своих.
Всё давно на харчи променяли —