Крещатик № 91 (2021)

Вода исчезла, стало сухо.
Лишь избранным в пустом краю
Благоволенье злого духа
Дарило редкую струю.

И пришлые в своей печали,
Конечно, знали, руки чьи
Все родники замуровали,
Под глыбы спрятали ручьи.

И эти водяные жилы
Хозяев ждали много лет,
Чтоб ливнем неизбывной силы,
Ликуя, выбежать на свет.

Переулок

В мираже детских тех прогулок
Средь солнцепёков и прохлад,
Всё чудилось, что переулок
В заветный выведет Багдад.

И в самом деле веял жаром
Туземных кузниц город мой,
Задорным гомонил базаром,
Пестрел узорною кошмой.

Урюк в цвету, плевок верблюда,
Как выпавший в июле снег,
Арыка плеск – всё было чудом,
И я не знал, что страшен век.

И жизнь прошла, но всё едино
Тот дивный мир невдалеке,
И вечно лампу Аладдина
Несу в мальчишеской руке.

Сергей Шаталов /Донецк/ Из цикла «Приходи вовсегда»

Караколь

(рассказ моментально взрослеющего мальчика)

Где-то в пятилетием возрасте мне захотелось научиться читать. Я понимал: в школу не возьмут – рано, взрослым – не до меня. Вот и решил: в библиотеке – самое оно. Стоит только переступить ее порог, как буквы и слова тут же прилипнут к тебе и станут тобой. Но как попасть в нее?

Нужно прикормить библиотечную кошку всякими вкусностями и…

Этот пушистый зверь – настоящий пароход! Хвост трубой и с дымом. Всё остальное – бесконечный спасательный жилет от утопления. Не тонет кошка в этой жизни, хоть и плавать не умеет! Но причалит туда, куда нужно. Она и в бессмертии надежнее, чем молодильные яблочки, – старости нет, молодость где-то там, а ты – есть, мудр и бодр одновременно.

Кошки – наш Ноев ковчег! Интересно, они хоть чуточку догадываются об этом или только делают вид? А что им, собственно, от нас достается? Сплошная дезориентация в пространстве и всякие терзания душевные? Человек к этому привык (он так живет), а у кошек из-за нас голова кругом. Люди кошкам противопоказаны. Но кто об этом задумывается серьезно? Да и я никогда ни о чем подобном… Кошка – мой ключ к знаниям! Это я понял сразу. Вот и кормил всем, что на столе: в завтрак, обед, ужин. Бабушка за мной глаз да глаз… Я, конечно, объяснил ей, что готовлюсь лететь на другие планеты и поэтому должен питаться только на свежем воздухе. Одним словом, на правах кисулиного друга я и попал в библиотеку.

Уже внутри книжного развала с кошачьей породой пришлось расстаться. Постоянные мурлыкания вокруг моей «персоны» делали меня уязвимым для всеобщего внимания. Да и подобными звуками она распугивала примагничивающиеся ко мне буквы. Так что гуд бай, зверь!

Теперь главное – внимание ко всему, что не здесь. Внимание – это точка, из которой прорастет самое-самое и сбудется, прорастет и станется, прорастет… и пойдешь ты миром всегда и всюду. Один лес за спиной неведомый.

Лес опасный, глухой, не достучаться, особенно если деревья без твоего присмотра растут. А ты тут как тут и ничегошеньки не знаешь, и знать не можешь. С первой до последней страницы срубленные деревья и зверье без жилья. Ходят нечитанные, порыкивают на собственную тень, ждут моего понимания. Все поместились, и всем места нет – слоняются в какой-то непроходимости.

Помню, как-то в конце декабря соседи переругались из-за новогодней нарядности. Елки из домов стали выносить прямо с игрушками и прямо в костер. Не нужна им полночь под бой курантов! Один испуг… Горит хвоя (запах – сумасшедший, как в праздник, который никак не наступит!). Запах впереди тебя не оглядывается, сам весь горишь, кровь внутри кипучая. Разливай! Угощай! Если кто приснится не тот (чужак какой-нибудь, негаданный), то ошпарится и навсегда в тебя… Ты же его не выгонишь. Он вроде жертва твоя, хоть и случайная. Нечего по ночам из головы в голову шастать и всякие непредвиденности создавать. Видишь – горю, уши в трубочку. У всех, кто рядом со мной, – хронические ожоги! Хотят выжить. А не получается! Со мной выжить невозможно. Со мной можно только войти в самого себя, чтобы хмель в голову ударил, но не от вина, а от частоты дыхания. Забраться на последний этаж небоскреба, настояться на полнолунии и не сходя с места обрести полную ясность. Она-то чуть крепче, чем наступившее ВСЁ!

Ты не ждешь и не движешься… из леса в лес незнакомец… просит осветить тропу танцем… его нельзя спугнуть, нельзя догнать. Можно стать партнером, влюбить в себя воздух, но главное – тебя… Открой окно… Да что там окно – дом открой! Всё нараспашку! Рядом постою вместо него – и в густоту деревьев… Как его зовут?

Лес не достроен, диковат, подрагивает. Лицо исцарапано, глаза под парусом. Всё вижу на ощупь. Твой танец на ощупь. Его моментальные окаменелости – продолжения леса заблудшего. Любая остановка, любой испуг – встречай меня на повороте, когда лицом к Северу!

Могу какое-то время побыть вместо земной оси, вместо полярного сияния – и снова танец. Внезапные движения размывают тебя. Нет никакой возможности вернуть тело как нечто знакомое, вчерашнее, разное… Танец повсюду! Между взмахами рук лес затерянный. Тот самый…

Заросли не дают соединиться с тобой. Птица-нить сквозь фрагменты тела. На нем украшения. Маленькая девочка протягивает мне заоблачную струну и бусинки: солнышко, луна, звездочки. Все разные по цвету, все веселятся и пляшут. А есть серьезные… Страх какие серьезные… Она нанизывает их по очереди, смотрит на меня нечеловеческими глазами и, когда беззвучно они касаются друг дружки, спрашивает: «Ты слышишь меня?»

Звон заутренний, громкий, торжественный. Слезы от волнения. Не успеваешь вспомнить обиду. Поток. Потоп. И день уже за спиной. Полное неузнавание. Покуда разглядываешь – вечер отовсюду в тебя.

Ночь из глаз, из неточных движений куда-то… Чтение перед тем, как проснуться посреди темноты. Но как! Просто кружишься и читаешь: «Падали яблоки, лилось молоко, потрошилась рыба, женщины в белом соединяли что-то с огнем и водой и двигались к песне прогулочным шагом и с голосом до горизонта, чтобы запомнилось, чтобы забылось ТУТ ЖЕ!»

Это воскрешение чего-то долгого, нежданного… как в мозаике: каждая клетка, каждый цвет тобой наполнены. Оживаешь? Ну-ну… Танец заставляет тебя приподняться над тропой. Однако еще летишь. Хотя со стороны, очень может быть, что лежишь на траве, или в луже, перепутанной с небом.

Что скажешь по этому поводу? Ты оторвалась от земли или это только кажется? Всё твое тело на расстоянии руки проносится надо мной, как лайнер. Но почему-то одно крыло не раскрывается полностью. Не можешь расправить? Голос мешает? Твой голос или…

Вода поднимается. С ней всплывают все, кто умер. Я же говорил – час воскрешения настал! Ты танцуешь с каждым, кто только что обозначился. Ты сейчас делаешь столько новых движений, что в твоих партнерах сплошная жизнь. Я приготовлю им напиток из только что написанного. Оно еще дышит. И не важно, что ты не понимаешь происходящего. Все танцующие открывают глаза в неслыханную пустоту. Там можно жить и бесконечно наблюдать за тобой без зеркал и телескопов. За каждым твоим вдохом и выдохом! За твоей сиюминутной переменой и, наконец, увидеть тебя настоящую, сотворенную из возможностей моих глаз и приподнявшейся на пуантах библиотеки.

Размеры происходящего велики, как на киноэкране, и даже больше. Конечно, больше! Все видимое едва помещается во мне. Я трещу по швам от восторга! Все запятые в твоем послании – откровения, настигшие меня на паузе непонимания происходящего. Да и нужно ли это понимание? Сердце опережает всё в этой ненаписанной книге. Прочесть смогу только я и то завтра. Потому что в вашем фолианте жизнь – сплошные черновики, а у меня ясность твоего предназначения. Такие книги нельзя читать. Они для созерцания. Вот побегу и увидишь взметнувшийся строй букв, как клубок пыли. Вот догоню себя недогоняемого – и в этой точке звезду назову бесстрашным именем твоим… А какое оно?

Абракадабра

Всем моим…

Она не хочет покидать школу даже на каникулы. Она стоит на пороге своего первого класса, из последних сил удерживая закрывающуюся дверь. Ей представляется, что если захлопнется хоть что-то, то она потеряет всякое убежище и утренние тигры застанут ее врасплох. «Они такие страшные, что их нельзя детям показывать. Они смешались с родителями и учителями и ждут сигнала, чтобы действовать!», – как бы для себя проговорила неистовая девочка. За ее стараниями наблюдал брат одноклассницы и, конечно же, решил помочь.

– Дети, прекратите выламывать дверь, – обратилась к ним учительница.

– А зачем она захлопывается, – не унималась маленькая ученица. – Я не намерена видеть за спиной закрытый класс.

– Ерунда какая-то, – и учительница тут же в дверном проеме восстановила статус-кво.

Девочка отвела своего нового друга в сторону и с обидой сказала:

– Думает, что она здесь главная. Как бы не так! Мне и взрослой становиться не надо, чтобы ей втолковать это.

Я не учусь в школе, я в нее хожу. И поэтому мне здесь нравится всё. Мне нравится сидеть за партой и оттуда смотреть на Костю. Он такой хороший, что я о нем хочу рассказывать и рассказывать. Папа ничего в Костях не понимает и не слушает меня. Совсем не слушает, будто я ему про маму говорю. И мама не слушает, потому что ей не нравится это имя. Я бы всех мальчиков называла Костями. Очень редкое имя. Его назвали так еще с самого детства. Вот он и ходит счастливый, а когда я падала, он протянул мне руку. Я кричу ему… кричу, я голос сорвала, а он: «Я тебя не слышу! Не слышу, и всё тут!!!» «Разве тебе не жалко меня?» – спрашиваю его. Но он: «Громче говори, громче!» У меня от громкого говорения глаза умными становятся. Прямо умные-преумные. Родители от этого в ужасе, повели меня в больницу. И там бац (!) – диагноз: «Глаза страдают от избытка лунной пыли». Я-то на Луне бываю только во сне, а здесь целая история болезни приключилась. И теперь в полнолуние всей семьей задергиваем шторами окна. При чем здесь Луна? Если я каждый день боюсь кого-нибудь или что-нибудь потерять.

Волосы боюсь потерять, разрослись они у меня, и никто не знает, что с ними делать. Привели в парикмахерскую, мама с мастерицей спрашивают, какую мне делать стрижку? Молчу, как на допросе. Что они там решили, ничего не слышу. Потому что рыжий кот слизывал меня, как мороженое с зеркала. Все стали его прогонять, я заступилась. Кот разлегся на тумбочке возле зеркала и смотрит мне прямо в глаза. Сколько времени стригли – столько и смотрел. Наверное, ему жалко мои волосы. Он и прощался с каждой волосинкой по отдельности, смотрел и говорил мысленно: «До свиданья!»

Когда стрижка закончилась, я встала. И кот следом. Только он весь тоже стриженый оказался. Вот что значит по-настоящему отражаться.