Крещатик № 91 (2021)

– Я-то здесь при чем?

– Ха-ха-ха! Это же вы собираетесь его исцелять? Помогайте мне, а не всяким… Вот соберу вещи и первым самолетом, поездом, пароходом…

Я в растерянности:

– Тогда где ваши, а где…

– Здесь всё мое – у него ничего нет. Его трагический оптимизм – тоже я! Поэтому вся его «собственность» под моим присмотром. Но стоит мне уехать, он преобразится. Поднимется аппетит, сон тут как тут. Птицы станут влетать в открытые окна, письма голубиные приносить. Такие письма – колодезная вода – всё настоящее, до буковки, ибо писаны рукой. Начитаешься, нарыдаешься, нахохочешься.

В живом письме всё про сердце. Как оно болит и не срывается. Потому что дышать хочется на полную. Тебе без этого нельзя. И мне тоже. Задыхаюсь, как припадочный, хоть и воздуха полно со всех сторон… лови ртом, кусай… потом упаду на спину и что есть силы забарабаню по полу. Но никто меня не услышит. Никто!

Помнишь, когда ты в первый раз умер? В том детстве, где тебя вроде бы и не было… или был? Мама твоя еще в роддоме почти сразу имя тебе дала. Назвала тебя – сын. Сыном звали тебя тогда… Родственники же, прямо Монтекки и Капулетти, хотели, чтобы всё по-людски. Очеловечить тебя собирались: то ли Вовой, то ли Колей. И при этом колотили друг дружку с утра до вечера, дело до поножовщины дошло.

Вот ты и умер никак не названный. Когда хоронили тело твое, дед по отцовской линии разжал горсть земли над могилой и окликнул тебя по имени. Все вдруг и согласились, что именно так зовут тебя, что так и должно тебя звать. В самую точку дед попал.

И тут, размахивая бумагами, развеселая медсестра из поликлиники прибежала. Так ее чуть не закопали вместе с гробиком. Но когда наконец расслышали в ее вопле: «Ребенок-то жив!», кладбище содрогнулось. Кстати, кто в могиле остался?

Потом всё забылось, затерялось. Где оно, место твоего первого погребения? Не всякую смерть твоя кинооптика обнаружить может…

Вспоминай, вспоминай: бабушка, деревня, первый класс.

Снега в ту зиму выпало столько, что пробиться к местной школе оказалось делом непростым. Учитель жил, можно сказать, прямо на работе. Едва разгулялась стихия, он через Гагарина (так прозвали местного почтальона) разослал всем родителям письма с просьбой приобрести детям бинокли. Из клубного зала вынес огромные зеркала и привязал ко всем деревянным столбам. Таким образом – получилась замкнутая система отражений. Тот, кто «не дотягивался» глазами к школьному окну, мог воспользоваться зеркалом. И вот каждое утро в пустом классе, сокращая дистанцию между Солнцем и пробуждением, учитель начинал урок. Всё сказанное он подробно записывал мелом на доске. Потом стирал и снова записывал, но обязательно проговаривал вслух – медленно читающие понимали его по губам и жестам. Порой знания через увеличительные стекла достигали воистину неземных размеров и не могли разместиться в каждом отдельно взятом ребенке. Наступал момент полного неведения, но когда снег и оптический обман вносили свои коррективы, преподавание становилось реальным волшебством. Наподобие бесконечной игры в прятки. Кто затаился, а кто с завязанными глазами – вопрос. Но все были счастливы: и те, кому по утрам не нужно идти в школу, и тот, кто исполнял свой учительский долг.

«Рано, очень рано. В первый же день недели, неся приготовленные ароматы, пришли они…» (ЛК 24:1). Так или почти так начиналось для тебя деревенское утро.

Ты ведешь съемку таким образом, что мой голос обретает видимые очертания. Кому нужно твое ноу-хау? Мне? Ха-ха-ха…

А помнишь, как уже в городе ты из настоящей снежинки с помощью папье-маше пробовал соорудить (именно соорудить!) копию. Для этого снежинку нужно не только аккуратно изловить, но необходима морозильная камера, чтобы длить ее жизнь. И, конечно, микроскоп с большим увеличением. Где ты всё это раздобыл, до сих пор тайна, но когда необходимый инструментарий собрался воедино, всем показалось, что ты готов ради крупицы снега прямо в открытый космос и без скафандра…

В результате от снежинки осталась одна бумага. Повсюду падал бумажный снег. Ты с друзьями еженощно разбрасывал его с крыш. Уверяя, что Небо не простит нам даже малой своей потери и оставит всех без снега… Навсегда!

Но это оказалось не так. Ты обманул не только одноклассников, но и других. Снежный покров, перемешавшись с папирусом, всё-таки преобразил землю, вводя жителей в сказочное заблуждение. Однако «снег» из бумаги не таял. Многие стали собирать его, как фантики в свои коллекции. Кстати, по выходным активисты организовали в городском парке обмен «снега». То, что собрано во время снегопада, ценилось выше, нежели обнаруженное в его отсутствие. Спросите, в чем разница? А чем отличаются настоящие деньги от фальшивых? Конечно, на просвет! Бумажный снег во время падения имел на себе небесные знаки. Объяснить это практически невозможно. Но все понимали, о чем идет речь.

Кажется, твоя мама родилась в тот год, когда 12 апреля наступила «зеленая зима». Всё замело, сугробы по колено. Так под снегом и прошла ее жизнь. Твой отец, защищаясь то ли от своего двойника, то ли от встречи с самим собой, беспощадно пил, доводя себя до состояния Деда Мороза. Он ходил по всей округе, раздаривая предметы того мира, из которых и состоял ваш дом. Как-то он ухватил твоего плюшевого мишку. Ты вцепился в него до беспамятства и сам стал «мишкой». Видимо, отец каким-то образом осознал твоё перевоплощение. И оставил в покое игрушку, и тебя. А потом… Что было потом?

Твоя мама, спасаясь от объятий «Деда Мороза», затерялась в однокомнатном лабиринте. Даже слезы не помогали обнаружиться: всё было холодно и бессердечно. «Лучше бы отец забрал мишку», – в сердцах подумал ты и положил его рядом со спящей головой «новогоднего гостя».

Она никогда никому не жаловалась, будто жила в некой премудрости. «Так тому и быть», – однажды привиделось ей, ибо те события, которые в данный момент не попадают в разряд полезности и нужности, кажутся обременительными, но если быть очень внимательным, то вся череда случайностей не что иное, как твой разговор с Богом. Так что будь предельно готов к такой встрече.

Как-то твой отец, окончательно отрезвев, подошел с хореографом к самому синему морю, но была ночь и какого цвета вода, сразу не разобрать, и Луна поплавком караулила «желтую подводную лодку». Откуда взялся хореограф? Скорее всего, твой отец его придумал, чтобы спасти то, что спасти нельзя.

На берегу они разожгли костер из балетной обуви, и вода расступилась перед ними, как перед Моисеем, и они потерялись в глубинах седых волос своей прожитой жизни. Они не вернулись из этого танца, который длится и длится, как волна за волной, открывая всем трепетом сердца одну жизнь за другой. Ты так обнадеживающе снимаешь, будто вокруг сплошные кулисы, а за ними кто-то ждет своего выхода.

Но чаще ваши встречи с отцом происходят за пределами возможного. Это скорее некая форма жизни без названия. Несмотря на твою неуклюжесть, твоё вальсирование меняет все представления о гравитации. Хореограф хвалит тебя и надеется, что это умение ты перенесешь в свою жизнь. И что же? Твой отец придумывает новые и новые движения. Ты едва успеваешь их освоить. Кстати, именно по его хореографии ты разнес вдребезги смежные с соседями потолки и стены. Они посадят тебя в тюрьму за вероломство! Где ты возьмешь деньги на все эти ремонты? Я бы не стал так бездумно доверять твоему отцу.

Да и отец ли он тебе? Это произошло еще до плюшевого мишки. Твой папа ехал в очередную командировку и на автобусной остановке в некой задумчивости потерял из вида свой чемодан. Подошел мужчина небольшого роста с невероятно честными глазами и взял его. Отец, конечно, опомнился, но было поздно. Мужчина стал утверждать, что вещи в саквояже его и что готов это доказать в милиции. Там они и оказались после драки. Различить, кто есть кто в результате взаимных ударов было просто невозможно: щека одного прилепилась к щеке другого и так произошло практически со всеми фрагментами каждого лица. Здесь замедленная съемка нужна. В подробностях!

Видимо, подменили тебе отца обстоятельства. Вот он и запил и столько чужого принес в ваш дом, что даже окно в твоей детской, на котором ты так любил сидеть по утрам, оказалось его окном. Он оттуда пытался досмотреться до всего, что ему знакомо. Только начинало что-то складываться в его разбитой башке в некое понимание – где он и кто он на самом деле, как тут же ты возвращался из детского садика или из школы.

Хочешь спросить, почему он выбрал именно твое окно? Этого никто не знает, даже он. Поначалу его тянуло туда непонятно почему, а потом, скорее всего, по привычке. И так изо дня в день. Но ты, конечно, знаешь настоящую причину: у этой некогда сплошной стены умер один хороший человек. И поэтому в память о НЕМ образовался оконный проем. Там всегда между стеклом и очеловеченным лицом находится ОН. Видимо, ОН помогал отыскать псевдоотцу его прежний дом. Если бы не твои внезапные возвращения, всё бы пошло по-иному…

Ты как-то не хотел уходить из детского сада. И тебя волоком тащили по замерзшим колдобинам, а ты каким-то невероятным образом разорвал одежду и практически нагишом убежал в падающий снег. Сколько дней тебя тогда искали? Неужели совсем ничего не помнишь? С чего ты взял, что это не твоя история? Ты же соглашался, кивал головой. Я видел слезы на твоих глазах. Ты что, всё это время делал вид, что я – это ты, а весь твой фильм – наш Отец?

«Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон» (Рим 13:8).

Парацельс

(история одной мистерии)

Снежное послание никак не совпадало с наступившим утром. Оно повисало на ресницах, волосах, в движениях всего того, что поскрипывало рядом. Мы обновлялись присутствием другой жизни, ибо она разоблачалась наличием снега и замирала в мимансе моментально меняющихся пейзажей. Вот когда воздух дрожит, волнуется, прерывисто дышит и, едва прояснившись, дарит всем холмистую местность, где люди с большими зеркалами и современной оптикой всматриваются в небо. В этих отражениях находили своё место облака, деревья и трава, которая под снегом, но здесь, в зеркале, она…

В твоей руке чашка горячего зеленого чая. Его мир испаряется прямо в тебя, а на дно погружается, подобно дайверу, муха. Ты же помнишь, ближе к осени мухи на веранде облюбовали потолок, казалось, в них кто-то, как в прогулочных лодках, едва приподнимал прозрачные весла на белой воде и архимедленно отдалялся. Меловая клинопись потолка гласила: «На случай катастрофы здесь можно найти чистое белье» или это только…

Кому в голову пришло прибивать гвоздями мух к их временному пристанищу? Они барахтались в недоумении, краснели, синели и, облачившись в нечто непроницаемо матовое, продолжали «лететь». Видимо, таким образом потолок подключался к подвижной карте звездного неба, насмерть пугая случайного созерцателя (так не бывает! а если и бывает, то…)

Оставшиеся в живых мухи чувственно и динамично кружили над головой Вошедшего. Его утренний улов в прозрачном пакете, где, задыхаясь, пучили глаза на весь оставшийся алфавит безмолвия разноликие рыбы, трепетал. Ну да, это же он, покачнувшись на стремянке, с грохотом провалился во вчерашний день. Вчерашний день отличался от происходящего лишь тем, что мухи еще не подверглись экзекуции, и даже мысль о гвоздях ещё не наступила. В его голове кто-то надевал водолазный костюм и погружался в собственную тень, чтобы…

Без молотка и гвоздей не наступило бы внезапное «завтра», а длилось вечное «вчера». Но хозяйскому ребенку, неугомонно носившемуся по комнатам, в этот раз вместо игрушечного шприца родители вручили настоящий, и он, ребенок, на радостях, оторвавшись от пола, с детским азартом воткнул его прямо в сердце снимающему показания с электросчетчика, и тот, обалдев от внезапной боли, уселся за стол и так неподвижно просидел долгие секунды, минуты и не менее долгие часы, и никто и ничто не смогло привести его в состояние прежней жизни. Аон, как магнит чего-то давно случившегося, навлекал на себя большое количество мух… правда, не сразу, а по какой-то договоренности с самим пространством.

Прошлогодняя муха вывалилась из какого-то запасника и упала как-то так неудачно (неумело), что даже серьезно повредилась. Можно сказать, рассыпалась, и некто из самой глубины (из самой мушиной сущности) придвинул рукой к тельцу обломившиеся лапки и крылышко, поймавшее в луче солнца радугу, и, вероятно, потому обнаружившее себя провидение сняло с сердца пострадавшего всякие обиды и негодования.

А рыбы в прозрачном кульке— откуда они? Неужели их принес всё тот же электромонтёр? Он что же, перед самой работой, перед тем, как на целый день получить задание, наловил столько окуньков, карасей, лещей, бычков, судаков, тарани, СТЕРЛЯДИ! Он что же, браконьер?!

Но он неподвижно сидит за столом и (кажется!) поочередно глазами проникает в каждую муху. Это же он своим недеянием через несколько дней вызовет в рыбах непереносимую вонь! Вонь будет везде и повсюду и выйдет за пределы всего видимого.

А может, электромонтёр своим долгим сидением, в ожидании грядущих перемен, пробует сохранить уходящее, привязывая своим остекленевшим взглядом задыхающиеся минуты к неподвижному бессмертию своей души?

А какая она, его душа?

За окном веранды некий мастеровой слушает землю и пытается ее чинить, то и дело сверяя свои действия с незримым компасом крошечного тельца бывшей мухи, вглядываясь в еще более крошечные члены этого насекомого, он представляет себе ее ножки со всеми суставами, со всеми жилками, вселенскую кровь, текущую по этим сосудам, соки, ее составляющие, капли этих соков, пузырьки газа в этих каплях до тех пор, покуда иссякнет его воображение.

И тогда, наконец, рассмотрит предел, на котором запнулся.

…И снег не прекращается

Ненаписанное стихотворение повисло на руках свинцовой птицей. Не сдвинуться с места! Не взлететь! Птица то далеко, то близко… Она хранитель твоих следов на песке. В ее тени им обеспечена полная сохранность: очертания, влажность, температура (однако стали осыпаться следы… реставратор нужен… да, где его такого взять?)

От бесконечных планетарных волнений глина, песок, камни перемещаются друг в друга и наносят непоправимый вред воспоминаниям.

Они в какой-то момент своего озарения готовы тебя воссоздать, но не ту, которая есть, а ту, которая была с причудами говорить и двигаться по-птичьи. Ты одна из забытых птиц! Тебя нет ни в одном орнитологическом атласе: кто-то старательно вычеркнул твое предназначение отовсюду.

Ты жила всё это время только в моих предчувствиях, в запахах свежевыкошенной травы, в ночных шорохах комнаты. Но ты была… твое появление – моя ускоренная речь. Я с такой скоростью выпуливал слова, что никто не успевал разобрать и расставить их по местам. Накопилось столько неопознанных фраз, что любое совмещение с ними размывает границы привычных слов, и я сам становлюсь фрагментом слепящего луча. Вот и сейчас моя одежда почему-то светлее, чем Солнце, но где я в этом сиянии? Как обнаружиться? Как достояться в очереди к самому себе? Это всё из-за костюма! Где так удалось прифрантиться?

Прямо на улице подошел человек и предложил обменяться одеждой: «Ну как футболисты из разных команд в конце игры», но игры не было – или она должна только начаться, или…

Он обратил внимание на то, что мы уже несколько лет встречаемся с ним на одном и том же месте. Потом практически рядом проходим определенное расстояние и у сухого дерева, где обычно восседали птицы, расходимся в разные стороны. Если бы он не засвидетельствовал это событие, мне точно пришлось бы остаться без того, что последовало дальше.

Но вот я в его бледно-серой хламиде, а он в моем красно-желтом наряде. И наши жизни обнулились. Я почему-то пошел «домой» в его дом. Он… а куда подевался он? Его никто больше не видел, и птицы «отморозились». Это всё из-за меня. Мой костюм вроде компаса, ведет нового хозяина своими тропами, не желая этого и не надеясь на возвращение.