Они выбрали ночь

– И как же?

– А что если ту, что мы считали хрупкой девицей, вовсе таковой не являлась, – вкрадчиво, почти шепотом, произнес Стенли.

– А кем же она являлась? – искренне удивился мистер Форсберг.

Но Смотрящий так ничего и не ответил, а лишь растерянно пожал плечами.

– Не знаю. Я всю голову сломал. Только ничего на ум не приходит.

Проследив за полицмейстером, Джинкс ощутил, что его вновь разрывают на части непреодолимые противоречия. Вроде бы, все сходилось, и события действительно могли происходить так, как предположил Стенли. Только здравый смысл никак не хотел одобрить нарисованную картину – слишком уж все было предсказуемо… Впрочем и смерть Фрита казалась вполне простой и объяснимой.

Если бы только не было того странного сна!

Присев на каменную ступень перед входом в заколоченную дверь, Стенли уставился в полумрак узкой улочки, обреченно произнес:

– Я чувствую, что схожу с ума. Этот юноша просто не выходит у меня из головы. Только закрываю глаза, а его лицо передо мной.

Не зная как утешить служителя закона, констебль отошел в сторону и отвернулся. Трудно представить, что такой крепкий и мужественный человек мог в одночасье обмякнуть, превратившись в беззащитное создание.

– Спасибо за помощь, Стенли. А теперь, идите домой. Вам просто необходимо отдохнуть. А мне – побыть одному и все взвесить.

Смотритель молча кивнул. Его понурый силуэт быстро исчез в узких переулках домов, оставив мистера Форсберга одного.

Воспринимать смерть постороннего человека как собственную трагедию, прямой путь к душевным страданиям и расстройствами разума – данную аксиому молодой инспектор запомнил навсегда еще с институтской скамьи. Только избежать этой участи было гораздо сложнее, чем виделось на первый взгляд. Место преступления, как водоворот затягивало каждого, кто хоть раз оказывался здесь – и тогда на плечи служителя закона ложилась не только ответственность, но и боль, и отчаянье тех трагических обстоятельств, которые вихрем врывались в его размеренную жизнь. Многие не выдерживали, ломались, и необязательно сразу, а, к примеру, как Стенли, через долгие годы службы. И это было неизбежно!

Джинкс грустно вздохнул. Мысли возникли сами собой.

' Настоящее безумие. Подумать только, иду на поводу у собственного ночного кошмара. Пытаюсь отыскать следы там – где их не может быть по определению. Зачем? Собственная блажь или желание выискать истину?' – ответа не нашлось. – 'Всеединый, кажется, я схожу с ума', – растирая уставшие глаза, инспектор вернулся к своей работе.

Стоило еще раз тщательно осмотреть место происшествия – так, как учили в университете. Без тени сомнения и оглядок на противоречия.

Шаг за шагом, Джинкс измерил периметр – никаких зацепок, только следы, внезапно появляющиеся и исчезающие возле стены каменного дома и крохотные, почти кукольные отпечатки у самого угла.

– И не надоело капаться в человеческих трагедиях? Имейте хоть какое-то уважение!

Услышав за спиной чужой голос, констебль заметно вздрогнул. Отпрянув к стене, он резко обернулся. В узком переулке, преградив единственный выход, стоял стройный мужчина с черной повязкой на лице. Мистер Форсберг сразу узнал его. Именно этот мрачный тип утешал молодую мисс у Старого кладбища.

2

Спотыкнувшись о последнюю ступеньку, Кайот выругался и, поставив подсвечник на небольшой стеклянный столик, зябко поежился.

Комнатка была небольшой, но невероятно уютной. Стены, украшенные старинными гобеленами, обволакивал приятный малиновый свет, источаемый парой пузатых ламп, а в дальней части комнаты у камина, стояло большое кожаное кресло.

– Скажи, Рун почему мы предпочитаем дню, ночь? – поинтересовался из полумрака мужской голос.

Вопрос явно застал гостя врасплох:

– Не знаю.

– Ночь скрывает недостатки таких как мы, – пояснил голос.

Кайот кивнул, так и не решаясь пройти внутрь.

– Здесь достаточно прохладно. Даже я чувствую этот вездесущий сквозняк. Огонь не греет, и вообще обстановка не очень, – пояснил голос. – Располагайся.

Гость еще немного помялся у входа, но все-таки подошел к камину, осторожно прикоснувшись к спинке кресла. Огонь за кованой преградой приятно потрескивал, извиваясь ужом, но действительно не грел, словно все тепло из него высосала неведомая сила.

Осторожно повернув кресло, Кайот уставился на пустую спинку.

– Присаживайся, – учтиво предложил голос. – Извини, что не могу предложить легкого вина. Тебе сейчас не помешало бы ощутить приятный, слегка терпкий аромат, как раз в тон разговора…Но на нет, как говориться. Так что придется пить прокисшее. И разговор видимо будет соответствующим.

Только теперь Кайот поднял голову и посмотрел на огромную кабанью голову, чучело которого немым стражем застыло над камином. Смоляные глаза убитого животного смотрели поверх гостя. Видимо и после смерти, животное сохраняло непреклонность перед жестокой судьбой. Из открытой пасти выглядывали крохотные обломанные клыки и глубокие рытвины шрамов – было очевидно, что зверь проиграл в бою, недооценив хитрого противника.

– Зачем они пришли? – обратился к чучелу Рундо. – Мы ведь исправно оплатили дань. Ответь: чего им нужно?

Комната наполнилась тишиной. Голос не спешил давать ответ, а Кайот не мог скрыть своего волнения.

– Да, давненько я не видел главу Отрешенных таким встревоженным. Ты действительно сильно обеспокоен, – сочувственно произнес голос.

Глаза гостя и чучела встретились. Крохотные пуговки стеклянных буркал, казалось, смотрели сквозь Кайота, не замечая его.

Не выдержав, Рундо отвел взгляд.

Огонь в камине затрещал и сошел на нет, исчезнув между головешек, не став тревожить беседующих.

– Я знаю, что они в городе. Почему? – настойчиво повторил Кайот. – Прошу, ответь!

Огонь вспыхнул ярко-ярко. Лепестки резко взмыли вверх, извиваясь змеями. Мистер Рундо заметно вздрогнул.

– Нервы совсем не к демону, – с сожалением произнес голос. – Твои мысли слишком тревожны. Интересно, где же былое холоднокровие, а?

Скулы Кайота нервно заиграли, и он едва сдержался, чтобы не плеснуть в чучело вином. Глава гильдии несказанно презирал своего предшественника. Долгие годы, преклоняясь перед этим тираном и самодовольным убийцей, мистер Рундо взрастил в себе настоящую ненависть к этому скверному человеку. Так поступали практически все, кто хотел задержаться в гильдии – иные незамедлительно шли на корм червям.

Тот, чья душа таинственным образом задержалась в этом мире, в голове давно убитого кабана, уже седьмой год держал в страхе квартал Отрешенных. На пирсах стали поговаривать, что осторожный во всех отношениях Кайот нашел себе тайного покровителя, который направляет его на истинный путь, оберегая от интриг и случайной смерти. Мистер Рундо не раз слышал за спиной настороженные перешептывания и надо заметить был несказанно рад такому положению вещей. Страх неизвестности в таких делах лучший хранитель от любой неприятности и коварного врага. Пускай те немногие, кто решит подсыпать ему яда или воткнуть в спину кинжал, десять раз подумают, чем оголтело решатся на хитрую расправу.

– Ты всегда думал лишь о своем бренном теле, хе-хе, – прохрипел голос. Кайот поднял усталый взгляд – на морде чучела сияла широкая улыбка.

– Зато тебя, кажется, подобная проблема давно не беспокоит, – желчно парировал Рундо.

Ухмылка чучела мгновенно сменилась устрашающим оскалом:

– А ты изменился, падальщик. Раньше твой язык обычно скрывался за зубами и помалкивал от греха подальше. Что за времена? Что за нравы?

– Мы, кажется, отвлеклись, – решив не доводить беседу до бессмысленных пререканий, Рундо смочил горло отвратительным вином и добавил: – К чему нас посетили Дорианцы? Разве кто-то нарушил закон? Отрешенных хотят призвать к ответу? Или все дело в Крылатых? Олисийцы затеяли очередную игру?

Быстрого ответа не последовало. Голос либо выжидал, либо просто издевался, не забыв недавнюю обиду.

Огонь мерно потрескивал в камине, наполняя комнату ледяной прохладой. Кайот по привычке сделал еще один глоток и поморщившись, отставил вино в сторону. Морозный воздух принес странный запах – запах жимолости.