Чернила, тайны и отец моей соседки

– Нет, нет, – запротестовала я. – Вернее, больно, но как-то странно. Внутри не так больно, пока ты рисуешь. Я могу это терпеть.

Мой мастер усмехнулся.

– Небольшой катарсис, а?

– Похоже.

Я расслабилась, и боль теперь ощущалась совсем иначе. Мне снова хотелось продлить сеанс, и я попросила:

– Может добьем с небом сегодня? Я вроде хорошо адаптировалась.

– Нет, – неожиданно отказал мне Олег, не переставая наносить краску. – К сожалению, я уже не такой выносливый. Через полчаса начну клевать носом и обязательно напортачу.

– О, понятно.

Я взглянула на часы и с удивлением обнаружила, что уже почти полночь. Мы провели в студии три часа, которые пролетели как три минуты.

Хотелось реветь от обиды. Почему все хорошее так быстро кончается? От мысли, что руки Олега больше не будут меня касаться, снова стало больно. Я постаралась не думать о скором финале.

– Не могу понять, как один придурок смог убедить тебя в уродстве, – неожиданно продолжил тему Олег.

Я усмехнулась.

– Он был очень убедителен.

– Не могу представить, что за слова надо сказать.

– Например, что у него не стоит, едва взглянет на мои шрамы.

– Господи. Каким кретином надо быть?

Олег вытер краску полотенцем, задевая сосок. Я закусила губу. Возбуждение от его касаний перекрывало болезненные воспоминания. И все казалось уже далеким и действительно идиотским. Я весело ответила:

– Да, он придурок. Но я тоже хороша. Прятала от него шрамы. Вот он и перепугался.

– Угу, очень страшно, – ворчал Олег. – Каким чудом я все еще не удрал, теряя тапки?

– Ты, наверно, видел и не такое.

– Всякое видел.

Я зачем-то начала рассуждать на эту тему.

– У тебя работа. Как у доктора. Врачи тоже часто имеют дело с уродствами.

Олег выпустил воздух изо рта с шумом.

– Уродства? Маша, ты это слово к себе применяешь?

Я вспыхнула от злого возмущения, что звучало в его голосе. Спорить с ним не посмела, но шрамы никогда не были предметом моей гордости. Я много училась, чтобы поступить, потом училась и работала. Мама действительно внушила, что шармы не испортят мне жизнь. Но все оказалось иначе, когда у меня появился парень.

Вопрос Олега повис в воздухе. Мы больше не говорили, но я чувствовала его раздражение. Движения стали чуть резче, когда он прерывался на секунду, чтобы поправить перчатки или набрать краску. Но как только Олег снова прикасался ко мне, то действовал мягко и аккуратно. Слишком аккуратно. Он ни разу больше не коснулся моей груди. Как будто специально обходил чувствительные соски, когда стирал излишки краски.

Мне должно было стать легче, наверно. Но – нет. Теперь я хотела, чтобы он прикоснулся, и предвкушала при каждом случае. От желания толкнуть грудь ему в руку мне стало нестерпимо горячо. Я почти не замечала зуд машинки и саднящую боль.

– Закончил на сегодня, Маш. Посмотришь?

– Угу, – выдавила я из себя, не веря, что сейчас придется расстаться.

Олег снял перчатки, подал мне руку, помогая слезть, и повел к зеркалу. Мои бабочки порхали над рунами. Я смотрела в зеркало и впервые за долгое время улыбалась, глядя на шрамы.

Олег стоял позади меня и смотрел на свою работу. Он тоже улыбался, видимо, довольный результатом.

– Они остались видны, – проговорил мастер.

– Но выглядят иначе, – добавила я.

Рука Олега поднялась, и он, едва касаясь, провел костяшками по моей шее до плеча, обвел пальцем покрасневшее место на коже.

– И ты, – проговорил он, склонившись ко мне и почти касаясь губами уха.

– Что? -не поняла я.

– Ты тоже выглядишь иначе. Глаза блестят, а не рвутся из орбит от ужаса. Мне нравится такая метаморфоза.

Я рвано выдохнула, пытаясь замаскировать стон смехом.

– Мне тоже нравится, – согласилась я с мастером. – Все нравится.

Наши глаза встретились в отражении.

Олег моргнул и сделал шаг назад. Волшебство разбилось вдребезги.

Господи! Неужели я всерьез рассчитывала, что он продолжит? Все эти знаки – лишь работа хорошего художника. Я искала именно такого, а теперь вместо радости имею наглость жалеть, что он не пытается назначить свидание в конце сеанса.

Все эти мысли были резонны и логичны, но вопреки здравому смыслу они причиняли боль

А что, если у меня на роду написано – страдать без мужского внимания. Примерно так же рассудительно я приняла и наш разрыв с Антоном. Но больно было, без оглядки на рациональность. Чувства и разум редко согласны друг с другом.

– Нужно обработать и сделать повязку, – сообщил Олег деловым тоном.

Я вернулась из своих терзаний. Вернее, я послушалась Олега и отправилась обратно на кушетку. Терзания потащились за мной. Все получилось ровно так, как я и ожидала. Едва Олег закончил работать, мне стало больно. Я понятия не имела, куда девать эту дурацкую драму.

Сев обратно на кушетку, я развела ноги, чтобы Олегу было удобнее обработать мне место тату. Поза была слишком интимной. Слишком удачной и желанной. Я то и дело облизывала губы, пока он наносил раствор и заклеивал пленкой. Хотелось впитать тепло его пальцев, чтобы оно осталось на моей коже, как тату.

Олег тешил мое вожделение, не спеша закончить. Он разглаживал пленку снова и снова, хотя она давно идеально закрыла рисунок. В завершении он заклеил мне грудь одноразовой пеленкой. А потом случилось невероятное. Его пальцы заскользили чуть ниже, обвели окружность груди, скользнули к соску. Вторая рука Олега прошлась по моей спине, гладя вдоль позвоночника. Я выпрямилась и выставила грудь вперед. Он принял это приглашение и обвел большим пальцем сосок.

Я простонала и запрокинула голову.