Ученик поневоле

* * *

Лишь у дома мастера Баркли вспомнил, что вернулся с пустыми руками. Им не удалось найти траурный сморчок, а тяжёлые тучи, скрывшие небо, обещали скорый первый снег. Мастеру Пилцманну придётся ждать следующего года.

Снаружи дом выглядел довольно необычно. Во время нападения Гравальдора семь лет назад чудище лапой разнесло задние стены, которые потом пришлось строить заново. Несколько лет спустя мастер добавил второй этаж, где была комната Баркли и чулан, из-за чего в итоге дом напоминал лоскутное одеяло из кирпича, камня и досок. Как и во всех домах Занудшира, на его окнах висели амулеты против чудищ: верёвки с вплетёнными в них бусинками и колокольчиками, что постоянно постукивали и позванивали, отгоняя непрошеных гостей.

Обойдя дом, Баркли и Селби увидели висящую на задней двери листовку.

ВНИМАНИЮ ЖИТЕЛЕЙ ЗАНУДШИРА

С сегодняшнего, 20-го дня зимы, мэрией утверждены четыре новых правила:

• Правило № 1192: на городской площади запрещено чихать.

• Правило № 1193: все домашние животные, утки в первую очередь, должны быть проверены уполномоченными стражниками на предмет колдовских сил чудищ.

• Правило № 1194: Правило № 827 упраздняется. Морковный торт вновь считается полноправным вариантом для праздничного торта.

• Правило № 1195: запрещается называть детей Куттберт с двойной «т» – только Кутберт.

Мальчики сорвали листовку и зашли в кладовку, заставленную корзинами и ящиками с рассортированными грибами. Вся комната пропахла грибами, а грибы – чаще всего – пахли как земля. Это было, пожалуй, единственное помещение во всём Занудшире, которое не соответствовало городским стандартам чистоты, и Баркли его обожал. Ему нравился стоящий здесь запах, и он ничего не имел против грязи.

Прокравшись в гостиную, мальчики увидели там Густава, спящего на коврике перед камином.

Мастер Пилцманн приветственно крякнул из кухни. Облачённый в фартук из мешковины, он мыл грибы в ведре с водой, покачивая длинными, по самую грудь, седыми усами. Будучи самым высоким человеком в городе, в дверных проёмах ему всегда приходилось нагибаться, а по особым случаям он надевал необычной формы круглую шляпу, делающую его похожим на гигантскую поганку.

– Вы поздно, – заметил он, не отрывая глаз от мытья. – Я уже начал волноваться.

Баркли поправил ремень сумки, чтобы рану на плече не было видно, и попытался – безуспешно – пригладить взлохмаченные волосы.

– Простите, пожалуйста. Мы не специально. Просто… – Он сглотнул. Лгать Баркли не любил. – Нам не удалось найти траурный сморчок.

«Это ведь не ложь, – напомнил он себе. – Мы просто не расскажем ему всей правды». От этой мысли легче не стало, но, по крайней мере, его голос не задрожал.

– Вот как? На тебя это не похоже, Баркли, – отозвался мастер Пилцманн. В его тоне не было осуждения, но Баркли всё равно почувствовал себя слегка виноватым. Последнее, чего он хотел, это подвести учителя.

– Простите, – выдавил он. – Этого больше не повторится.

– Не сомневаюсь. Что ж, не забудьте разуться, я только что помыл полы. Ужин на столе. Грибной суп. Наверняка успел остыть, но на вкус это не должно повлиять.

Селби скорчил гримасу.

– Миссис Гавенер из библиотеки заходила сегодня, сказала, что они закупили новые книги. Что-то о приключениях и истории. Очень просила тебе передать, Баркли.

В другой раз Баркли запрыгал бы от радости до потолка, потому что не существовало такой темы для чтения, которая была бы ему неинтересна. И хотя мечты о собственных путешествиях остались в прошлом, читать о чужих приключениях он всё равно любил. Но сегодня его голова была забита другим.

Покончив с грибами, мастер Пилцманн наконец поднял глаза на Баркли и разинул рот при виде всей той грязи и листьев, что покрывали его одежду.

– Мальчик мой, что с тобой случилось?

Баркли покраснел, как всегда бывало, когда он лгал:

– Я… Я упал.

– Опять бегал? Нельзя нарушать столько правил, хочешь, чтобы мэр в девятый раз приговорил тебя к общественным работам? И что это за пятна? Это что… кровь?! Где ты умудрился…

– Я пойду помоюсь! – пискнул Баркли и, поставив корзину на стол, поспешил к колодцу.

Дом мастера Пилцманна стоял на южной границе Занудшира, рядом с городской стеной, поэтому никто не видел, как Баркли с ведром воды закрылся в туалете во дворе, разделся и, дрожа от холода, принялся мокрой тряпкой оттирать с себя грязь.

Через несколько минут в дверь постучали.

– Я принёс тебе чистую одежду, – сказал Селби. – И мазь.

Баркли приоткрыл дверь, совсем немного, только чтобы просунуть наружу руку и схватить подношение, не в настроении даже «спасибо» сказать.

– Метка ещё не почернела? – шёпотом спросил Селби.

«А должна?» С ёкнувшим сердцем Баркли изучил всё такую же золотую, без единого пятнышка, татуировку, блестящую ярче начищенной монеты. Селби явно ожидал, что заключённое в ней чудище в любой момент вырвется на волю.

Метка на плече Баркли пошла волной, будто хотела оторваться от кожи.

Возможно, Селби был прав. Девочка сказала, что это чудологи инициировали партнёрство с чудищем, а не наоборот. Случившееся с ним не поддавалось разумному объяснению. Это была ошибка. А если чудище тоже придерживалось такого мнения, кто знает, что оно устроит, обретя свободу.

– С ней всё нормально, иди уже, – буркнул Баркли. А Селби только и рад был послушаться.

Морщась от боли, он помазал рану, оделся во всё чистое и вышел из туалета. Свитер, как ни обидно – у него их было всего четыре, – пришлось выбросить в мусор: если бы он отнёс его к портной, та бы обязательно спросила, как он умудрился так сильно его порвать.

Внезапно Баркли осенило, что его время действительно было на исходе. Даже если чудище не решит, что с него хватит такого партнёрства, и не съест его, рано или поздно правда выплывет наружу, и одними общественными работами он не отделается. Его жизнь так или иначе была кончена.

Сморгнув слёзы, он вернулся в дом.

Стоило ему сесть за стол, как мастер Пилцманн, кашлянув, спросил:

– Ты помыл руки? Под ногтями тоже?

– Я… – Баркли опустил глаза, сгорая со стыда. Как он ни старался, ему никак не удавалось избавиться от грязи под ногтями.

Со скрипом отодвинув стул, он вскочил, метнулся к раковине и погрузил руки в воду. Он тёр их и тёр, пока кожа не сморщилась и костяшки пальцев не покраснели. Обычно ему не было особого дела до грязи, как и до длины своих волос. Но сейчас один лишь взгляд на руки пробуждал в памяти все события этого дня.

Выковыривая грязь из-под каждого ногтя, он размышлял о том, как столько лет из кожи вон лез, чтобы стать своим в Занудшире, и теперь всё это пойдёт насмарку, и даже не по его вине. Если подумать, сколько Баркли себя помнил, Занудшир постоянно наказывал его за то, над чем он не имел власти. Всё это было ужасно несправедливо.

За ужином они с Селби съели мало – Баркли, потому что от нервов у него пропал аппетит, а Селби – потому что не любил грибы.

– Столько лет я был абсолютно уверен, что морковь у нас под запретом, – говорил мастер Пилцманн, – а выяснилось, что я спутал её с редькой! И как нельзя вовремя, а то я уже не знал, что и думать о миссис Краус. Трудно доверять соседям, когда они продают с прилавка запрещённый продукт…

Баркли, обычно с живым интересом слушающий городские сплетни, сегодня витал в облаках.

В какой-то момент разговор, по всей видимости, исчерпал тему соседей, и мастер Пилцманн наклонился и коснулся всё ещё мокрых волос Баркли. Тот от неожиданности вздрогнул: рука учителя оказалась в опасной близости от метки.