Профиль незнакомца

Глава 15

Дом в Мидтауне рядом с Десятой авеню не был похож на приют для избиваемых женщин. За эти годы я проезжала или проходила мимо него миллион раз. Он был в десяти минутах от моего лофта в отеле «Джорджиэн», но ничто не отличало его от других старых викторианских домов, разбросанных по окрестностям Атланты.

Я собрала вещи для поездки в Денвер, а остаток утра провела в поисках Уильяма Лабрека. Проехала мимо дома в Кэндлер-парке, в котором он когда-то жил со своей русской женой Дарьей. Сосед сказал, что дом пустует уже пару дней, что Дарья и мальчик ушли, как только узнали, что Лабрека отпустили под залог. Она знала, что он вернется за ней, сказал сосед, он всегда возвращался.

Я разыскала его родителей и быстро обнаружила, откуда у парня по имени Билли столько злобы и гнева. Нет, я, конечно, не рассчитывала, что они помогут мне упечь их сынка за решетку, но не была готова к тому, что они будут настолько мерзкими. Они поделились некоторыми мыслями о своей невестке, и когда я мысленно перебрала их ругательства, чаще всего всплывали слова «шлюха» и «потаскуха» – очевидно, их самые любимые. Мне подумалось, что, вероятно, именно так Лабрек называл Дарью, когда избивал ее. Кстати, со своей женой он познакомился в Германии, когда лежал в госпитале на американской военной базе в последний год своей службы. Герой, так называли его родители. Это да. Он нашел Дарью в интернете, на одном из сайтов киберневест. Она поехала на встречу в Германию; они влюбились и семь лет назад вместе приехали в Соединенные Штаты.

Я узнала несколько вещей, о которых умолчали его родители. За последние полтора года полиция трижды выезжала на вызовы по причине домашнего насилия в доме Лабрека. Однажды они арестовали Дарью, хотя та была вся в крови и в синяках: Лабрек встретил их у дверей и заявил, что она во вспышке ревности затеяла драку, он же просто защищался. Пол не гарантирует, что копы будут на вашей стороне. Служба опеки однажды направила в больницу социального работника – после того, как врач сообщил о подозрительных кровоподтеках и переломах у мальчика. В конце концов Дарья добилась запретительного судебного ордера, который, однако, никоим образом ее не защитил.

В досье Лабрека содержалось не так много всего, что указало бы мне верное направление. Его родители ничего мне не дали. У него не было друзей, но я полагала, что его жена знает, где он прячется, поэтому начала обзванивать женские приюты по всей Атланте и оставлять там сообщения. Разумеется, никто из них не предоставил никакой информации. Женские приюты делают все, что в их силах, чтобы защитить анонимность своих подопечных. Но когда зазвонил мой сотовый и номер на экране высветился как служебный, чутье подсказало мне, что это Дарья.

Я зашагала по пустой подъездной дорожке к просторному белому викторианскому дому с кружевными ставнями персикового цвета. Железные ворота с электроприводом были закрыты и заперты, отчего я предположила, что машины для персонала и жильцов припаркованы за домом, вне поля зрения. Я разглядела участки забора, окружающего задний двор и красиво окрашенного в тон дому. Камера видеонаблюдения, едва заметная в правом верхнем углу огромного парадного крыльца, наблюдала за мной. Крошечный огонек под объективом камеры мигал зеленым. Движение на Мидтаун-стрит, одной из оживленных односторонних городских дорог, в это время дня было довольно слабым. Но в час пик все полосы будут забиты, и машины будут ползти бампер к бамперу.

– Я – Кей Стрит, – сказала я женщине, стоявшей за ширмой. – Дарья звонила мне.

– Привет, – сказала она. Мне хватило всего одного слова, чтобы услышать в ее голосе луизианский акцент. Она открыла мне дверь. – Я – Адель. Работаю в НКПДН.

– Что такое НКПДН? – спросила я, когда она провела меня внутрь. Ей было около тридцати, долговязая, с непокорными волосами и яркими сине-зелеными глазами. По обнаженной руке вилась искусная татуировка в виде витражного стекла. На заднем плане я слышала женские голоса, крики детей, включенный телевизор.

– Национальная коалиция против домашнего насилия, – ответила Адель. – Здесь я одна из сменных социальных работников. Еще один кирпичик в стене, – добавила она, улыбаясь. Она провела меня по фойе мимо спальни, которая была превращена в кабинет. Я увидела два стола. Женщина в наушниках, сидевшая за одним из них, разговаривала по телефону.

– У нас там круглосуточная служба экстренной помощи, – объяснила Адель. – Мы все дежурим по очереди. Случается всякое.

Я посмотрела внимательнее и заметила три монитора камер видеонаблюдения с видом на переднее крыльцо, заднее крыльцо и подъездную дорожку.

Мы свернули за угол и вошли в главную гостиную. Несколько детей играли на полу, а шеренга женщин на диване приклеилась глазами к шоу Джерри Спрингера. Мебель была бэушная, от Армии Спасения, разномастная, давно устаревшая. Этот микс дополняла пара складных карточных столиков.

– Пожертвований хватает в обрез. Тут не до красоты, – сказала Адель. Мы прошли мимо нескольких спален с рядами односпальных кроватей и детских кроваток и через кухню, где две женщины играли в карты. Адель указала на дверь. – Дарья на заднем крыльце.

Возможно, до того как Лабрек принялся обрабатывать ее кулаками, она была хорошенькой, но сейчас трудно было сказать наверняка. Дарья курила сигарету. Побои превратили ее лицо в бесформенную маску, отчего губы не смыкались полностью вокруг сигаретного фильтра. Когда она затянулась, послышался слабый всасывающий звук. Мой желудок сделал сальто.

Я села рядом с ней на качели на крыльце. Темноволосый мальчик лет семи упорно трудился над игрушечной машинкой, разбирал и собирал ее, сидя за зелено-красным детским столиком.

– Спасибо, что перезвонили мне.

– Я хочу, чтобы вы нашли его. – Даже несмотря на распухший рот, я уловила ее русский акцент. Ее синяки были ужасны, на них было невозможно смотреть без содрогания. Вместо этого я посмотрела ей в глаза. Не хотела доставлять ей новый дискомфорт. – Кажется, я знаю, где его искать. Рядом с Лоренсвиллем в округе Гвиннетт есть озеро. Там загородный дом. Он частный и принадлежит его другу, который богат и часто путешествует. Билли иногда остается там. Он любит удить рыбу.

Я встала, собираясь уйти, и тогда мальчик впервые поднял голову.

– Ты не дашь моему папе найти нас?

Его испуганные темные глаза вызвали во мне боль.

– Ты этого хочешь? – осторожно спросила я.

Его внимание быстро вернулось к игрушечной машинке. Я решила, что он слишком робок и не ответит. Возможно, не привык, чтобы его спрашивали, чего он хочет. Но я ошиблась.

– Да, – просто ответил он.

– Тогда не волнуйся, малыш. Ты и твоя мама здесь в безопасности, хорошо?

Я подождала, но, похоже, ему было больше нечего сказать. Дарья провела рукой по его волосам, затем наклонилась и поцеловала его в макушку. Я ушла с ощущением, будто во мне просверлили дыру.

Время было сразу после обеда. Я вырулила на грунтовую дорогу Уэбб-Джин-Хаус-роуд в округе Гвиннетт. У нас в Атланте есть поговорка: оставайся внутри периметра, где безопасно. Не от грабежей, убийств и краж, конечно, – этого добра у нас в городе навалом. Мы имеем в виду чокнутых проповедников и чуваков по имени Бабба, что меняют свой замусоленный комбинезон только раз в неделю. Автомагистраль № 285, бегущая по периметру, описывает вокруг города большой круг, давая нам ложное чувство защищенности. Мы остаемся внутри. Они остаются снаружи. Нам всем так нравится. Большинство из нас, не-белых, не-блондинов и не-баптистов, предпочли бы топать в снегоступах сквозь метель, чем Оказаться За Периметром (OЗП), но здесь я искала парня по имени Билли, который уже назвал меня китаезой.

Небо стало серым, начался противный моросящий дождь. Пока я ехала к домику, над озером поднимался пар. Мое простреленное лобовое стекло начало запотевать. Полуденная жара была нереальной. Я нащупала под сиденьем свой «Глок» и положила его себе на колени. У Лабрека не будет ни единого шанса сделать со мной то, что он сделал со своей женой. Я вспомнила уставшие от жизни глаза Дарьи, глядящие на мир из-за этой черно-синей маски, и гнев опалил мое горло раскаленным железом.

Меня не устраивал подъезд к дому. Длиной как минимум три четверти мили, он то уходил вверх, то нырял вниз, отчего я лишь мельком видела сам дом, зато меня легко мог видеть тот, кто был внутри. Но дождь пошел сильнее, как это часто бывает, когда холодный фронт встречается с тропическими воздушными массами, нависающими над нами летом. Я надеялась, что это ухудшит видимость и заглушит хруст гравия под моими шинами. Еще один пригорок, еще один поворот, и я увидела, что дом уже близко. Тогда я решила остановиться и проделать последнюю пару сотен ярдов пешком. Съехала на обочину узкого проселка и протерла лобовое стекло салфеткой из «Кристалла». Между взмахами «дворников» разглядела, что крыша дома была оловянной. Засунув «Глок» сзади за пояс брюк, я натянула короткий, до пояса, серый дождевик с капюшоном, который в такие дни помогал мне сливаться с пейзажем, но не сковывал движений, и зашагала по раскисшей дороге. Ветер начал усиливаться, мою куртку заливал дождь. На одну ошеломляющую миллисекунду над озером блеснула молния, и я сделала то, что делала с детства. Начала считать. Раз, два, два с половиной, а потом бум! Раскат грома. Прием, который, когда я была маленькой, применяла моя мать, чтобы я не боялась грозы. Считая эти секунды, я прошла не через одну южную грозу.

Насыщенную красную глинистую землю прорезали глубокие колеи. Похоже, недавно здесь кто-то ездил. Возможно, Лабрек приехал и уже уехал. Я знала из досье, что он водит темно-синий пикап «Дакота», но теперь было невозможно сказать, шины какого размера оставили эти следы. Колеи были размягчены дождем и потому нечеткие.

Я спустилась с холма, обогнула поворот и впервые рассмотрела дом, кирпично-красный и большего размера, чем я ожидала, – один из тех загородных домов, которые богатые называют «хижинами» или «домишками», но которые для нас, простых смертных, выглядят как просто дома. Света в окнах я не увидела, хотя день был пасмурный, с грозовыми тучами. Возле лужайки перед домом был припаркован синий пикап Лабрека. С машины стекали струи дождя. К озеру спускался холм с вырубленными в нем каменными ступенями. Любой, кто ловит рыбу в теплое время года, знает, что лучше всего это делать рано утром, поздно вечером или после того, как пройдет дождь и немного похолодает. Возле деревянного причала на берегу лежали две перевернутые вверх дном лодки. Я представила себе, как Лабрек, сидя в доме, готовит снасти, несколько банок дешевого пива и шляпу с крючками и наживкой.

Приблизившись к домику, я зашагала по галечному тротуару и увиделаэто.

Черт. Входная дверь была приоткрыта на несколько дюймов. Мой пульс участился.

Пригнувшись и положив палец на спусковой крючок, я в поисках укрытия двинулась к стене дома. Под серой курткой было душно. Дождь капал с капюшона прямо мне в лицо и затуманивал зрение. Я подождала. Ничего. Никакого движения, только порывы ветра и дождь, барабанящий по крыше и отскакивающий от меня. Может ли этот день стать еще дерьмовее? Я собиралась это выяснить.

Подошла ко входу, прижалась спиной к внешней стене, ногой осторожно приоткрыла дверь домика, подождала несколько секунд, затем высунула голову и заглянула внутрь. Остывший камин справа, диван, кресло. Единственным источником света было панорамное окно, выходившее на озеро. Слева фуд-бар, кухня, на стенах картины из жизни ковбоев. Самого Билли Лабрека не было.

При иных обстоятельствах я бы крикнула, сообщила кому-нибудь, что в доме судебный пристав, но интуиция подсказывала мне, что здесь что-то не так. Держа «Глок» на полицейский манер, я пробралась через кухню в большое открытое пространство. В центре комнаты была огороженная перилами лестница, ведущая вниз, а справа и слева от нее четыре двери, все как одна закрытые. Сначала я решила проверить лестницу, которая, в отличие от дощатого пола наверху, была покрыта ковром. Ступени вели вниз, в огромную игровую комнату, обшитую панелями из отбеленного дерева в стиле кантри, с внушительным баром, бильярдным столом, телевизором и антикварным автоматом для игры в пинбол. Лабрека там не было.

Я медленно поднялась по лестнице и остановилась наверху. Главная комната была в точности такой, какой я ее оставила, пустой и сумрачной, если не считать естественной серости дня, просачивающейся сквозь большое окно.

Сначала я подошла к двери слева, встала сбоку, подергала ручку и, не ощутив сопротивления, тихонько толкнула ее и, уверенно держа «Глок», быстро шагнула вперед. Пот градом катился по мне. Дождевик прилипал к моей коже, сердце колотилось, кровь пульсировала в висках. Мое тело, со всей его генетической мудростью, привело нервные клетки в полную боеготовность. Сражаться или бежать? Я не знала.

Проверила шкаф, затем ванную. Пусто. Я сняла куртку, оставила ее – и еще дважды прошла через этот мучительный процесс, замирая на месте всякий раз, стоило подо мной скрипнуть половице или жалобно пропеть дверной петле.

Открыв последнюю дверь, я увидела прямо перед собой Лабрека. Меня как будто огрели по голове дубиной. Его лицо было повернуто от меня, но я мгновенно узнала его телосложение, его толстую шею, мускулистые руки. Однако это был не тот драчливый хулиган, которого я видела в церкви, человек, который жестоко избил свою жену и ребенка и с отталкивающим чувством собственного превосходства схватил меня за запястье. У этого Уильяма Лабрека было отнято все. Обнаженный, он лежал на полу. Его ноги были раздвинуты, ягодицы и бедра в крови, в ужасных синяках и колото-резаных ранах.

Уишбоун побывал здесь до меня.

Я вошла и быстро развернулась. Сердце бешено колотилось. «Глок» был готов выстрелить в любого, кто был за дверью. Но там никого не оказалось. Проверив чулан и ванную, я вернулась к Лабреку, приложила два пальца к его шее, на мгновение взяла его за запястье. Сердцебиения не было, но кожа была еще теплой. Я задумалась. Он крупный тип, в доме жарко, так что, даже будучи голым и без пульсирующей крови, его тело какое-то время оставалось теплым. Я вновь подумала о колеях, которые видел на дороге. Затем наклонилась, чтобы рассмотреть его лицо. Я старалась не прикасаться к вещдокам, оставаясь при этом настороже, чтобы не пропустить ни единого звука, ни тени, ни малейшего движения в доме. Иногда мне кажется, что внутри меня, а возможно, в сердце каждого следователя, лежит глыба льда, нечто омерзительное, холодное, вуайеристское.

Лабрека безжалостно избили каким-то оружием. Его лицо было превращено в кровавое месиво, до неузнаваемости. Кулаком такое не сделать. Я изучила брызги в комнате. Они были повсюду – среднескоростные брызги на стенах, потолке и полу, результат тупой травмы, сильного внешнего воздействия. Это соответствовало луже крови, натекшей под его головой.

Я двумя пальцами оторвала его подбородок от пола. Вот оно. Травма тупым предметом, вмятина прямо над виском, которая, должно быть, размозжила ему череп. Откуда такая ярость? Я подумала о Дарье. Неужели это та самая связь? Были ли другие жертвы так или иначе склонны к насилию? Только у одной из жертв, первой, о которой нам стало известно, – у студентки Западного Университета штата Флорида, было много синяков на лице. Что такого было в Лабреке и первой жертве, что привело убийцу в ярость?

Я вытащила из кармана телефон и набрала номер Раузера, как вдруг заметила на полу в нескольких футах от меня окровавленную скалку. Еще одна связь с тем первым убийством во Флориде. Когда пятнадцать лет назад Уишбоун убил Энн Чемберс, он использовал в качестве оружия что-то подручное, что нашел рядом с собой. Возможно, просто эффективности ради. Скалка здесь, лампа там. Такие вещи не носят с собой в кармане.

Я поднялась на ноги. В картине преступления меня заинтриговало еще кое-что. Она была ограничена только этой комнатой. Казалось, все началось и закончилось именно здесь. Остальная часть дома была чистой, без капель крови, нетронута, мебель на месте. Неужели убийца нашел Лабрека спящим здесь, в спальне, напившимся среди бела дня, и нанес сокрушительный удар прежде, чем тот успел прийти в себя? Или это было очередное соблазнение, как в случае с Бруксом? Лабрек явно не тянул на эту роль, но что за роль была на самом деле?

Раузер был уже в пути. Он позвонил в отдел расследования убийств округа Гвиннетт. Я оставалась там, запоминая детали места преступления настолько, насколько могла. Услышав вой сирен, вздохнула, засунула «Глок» за пояс и закинула руки за голову. После чего направилась поздороваться с полицейскими округа Гвиннетт, хотя они явно были не в состоянии отличить меня от Теда Банди[11].

Глава 16

Я была как выжатый лимон. Я провела возле тела Лабрека несколько часов. Детективы измотали меня своим допросами – им хотелось знать, как так получилось, что я консультирую полицию по убийствам Уишбоуна и одновременно выслеживала бегающего от суда любителя распускать кулаки, который, судя по всему, оказался его последней жертвой. Все это не поддавалось объяснению, хотя я старалась, пока на мое счастье на место преступления не прибыл Раузер и не спас меня, а за ним Кен Лэнг и фургон с криминалистами. Атмосфера была натянутой. Полицейские округа Гвиннетт были не в восторге от того, что в их вотчину нагрянула полиция Атланты, а Раузер отнюдь не в восторге от того, что всем этим занимается кто-то другой. В конце концов им удалось достичь некоторого взаимопонимания, но до тех пор это было настоящее соревнование «у кого дальше бьет».

Я ушла лишь под конец рабочего дня. Раузер был против моего ухода, но по большому счету мне было нечего там делать. У меня же все еще был бизнес, который нужно было держать на плаву, и работа, которую я даже не начинала. А еще я проголодалась, как волк. Я позвонила Нилу.

– Не хочешь позавтракать?

– Уже шестой час, – ответил он.

– Расскажи мне об этом.

«Счастливый час» снова похлопал меня по плечу. Это редко проходило незамеченным. А сегодня я о нем просто мечтала.

– Тяжелый день? – спросил Нил.

– Только не в «Вафельнице», – сказала я нараспев, чтобы соблазнить его. Я отлично знала: это одна из его слабостей. Если есть что-то, на что вы можете рассчитывать на Юге, так это сеть кафе «Вафельница». Гриль скворчит круглосуточно и без выходных – яичница, бекон, вафли и картофельные оладьи так и просятся к вам в рот, хрустящие снаружи, мягкие внутри и блестящие от масла. Ешьте их каждый день, и они вас убьют. Но время от времени им нет ничего равного – вместе с яичницей из двух яиц с сыром, тостами из белого хлеба с маслом и парой чашек здешнего жидкого кофе, проникающего в ваш организм, как жидкость для чистки сливных отверстий.

За едой мы говорили о Лабреке, долго пинали это дело и так, и этак. Мы знали о нем многое. Это знание дало нам толчок, самый первый: другие жертвы были большими знаками вопроса. Но только не этот парень.

– Можешь проверить имена жертв? Например, были ли от них звонки с жалобами о домашнем насилии?

– Да, но Раузер может и сам легко это добыть.

– Давайте посмотрим, есть ли в этом какая-то ценность, прежде чем я положу на тарелку Раузеру что-нибудь еще. Как насчет больничных записей? Обращений за неотложной помощью? Сможешь откопать эти данные обо всех жертвах? А на их ближайших родственников?

– Зависит от того, сколько им лет.

Я выдавила горчицу на оладьи, которые заказала с посыпкой из перчиков халапеньо. Видя это, Нил скривился, а затем попросил у официантки вторую вафлю с орехами пекан.

– Я должна проверить для Куинна, что там пошло не так с лазерным лечением, – сказала я ему. – Хочешь посмотреть? Обещаю, на этот раз никаких пулевых отверстий.

– Да, это было круто, – сказал Нил.

– Точно. Так вот почему ты тогда так симпатично позеленел?

– Ага. Это все равно, что в первый раз прокатиться на американских горках, понимаешь? Тебя вроде как мутит, но ты продолжаешь возвращаться.

Мы вышли из «Вафельницы» с осоловелыми лицами и урчащими животами от слишком большого количества дрянного кофе. Грозы прошли, как они проходят поздним летом, и я опустила верх своей старой «Импалы». Было около семи. Жара начинала спадать.

Винсент Фелдон жил рядом с Маклендон-стрит в районе Кэндлер-Парк недалеко от Литтл-Файв-Пойнтс. Здесь, пройдя всего несколько кварталов, можно увидеть и сверкающие мотороллеры, и нарядно одетых геев, и гетеросексуальные пары с колясками, и татуированных уличных типов, и музыкантов на углу, и подростков в пирсингах от языка до пальцев ног, и свернувшихся калачиком на тротуаре босых бездомных. «Разнообразие, переросшее в безумие», – сказал как-то раз Раузер, когда мы с ним ели во внутреннем дворике хипстерского кафе рядом с парой трансов, чьи мягкие рюкзачки напоминали огромные эрекции. Добавьте для полноты картины Уитни Хьюстон и звукозаписывающую команду, которая, похоже, таскалась за ней повсюду для какого-то реалити-шоу; группу писательниц-лесбиянок, только что раздававших автографы в соседнем лесби-феминистском книжном магазине за углом; столик с чересчур шумными и мускулистыми любителями пива; и одиноко сидящего парня с попугаем.

Я остановилась через несколько дверей от дома Винсента Фелдона, подняла над «Импалой» верх, затем припарковалась через один дом и заглушила двигатель.

– Что мы здесь делаем? – осведомился Нил.

Я кивком указала на дом.

– Там живет Фелдон, лазерный техник.

Нил поморщился.

– Я знаю этот дом. – Я смотрела на него, ожидая, что он скажет дальше. – Там живет мой парень Джон, – неохотно добавил он.

– Твой парень Джон? Что это значит?

– Как бы тебе сказать… – Он явно тянул резину. – Я как бы покупаю у него «травку».

– Ты шутишь! Винсент Фелдон живет с торговцем «травкой»? – рассмеялась я. – Куинн будет прыгать от восторга. О боже…

– Я не знал, что у него есть сосед по комнате, – сказал Нил. – Я ни разу никого там не видел, но это большой дом.

Мы услышали, как закрылась дверь и звякнули ключи. Парадную дверь Фелдона запирал дюжий парень в джинсах с мотней до колен. Здоровяк повернулся и вразвалочку зашагал по дорожке, прижав к уху крошечный телефон. Я потянулась к папке на заднем сиденье и взглянула на фото, которое получила в папке в офисе Куинна.

– Это он, – сказал Нил.

– Так ты его видел?

Нил одарил меня несчастным взглядом.

– Это Джон.

Я снова посмотрела на снимок. Парень Нила, Джон, и Винсент Фелдон были одним и тем же лицом. Я открыла телефон и позвонила в офис Ларри Куинна. Дэнни, помощник Куинна, сообщил мне, что Ларри уже несколько часов нет в офисе. Есть у меня номер его мобильного телефона? Разумеется, его номер у меня был.

– Послушай, – произнес Нил, пока я искала в своем списке контактов номер мобильного телефона Куинна. – Я на это не подписывался. Я не хочу, чтобы его взяли за задницу.

– Никто не собирается его за нее хватать, – сказала я Нилу и услышала ответ Ларри Куинна. – Ларри, привет, это Кей. Есть минутка?

– Кей, как ты там? Я слышал про убийство, и знаю, что ты нашла тело… Господи, представляю себе, каково тебе было.

– От кого ты это услышал?

– Да это во всех новостях, детка. – Куинн говорил с тем протяжным южным акцентом, которым он прославился благодаря своим рекламным роликам. – А поскольку я работаю в юридическом бизнесе и все такое прочее, у меня есть пара-тройка друзей в правоохранительных органах. С тобой все в порядке?

– Все, – ответила я. Я не хотела об этом говорить. У меня даже не было времени подумать об этом, кроме как попытаться понять, почему Уильям Лабрек лежал на полу голый и избитый до смерти. Мне меньше всего хотелось, чтобы кто-то пытался меня утешить. Для меня лучший выбор – просто перекантоваться какое-то время. Все, что останется, я отдам доктору Шетти в течение нашего следующего часа ценой сто восемьдесят долларов. – Я хотела поговорить про дело лазерного центра, про того медтехника.

– Говори, – буркнул Куинн.

– Он пополняет свой доход, толкая марихуану, и у меня есть основания полагать, что он и сам ее курит в немалом количестве.

– Будь я проклят, – сказал Куинн. – Вот почему он не явился сдать анализ мочи… Сказал, что у него грипп или что-то типа того. Нам даже пришлось перенести показание под присягой.