Обольщение

Джулиан откинулся на подушки, вытянул ноги и скрестил руки на груди. Он попытался сдержать нетерпение, хотя задача была не из легких.

У него и мысли не возникало, что его предложение кем-то будет отклонено. Мисс Софи Дорринг, черт ее побери, не может и мечтать о чем-то лучшем. Все заинтересованные лица понимали это.

Лорд Дорринг и его жена едва не лишились сознания, когда несколько дней назад Джулиан попросил руки их внучки. Они прекрасно отдавали себе отчет, что Софи давно уже миновала тот возраст, когда девушке делают столь выгодное предложение. Граф был прямо-таки подарком судьбы, посланным провидением.

Губы Джулиана насмешливо скривились, когда он представил себе сцену: Софи сообщает своим воспитателям о намерении отклонить предложение графа. Лорд Дорринг явно растерялся, лихорадочно соображая, как выпутаться из ситуации, а лицо мадам наверняка пошло пятнами. Их начитанная внучка нанесла им сокрушительный удар.

Но весь вопрос в том, почему эта дурочка так повела себя. Она должна была кинуться Джулиану на шею, услышав такое предложение. Он ведь собирался поселить ее в Рейвенвудском аббатстве, сделать графиней Рейвенвуд. Девица двадцати трех лет, воспитанная в деревне, со скромным приданым, с весьма посредственной внешностью, вряд ли могла рассчитывать на что-то большее. Джулиан мимоходом подумал: а что за книги читает Софи? Впрочем, не так это важно.

Дедушка явно потакает прихотям внучки. Вот в чем дело. Женщина моментально начинает пользоваться слабостями мужчин, стоит только проявить их.

Однако возраст Софи играл не последнюю роль в выборе Джулиана. Он уже был однажды женат на молодой взбалмошной девице, с него довольно. Воспоминаний о сценах, вспышках ярости и истериках Элизабет ему хватит до конца жизни. Поэтому он решил выбрать взрослую и уравновешенную женщину. И менее требовательную. И благодарную.

К тому же у Софи в деревне, казалось Джулиану, нет большого выбора женихов. Сомнительно, что и в городе она пользовалась успехом. Она не из таких леди, кто притягивает к себе пресыщенных светских львов, считающих себя знатоками женщин и ценителями лошадей. И, увидев ее однажды, они бы не удостоили ее более взглядом.

Софи не была ни жгучей черноволосой красавицей, ни милой голубоглазой ангелоподобной блондинкой, которые пользовались бешеным успехом у мужчин. Ее каштановые приятного оттенка локоны были столь же своенравны, как и сама хозяйка. Кольца волос постоянно выбивались из-под шляпы и стремились покинуть старательно уложенную прическу.

Она даже отдаленно не напоминала греческую богиню – образ, который вошел в моду в Лондоне. Но Джулиан ничего не имел против вздернутого носика Софи, мягкой округлости ее подбородка и теплой улыбки. Так что ему, желавшему поскорее получить наследника, будет совсем не обременительно почаще оказываться с ней в постели.

Он не мог не восхищаться прекрасными глазами Софи – удивительного, необычного бирюзового цвета с золотыми искорками. И самое замечательное, привлекавшее его в ней больше всего, – обладательница столь прекрасных глаз понятия не имела, как их использовать для флирта.

Вместо того чтобы бросать кокетливые взгляды из-под ресниц, Софи смотрела в глаза мужчине открыто и честно. Такая манера убеждала Джулиана, что Софи вряд ли удастся освоить виртуозное искусство обмана. И это его вполне устраивало. Попытка узнать истину, скрывавшуюся за милой ложью Элизабет, однажды чуть не свела его с ума. Софи была изящна, модные платья с завышенной талией шли ей, хотя и подчеркивали, что ее грудь не столь высока. Однако от Софи веяло здоровьем – качество, которое Джулиан очень ценил. Зачем ему болезненная жена? Хрупкие женщины трудно рожают.

Джулиан, мысленно рассматривая свою избранницу, понял, что в основном он довольно верно оценил ее физические качества, но в то же время, судя по всему, не принял во внимание некоторые особенности ее характера.

Например, он никогда бы не догадался, что за простотой и скромностью обнаружится своенравие и чрезмерная гордость. Вероятно, именно гордость помешала Софи проявить хотя бы элементарную благодарность. И ее своенравие оказалось сильнее, чем можно было ожидать. Ее бабушка и дедушка пребывают в растерянности и совершенно беспомощны перед непредвиденным отказом внучки. И спасать положение следует самому, ни на кого не надеясь.

Джулиан принял решение, когда карета с грохотом остановилась перед импозантным въездом в аббатство Рейвенвуд. К парадному входу в дом вели две лестницы, словно две клешни огромного рака. Граф выбрался из экипажа и, поднимаясь по каменным ступеням, негромко и спокойно отдавал приказы:

– Пошлите кого-нибудь в конюшни, Джессап. Я хочу, чтобы через двадцать минут мне оседлали вороного жеребца.

– Слушаю, милорд.

Дворецкий удалился, чтобы передать указание лакею, а Джулиан прошел через холл, громко стуча каблуками по черно-белому мрамору, затем поднялся по лестнице, покрытой тяжелым плотным ковром.

Джулиан не обращал внимания на окружавшее его великолепие: он здесь вырос, все ему было привычно, и он мало заботился об аббатстве после женитьбы на Элизабет. Когда-то он гордился своим домом. Гордился и принадлежавшими ему плодородными землями. Теперь же чувствовал лишь смутную неприязнь к своему родовому гнезду. Время от времени ему приходила в голову навязчивая мысль: не в этой ли комнате ему наставляли рога.

Земля – другое дело. Ни одна женщина не способна запятнать репутацию прекрасных плодородных полей Рейвенвуда или других его имений. Мужчина может положиться на землю, если будет о ней заботиться. Она не предаст и не оставит его без награды. Сохранить земли для будущих графов Рейвенвудов – ради такой цели Джулиан мог пойти на самую большую жертву. Он готов был снова жениться в надежде, что при другой жене в аббатстве не останется и следа от Элизабет, особенно в чрезвычайно роскошной, экзотически чувственной спальне, которую она здесь устроила. Джулиан ненавидел эту комнату и ни разу со дня смерти Элизабет не переступал ее порога.

Не вызывает сомнений одно, говорил он себе, поднимаясь по лестнице: никогда больше он не повторит ошибки, которые совершил в первом браке; никогда больше не окажется мухой, попавшей в паутину.

Через четверть часа Джулиан в костюме для верховой езды уже спускался по лестнице. Он ничуть не удивился, обнаружив уже оседланного вороного жеребца по кличке Ангел. Он воспринял это как должное. Каждый в доме старался предупредить любое желание хозяина Рейвенвуда. И никто в здравом уме не захотел бы совершить промах, способный пробудить гнев дьявола.

Джулиан вскочил в седло, и конюх быстро отступил назад: жеребец вздернул голову, нетерпеливо перебирая копытами. Мощные мускулы перекатывались под глянцевой кожей, но Джулиан твердой рукой успокоил животное. Потом пришпорил коня, и тот рванулся вперед.

Ему не составит труда перехватить мисс Софи Дорринг на пути в Чесли-Корт, думал Джулиан. Он знал каждый дюйм своих владений и догадался, что встретит ее на берегу: желая сократить путь, она наверняка поедет через его земли по тропинке, огибающей пруд.

– Он когда-нибудь убьется на этом жеребце, – бросил слуга конюху, своему двоюродному брату.

Конюх сплюнул на гравий.

– Его светлость верхом на Ангеле ничем не рискует. Ездит, как сам дьявол. Не знаешь, надолго он сюда на этот раз?

– На кухне говорят, что граф решил подыскать себе жену. И будто бы положил глаз на внучку лорда Дорринга. Его светлость мечтает о спокойной деревенской девушке. Такой, чтобы не доставляла хлопот.

– Его за это не осудишь. На месте графа я бы тоже так поступил, после той-то ведьмы.

– Кухарка Мегги божится, что первая жена графа была настоящей ведьмой, которая превратила его светлость в дьявола.

– Если Мегги говорит, значит, так оно и есть. А я же тебе скажу, что очень сочувствую мисс Дорринг. Она хорошая. Помнишь, зимой она лечила своими травами мою матушку от простуды? Матушка клянется, что, если бы не мисс Дорринг, она сошла бы в могилу.

– Зато мисс Дорринг станет графиней, – заметил слуга.

– Оно конечно, но ей придется слишком дорого заплатить за честь быть женой дьявола.

Софи, пристроившись на скамейке перед домиком старой Бесс, тщательно укладывала в мешочек сухой пажитник. Потом занялась пучком только что собранных трав. Домашние запасы чеснока, чертополоха, паслена и мака быстро истощались.

– Ну вот, этого мне хватит месяца на два, Бесс, – объявила она, поднимаясь и отряхивая руки.

Она не обратила внимания, что на блекло-синей юбке, в которой она обычно отправлялась верхом, осталось пятно от свежих трав.

– Осторожнее заваривай головки мака, когда будешь готовить чай от ревматизма для леди Дорринг, – предупредила Бесс. – Нынче мак очень сильный.

Софи кивнула сморщенной старой женщине, научившей ее разбираться в травах.

– Я постараюсь. А как твои дела? Может, нужно что-нибудь?

– Ничего, детка. Ничего. – Бесс окинула взглядом свой домик, огород, засеянный травами, спокойно вытерла руки о фартук. – У меня все есть.

– Ты всегда так говоришь. Тебе повезло, что ты довольна своей жизнью, Бесс.

– Придет время, и ты тоже успокоишься. Если, конечно, сама того захочешь.

Лицо Софи стало серьезным.

– Может быть. Но сначала мне предстоит кое-что сделать.

Выцветшие глаза Бесс с сожалением и пониманием посмотрели на девушку.

– Я думала, ты уже отказалась от мести, детка, и наконец оставила в прошлом все, что там и должно остаться.

– Все меняется, Бесс. – Софи завернула за угол маленького, крытого соломой домика, где стоял ее мерин. – У меня появилась возможность добиться торжества справедливости.

– Если у тебя есть хоть какой-то здравый смысл, послушай моего совета: забудь все, детка. Что сделано, то сделано. Твоя сестра – упокой Господи ее душу! – умерла. И ты ее не вернешь. У тебя своя жизнь, и лучше заняться ею. – Губы Бесс раздвинулись в беззубой улыбке. – Я слышала, на днях тебе предстоит принять важное решение.

Софи быстро посмотрела на старуху, машинально пытаясь поправить сбившуюся набок шляпу для верховой езды.

– Тебе всегда обо всем известно. По слухам, сам дьявол сделал мне предложение выйти за него замуж.