В огонь и в воду

– У меня есть именно такой дом, графиня, и вы хоть завтра можете туда ехать, если вам угодно. На эту ночь я вас попрошу сделать мне честь остаться здесь в отеле.

Графиня де Монтестрюк поклонилась.

– Этот дом называется Тестера, – продолжал герцог. – Это маленькое имение, доставшееся мне по наследству. В нем приличная мебель, при нем есть двор, башенка, ров, до половины полный воды, и службы. Не возражайте! Это каменная раковина, которую граф де Монтестрюк разломал бы просто локтями. При доме есть клочок земли и небольшой лес, дающие полторы тысячи ливров в год доходу, и кроме того, кое какие сборы вином, хлебом, сеном и овощами.

– Да это великолепно!

– Семье мелких дворянчиков этого показалось бы мало! Завтра я пошлю человека в Тестеру с приказанием всё там вычистить, хорошенько осмотреть, всё ли есть в комнатах, и, если вам угодно, завтра же вечером вы можете туда переехать. Само собой разумеется, что с той минуты, как вы войдете в Тестеру, дом и имение будут ваши. Если я приеду когда-нибудь туда узнать о вашем здоровье, вы, в свою очередь, приютите меня на ночку.

– Я принимаю, – сказала графиня, подавая руку герцогу де Мирпуа. – Было бы странно с моей стороны отказаться от того, что мне так чистосердечно предлагают.

– Помните только одно, графиня, – сказал герцог, почтительно целуя ей руку: – как только вам угодно будет переменить ваше местопребывание, я всё-таки остаюсь в вашем распоряжении.

Все сделалось так, как говорил герцог. На другой день, он сам захотел проводить графиню в её новое жилище, в нескольких милях от Лектура и в такой местности, где не было проезжих дорог. Когда они подъехали к аллее старых деревьев, в начале которой стояло два столба, герцог снял шляпу и, поклонившись, сказал:

– Здесь вы у себя, графиня. Через месяц, если позволите, я побываю у вас.

На крепких стенах Тестерского замка стояла башня с бойницами и издали всё здание имело вид феодального укрепления. Службы соединялись с главным корпусом амбарами и сараями и окружали двор, посредине которого бил фонтан в старый бассейн, где покоился старый мраморный дельфин со скрученным хвостом. Другая обрушившаяся башня была разобрана наравне с крышей. Низкая и широкая зала со сводом служила погребом. Окна были крепкие, двери исправные, камины в порядке.

Осматривая дом от погреба до чердака, графиня де Монтестрюк нашла в столовой шкафы полные посудой, а в спальне – богатые запасы белья. Особенное внимание было обращено на кухню; медные кастрюли блестели в ней перед большими железными таганами. Тоже было и повсюду. Обо всем подумали, обо всем позаботились. На кроватях были занавески, одеяла, чистые простыни, подушки. В сенях были большие стенные часы с фигурой Времени на верху.

Старик Агриппа, бродивший и шаривший повсюду, пришел скоро, потирая руки.

– В погребе стоит десять бочек с вином, которых мы и в десять лет не выпьем, – радовался он; – в дровяном сарае сложено столько дров и хворосту, что станет нам на самые суровые зимы; в амбарах насыпано столько хлеба, что смело можем есть, не считая кусков, а овса хватило бы на десяток лошадей, если б они у нас были: повсюду полные мешки с лучшей провизией; я услышал крик петуха и открыл в углу птичий двор с курами и утками, которыми молодой господин останется наверное доволен; жирные гуси и индейки гуляют тут же близко, а графине «для милостыни» – так и написано вот здесь на бумажке – я нашел в сундуке толстый мешочек… Да! всего, всего у нас вдоволь.

Графиня де Монтестрюк поняла теперь, зачем герцог де Мирпуа посылал накануне дворецкого в Тестеру.

– Все ли ты рассказал? – спросила она, улыбаясь.

– О, нет! есть еще комнатка полная игрушек для графа Гуго, который будет им рад, а другая побольше со всяким оружием: с кинжалами, шпагами, мушкетами, самострелами, копьями, рогатинами, алебардами, с разным огнестрельным оружием, от пистолетов до фальконетов; будет с чем приучать его к ремеслу солдата… Это уж мое дело и я беру его на себя… А потом, в высокой светлой комнате на восток, прекрасная библиотека, набитая сверху донизу книгами. Есть между ними и книги с отличными картинками про сражения и осады и с портретами военачальников. Это придаст графу охоты учиться чтению.

Две больших собаки вошли в эту минуту и стали ласкаться к Агриппе.

– И эти собаки принадлежат графине, – продолжал он, лаская их; – я встретил их на дворе, на солнышке, дал им по куску хлеба, и с тех пор мы стали друзьями. Садовник здешний сказал мне их клички: вот это Дракон, а это – Фебея, брат и сестра, отличные собаки! Посмотрите, какие у них зубы! С такими сторожами можно спать покойно.

Было уже поздно и осмотр окрестностей Тестеры отложили на завтра.

Дом был построен в углублении, на берегу широкого озера, из которого наполнялись водою рвы. К нему вела хорошо содержимая дорога. Толстые вербы нагнулись надо рвами, где сновали угри между водяной чечевицей; высокий орешник рос по откосам. Кругом во все стороны шли луга. На скатах ближних холмов было немного пашни и несколько виноградников. В конце долины рос хорошенький густо-лиственный дубовый лесок. Неподалеку высилась в голубом небе игла колокольни и указывала место деревни, скрывавшей свои смиренные крыши в зелени груш и яблонь. В той же стороне проходила дорога, служившая сообщением с окрестностями. При доме был также огород и фруктовый сад.

Обойдя свое новое имение во всех подробностях и отдав полную справедливость предусмотрительности и доброте герцога, сумевшего соединить великодушную щедрость с уважением к её воле и желаниям, графиня позвала Гуго в свою комнату, посадила его к себе на колена и сказала:

– Ты осмотрел теперь, сын мой, те места, где ты должен прожить, пока не вырастешь.

– А когда же я выросту?

– Лет через пятнадцать, дитя мое.

– Хорошо! здесь мне нравится. Я останусь здесь, пока вам будет угодно, матушка.

– А я здесь дождусь, пока Господь Бог призовет меня к Себе дать отчет в том, как я употребила дни свои.

– Не говорите этого, вы знаете – я не хочу разлучаться с вами.

Мать нагнулась к нему и поцеловала.

– Ты уже не увидишь больше замка Монтестрюк, милый Гуго, – сказала она.

– Это почему? Он мне тоже нравился со своими высокими башнями, куда я взбирался с Агриппой и откуда так далеко было видно.

– Замок этот уже не наш и у тебя нет больше ни лошадей, ни пажей, ни шелкового и бархатного платья, а у меня – ни карет, ни конюших.

– Их у нас отняли?

– Нет, дитя мое… мы разорились.

– Разорились? – повторил маленький Гуго с удивлением.

– Ты не можешь понять этого слова теперь, но поймешь со временем.

– Когда так, то что же у меня остается?

– У тебя остается твое имя, сын мой.

– Славное имя! – вскричал ребенок с оживленным взором: – Гуго-Поль де Монтестрюк, граф де Шаржполь!

– Да, славное, сын мой, но с условием, чтобы ты возвратил ему прежний блеск и сохранил его чистым и незапятнанным.

– А что нужно для этого делать, матушка?

– Надо трудиться без отдыха, чтобы сделаться человеком и солдатом.

– Ну, я и стану трудиться и сделаюсь человеком и солдатом.

– Поклянись! твой отец никогда не изменял клятве и отдал жизнь свою, чтоб сдержать данное слово.

Маленький Гуго задумался, потом, подавая матери обе руки, сказал:

– Клянусь вам, матушка.

* * *

Можно сказать, что воспитание маленького Гуго, ставшего графом де Монтестрюком, началось на другой же день после того, как он в первый раз провел ночь в Тестере. Дом этот был так далеко от замка, в котором он родился, что окрестные жители, – которые вообще мало разъезжали в эти далекие времена, а жили больше в тени своей колокольни – никогда не видели графини. Она могла гулять по окрестностям, не опасаясь быть узнанной. Она выдавала себя за вдову капитана, убитого на королевской службе, искавшую вдали от городов уединения и покоя. Все любили ее за молодость и задумчивую красоту, за проказы и миловидность сына и за делаемое кругом добро, для чего она отделяла всегда бедным десятину из своих небольших средств. Всякий кланялся, встречая ее во вдовьем трауре. По воскресеньям в церкви ей уступали особое место.

Однако ж, при всей суровости, в какую графиня де Монтестрюк заключила жизнь свою, несмотря на роковой удар, подсекший её молодость, бывали и у ней часы, когда приходили воспоминания прошлого. Ради чувства собственного достоинства, она не захотела позвать тогда графа де Колиньи, но неужели он сам не отыщет её из любви к ней? Возможно ли, чтоб он забыл ее до такой степени, что уж вовсе об ней и не думает? А как однако ж он любил ее! Как он клялся всегда сохранить эту любовь! Не он ли сам еще, в последний час разлуки, предлагал ей отыскать новое отечество в далеких странах? Тогда он был готов на всякие жертвы.

Когда эти мысли приходили ей в голову во время прогулок по окрестностям Тестеры, Луиза чувствовала внезапный огонь в сердце и одна, медленным шагом, со слезами на глазах, с подавленными вздохами, шла по тропинке от скромного дома до ближней дороги, на которой каждый день появлялись проезжие. Дорога эта пролегала по забытой местности, куда не доходило даже эхо событий, волновавших Париж. Когда задумчивая прогулка приводила ее к тому месту, откуда видна была длинная желтая лента, служившая им со общением с Ошем и Лектуром, а через Ош и Лектур – с Тулузой и Бордо, она садилась на камне и жадно всматривалась в две точки на горизонте, с востока и с запада. Когда поднималось вдали облако пыли, сердце её начинало биться, она привставала и старалась разглядеть фигуру всадника, поднимавшего эту пыль. Но то не был Жан-де Колиньи, и она грустно опускалась опять на свой камень.

Прошли дни и недели, месяцы и годы. Графиня де Монтестрюк оставалась все одна. Пришло время, когда она совсем уже перестала надеяться; она покинула мечты свои и положила на свое сердце камень отречения.