По позвоночнику пробежал холодок.
– Я даже не знала… что ты приходила.
– Вот как…
Мы непонимающе, недоуменно смотрели друг на друга. Наконец Лена хмуро проронила:
– Но ты ведь могла мне позвонить… сама. Раз он сказал неправду…
– Я потеряла твой номер, – произнесла задумчиво, начиная уже догадываться о том, что именно произошло. – Он просто исчез из моего телефона вместе со всеми переписками. Я думала, что ты сама не хочешь больше общаться, раз не звонишь, не приходишь…
– Вот козел! – выпалила, не стесняясь, Лена. Так громко и эмоционально, что подошедший с нашими двумя рафами официант испуганно вздрогнул и поспешил ретироваться.
А Лена продолжала пылать возмущением:
– Вот никогда он мне не нравился, Лидка! До чего он тебя вообще довел?!
И в этот момент я поняла, что больше просто не могу молчать.
Глава 9
Мы разошлись пару часов спустя.
На душе стало не то, чтобы легче, но, определенно, теплее. Оказалось, что мне отчаянно не хватало возможности поговорить с кем-то о себе же самой. О собственных чувствах. Откровенно, без прикрас, без попытки создать иллюзию благополучия.
И вместе с тем усилилось чувство обиды и… гадливости. От того, что муж так поступил. От того, что лишил последнего близкого человека, буквально заперев тем самым исключительно внутри семьи, как зверушку – в клетке…
А ведь еще недавно я и не поверила бы всему этому, встреть я Лену на пару дней раньше. Я ведь доверяла мужу. Я его… любила. И стань он все отрицать там, в больнице… возможно, даже позволила бы себя обмануть. Но он повел себя… иначе. Он преподнес все как норму, как будто во всей этой ситуации не было ничего необычного, ничего предосудительного.
Поднявшись на свой этаж, я остановилась у двери с ключами в руках. Уперлась лбом в прохладный металл, сделала глубокий вдох… и, словно со скалы вниз прыгала, ринулась вперед, навстречу неминуемой буре.
В квартире было подозрительно тихо, только на кухне горел свет. Разувшись, я неторопливо прошла туда, замерев на пороге от представшего зрелища…
Мама сидела за столом. Она склонилась над шитьем: в руках у нее было что-то из старых вещей девочек. Ловко орудуя иглой, она латала уже негодную ни на что одежду, а мое горло вдруг словно невидимый обруч стиснул.
Я смотрела на нее, но смотрелась словно бы в зеркало. И видела себя саму, только много лет спустя. Видела жизнь, к которой так безропотно шла годами, направляемая, как на поводке…
– Ты еще не уехала? – спросила, с трудом совладав с собственным голосом.
Она подняла на меня глаза, поправила очки и пожала плечами.
– Ну кто-то же должен за девочками приглядывать, пока ты где-то ходишь.
Упрек попал в самое сердце. В голове мелькнула догадка…
– Ясно. Слава тебе звонил?
– Ну нельзя же их одних оставлять!
– А где они, кстати?
– Яна у себя. Алина ушла гулять…
– А что ж ты с ней-то не пошла? – не удержалась я от того, чтоб съязвить. – Разве можно в пятнадцать лет гулять без присмотра?
Мама тяжело вздохнула, отложила шитье, сосредоточив все внимание на мне.
– Ох, не нравишься ты мне, Лида…
Внутренности стиснула невидимая холодная рука. Мне не хотелось обижать ее резкостью, но так и тянуло выкрикнуть: «ну конечно! Вас всех ведь устраивает только когда я покорно молчу!»
– Значит, и про развод уже знаешь, – попыталась я произнести со спокойствием, которого вовсе не ощущала.
Ее молчаливое неодобрение все еще ранило, будто я была до сих пор ребенком, желающим заслужить похвалу, огорченным из-за того, что не сумел угодить.
– Ты бы не торопилась с такими решениями, – заметила она наставительным тоном. – У вас же семья, дети… ты о них подумала?
Да я только о них всю свою жизнь и думала! И что мне это принесло в итоге? Хотелось кинуть этот вопрос ей в лицо, но я понимала: это ведь результат моих собственных ошибок. Моей слабохарактерности.
– А чего ждать? – сказала вслух вместо этого. – У него любовница. Он этого даже не скрывает…
– Ну и что с того? Все мужики гуляют. Думаешь, отец твой налево не ходил? Ходил. И все равно мы семью сохранили. Ради тебя, между прочим!
«А я вас об этом просила?!» – рвался наружу крик, но я его проглотила.
– А может, не стоило? – откликнулась, перехватив ее взгляд. – Может, всем было бы лучше, если бы вы разошлись?
Я задавала эти вопросы ей, но обращалась словно бы к себе самой.
– Может, не было бы этих пьяных ссор? Побоев? Твоих слез по ночам в подушку? – добавила, вспоминая все то, что наполняло мое детство день изо дня.
И главное: ведь все это воспринималось, как данность. Мама все терпела, все сносила, все прощала, и от того казалось, будто все это – в порядке вещей. Я вдруг поймала себя на мысли о том, что даже я сама принимала ее жертвенность, как норму. Не придавала ей значения, потому что она сама поступала именно так.
Возможно, и со мной все вышло точно так же? Я сама превратила себя в то, обо что все вытирали ноги.
– А ты чужую жизнь не суди! – нарушил ход мыслей мамин голос. – Что же это за семья такая, если после первой же проблемы бежать разводиться?
Первой же? Захотелось громко рассмеяться, выпустить через смех наружу всю ту горечь, что снова скопилась внутри, бурля и отравляя.
Я вспомнила, чему она учила меня с самого начала моей семейной жизни: мужчина в доме – главный. Его надо уважать, его надо слушаться. Ему надо всячески угождать, чтобы не увели…
Но этот рецепт не работал. Я уважала, любила, угождала. И как это мне помогло? Что дало?
– В наши времена, между прочим, куда сложнее было! – снова заговорила мама. – Я и работала, и вас всех обслуживала! А ты сидишь дома, ничего не делаешь… да тебе ноги Славкины целовать за это надо!
Я слушала ее, сознавая – она ведь все это всерьез. Она и в самом деле так считает…
– Ты что, действительно хочешь, чтобы я прожила всю жизнь, как ты? – вырвался наружу крутившийся в голове вопрос. – Чтобы была такой же несчастной?