Тайные свидетели Азизы. Книга 2. Адель

– Возьми, сестра, на память эту девочку.

– Да куда мне её! Я же в монастыре живу, а за щенком уход нужен.

– Возьми. Она тебя не обременит. Полюбишь её, и однажды она спасёт тебе жизнь.

– Ну хорошо, коли так. Спасибо.

– Храни тебя Господь, милая.

Так в жизни Агафьи появилась Джильда – чистокровная немецкая овчарка. Скоро они действительно подружились и не мыслили жизни друг без друга.

В принципе, Агафья считала свою жизнь счастливой. Она делала богоугодное дело и этим была защищена от всякого рода собственной греховности. Пока не произошёл один случай.

Её пригласили на приём родов в далёкую от монастыря деревню. Это были первые роды молодой женщины – писаной красавицы. Вокруг роженицы суетились соседки, в сторонке стоял озабоченный муж. Ещё бы, для этой семьи это был долгожданный ребёнок. Говоря современным языком – в силу генетических особенностей супругов вероятность рождения у них ребёнка была крайне мала. Они это знали, и все соседи и родственники это знали, но не знали, как им помочь. Молодожёнов любили и как-то очень по-русски жалели, моля Бога послать им ребёночка. Бог услышал, и женщина забеременела первый и, наверное, последний раз. Всё было хорошо, и вот настал день, когда надо рожать. При осмотре будущей мамы Агафья пришла к выводу, что самостоятельно родить эта женщина не сможет. У неё анатомически узкий таз, а ребёнок слишком большой и не сможет пройти через узкое костное кольцо. Кроме того, возможно, плацента расположена на пути прохода ребёнка. Отошли воды, и настал критический момент принимать решение, кому спасать жизнь – матери или малышу. Если немедленно не сделать выбор, могут умереть оба. Из всех присутствующих никто не хотел брать на себя эту пагубу предпочтения, заведомо отказывая кому-то в жизни. Все вдруг отступили и посмотрели на Агафью, ожидая её вердикт. Та буквально застыла под их взорами. Внутри Агафьи всё вопило: «Почему именно мне надо выбирать, кому жить, а кому нет?! Почему я должна принять на душу этот грех?! За что?!» В ответ холодные бессердечные взгляды: «Если спасёшь ребёнка – ты виновна в том, что не спасла мать. Если спасёшь мать – ты виновна в том, что не спасла ребёнка». Эти дьявольские взоры оставили на сердце Агафьи глубокие раны, не зажившие до конца её жизни. Не дай вам Бог когда-нибудь столкнуться с такой дилеммой. Через полчаса Агафья извлекла из мёртвого тела женщины чудную девочку весом почти пять килограммов.

Монахини женского монастыря жили по заветам своих предков: «Руки в работе, а сердце с Богом». Они жили, отгородившись от мирских страстей, с открытыми друг другу сердцами, без лени, зависти и лжи. Но окружающий мир жил по своим законам и правилам. Каждая из них по-своему и все они вместе наблюдали, как стремительно меняется жизнь за стенами их обители. Они были уверены в том, что пришло безбожное время всех пороков, время торжества чудовищ, за которым наступает конец света. Каждый день они смиренно ожидали ниспослания им последнего земного испытания и молились за спасение своей души.

В конце января 1918 года Барятинский Софийский женский монастырь был разграблен бандой прихожан местного храма. Обитель была разорена, украдены запасы продовольствия, угнан скот, изнасилованы и убиты многие монахини. Трудница Агафья вместе с сестрой Фисой защищали монастырский иконостас. Предчувствуя беду, мудрая Фиса подозвала к себе Агафью и, надевая на неё свой нательный крестик, сказала: «Отдаю тебе свою жизнь. Ничего не бойся, Христос с тобой!» – и отправила сестру Агафью с главной святыней, Ахтырской иконой Божьей Матери, в подвал монастыря, а сама преградила путь бегущему за ними бандиту. Сестра Фиса стояла, словно христианский крест, вытянувшись во весь рост и широко раскинув руки, когда злодей вонзил в неё остро отточенный толстый железный прут. От неожиданности Анфиса вскрикнула и, широко раскрыв глаза, замерла. Убийца обомлел, когда увидел улыбку на устах проклятой монашки и своё отражение в её затухающих зрачках. В это мгновение сестра Фиса, словно Иисус, прощала его. Через неделю, поймав на грудь смертоносную пулю от хорунжего Пичканова из карательного отряда генерала Бутова, этот грешник вспомнит глаза и посмертную улыбку убиенной послушницы Фисы и, искренне раскаявшись в содеянном злодеянии, будет прощён. Божья тварь Анфиса найдёт своё успокоение, потому что, жертвуя своей жизнью, она спасла заблудшую душу православного отрока. Спустя годы на смертном одре Агафья, вспоминая этот эпизод своей жизни, поняла, что не она прятала икону, а монастырская святыня привела её в подвал, пряча Агафью от безбожников.

В тот момент, когда Агафья уже находилась с иконой в подвале, у входа разорвалась бомба. Агафья была заживо замурована в тёмном помещении без воды, без еды и без надежды на вызволение. Она с благодарностью приняла это как очищение своей души от греховности, как последнее испытание, дарованное ей Господом Богом перед встречей с ним. Постепенно глаза привыкли к темноте, и Агафья, установив перед собой икону, принялась молиться. Опасаясь привлечь к себе внимание христопродавцев, она тихо шептала молитвы одну за другой до тех пор, пока не падала от усталости и напряжения. Поспав неизвестно сколько времени, она принималась молиться сызнова. На девятый день своего заточения Агафья услышала глухой стук в дверь и далёкий лай Джильды. Она подошла к металлической двери и из последних сил ударила в неё попавшим под руку железным прутом. Громкий звон эхом прокатился по подвалу и вырвался наружу. Наверху ей ответили. Меньше чем через час дверь отворилась, и на обессилевшую Агафью, радостно повизгивая, прыгнула Джильда, облизывая её лицо. Вслед за собакой в подвал вошёл мужчина в форме казачьего офицера. Это был холостяк Савелий Несторович Пичканов, однофамилец Агафьи из армии генерала Бутова. Он рассказал, что проезжал окольной, нехоженой дорогой мимо монастыря, когда под коня выскочила немецкая овчарка и своим поведением позвала его за собой. Так он оказался у заваленного входа в подвал.

На следующий день сестра Фиса была похоронена по православному обряду на монастырском кладбище, а невенчанные супруги Пичкановы и собака Джильда продолжили свой путь с армией генерала Бутова. Это была счастливая семья до тех пор, пока не погиб Савелий Несторович в бою под Актюбинском. Армия генерала Бутова отступила в Семиречье. В Джаркенте Агафья решила, что не поедет в Китай и если не будет возвращаться в красный Петроград, то останется здесь насовсем. Так провидение подвело Агафью Алексеевну Пичканову к главному событию её жизни.

За день до выступления армии в сторону Китая в фельдшерский пункт девушка привезла мальчика-сироту, которому какой-то человек своим сапогом отрубил палец руки.

Армейский фельдшер Павел Дубов зашил больному рану, а Агафья сделала перевязку и дала мальчику снотворное. С этой минуты его будет лечить сон. Дубов поблагодарил за грамотно оказанную первую медицинскую помощь и обещал присмотреть за мальчиком, которого звали Коля. Доставившую Колю в медпункт звали Адель. Этой удивительно красивой девушке органично подходило явно нерусское имя, и вся она была изысканно хороша. Казалось, что она была если не с другой планеты, то точно не из России, хотя и говорила на блестящем русском. Потом выяснилось, что Адель не просто из России, но из Санкт-Петербурга, или Петрограда, как сейчас говорят. Более того, они даже жили недалеко друг от друга в Адмиралтейском округе. Они с Агафьей быстро подружились.

Позже Адель познакомила её с Чанышевым, Хамсой и другими людьми. Агафья дорожила дружбой с ними, и они отвечали ей взаимностью. Один раз в месяц, а иногда и чаще друзья устраивали воскресный обед русской кухни. В этот день Агафья готовила им либо борщ, либо пирожки с капустой, картошкой, говяжьей печенью или солёными груздями. Летом это был суп со щавелём или молодой крапивой, а также пирожки с зелёным луком и яйцами. Её пирожки Чанышев называл «антигуманной пищей», потому что они готовились на кислом тесте, а это было вредно для желудка, но при этом он ел их наравне с остальными, потому что это было вкусно. Со временем Агафья не только стала активной участницей важных событий их жизни, но и разделила их мировоззрение. Однако всё же некоторые взгляды новых друзей на природу вещей были за пределами её понимания.

Она, безусловно, была порядочным человеком с открытым, чистым сердцем. Но, как сказал однажды Чанышев, в её голове было много лишнего, наносного. Он считал, что Агафья неоправданно большое значение в своей жизни придавала религии или по крайней мере некоторым её догмам. Однажды Чанышев прочёл на эту тему целую лекцию: «Религия даёт каждому рабу Божьему надежду на то, что его загробная жизнь будет непременно лучше настоящей, земной. Это заблуждение или даже заведомая религиозная ложь, которая заставляет верующих выстраивать свою жизнь по принципу „всё потом“. Священнослужители считают, что у человека обязательно будет и любовь, и достаток, и уважение, и всё остальное, что составляет счастье, но потом. Поэтому, образно говоря, человек откладывает свою жизнь на потом. Более того, православие предполагает, что страдания – обязательный и даже главный атрибут жизни любого человека. Это лишает необходимости стремиться к счастью сегодня, прямо сейчас. Православный не ожидает радости бытия в каждое мгновение текущей жизни, а если такое неожиданно всё же случается, это пугает его и он немедленно должен плюнуть через плечо, чтобы „не сглазить“».

Чанышев считал, что изменить такое мировоззрение Агафье уже нельзя, да и не нужно.

Глава 3

Гримаса подлости

Ещё кровоточило сердце страны от позорного Портсмутского мирного договора с Японией, по которому проигравшая Россия уступила супостату южную часть Сахалина, а также права на Ляодунский полуостров и Южно-Маньчжурскую железную дорогу, как начались новые поражения русской армии в новой войне. Однако кому война, а кому мать родна. Первая мировая война стала источником невиданного обогащения властей предержащих в России.

Петроград, 6 марта 1915 года, суббота. Советник Управления полиции Петрограда Аркадий Огарок за завтраком читал своей жене, адвокату Зинаиде Петровне, репортажи утренних газет о немецких погромах в Москве.

– Смотри, какая дикость, – сказал Огарок, надкусывая творожную ватрушку, – немцы бьют наших на фронтах, а русские «ура-патриоты» вымещают свою злость на московских немцах. Быдло голову подняло, кругом забастовки. В Петрограде чернь по углам шушукается, того и гляди под руку бомбисту попадёшь. По всей России полный бардак. У нас в департаменте только и разговоров, где, чего заработать. Россия беременна революцией. Помяни моё слово, смутные времена грядут, законы перестанут работать и в адвокатах нужды не будет. Сейчас самое время задел на будущее создавать. Надо думать…

– А что тут думать, – перебила его Зинаида, – недвижимость – она и в Африке недвижимость, всегда в цене будет. Мне урядник Загуляев одну наколку дал. Тут недалеко дворник, брыдлый басурман, со своей жопастой дурой живёт. Помещение хотя и полуподвал, но собственный вход и прилегающий дворик. Мне говорили, что у него даже камин есть. До него там один еврей, процентщик поганый, жил. Его потом убили, кажется. Неизвестно, каким образом безродный татарин попал в эту квартиру и вообще в Петроград. Сейчас самое время навести порядок. Завтра наведаюсь к заезжему татарину и объясню популярно, что к чему.

Упоминая урядника Загуляева, Зинаида обманывала мужа. В этом не было ничего особенного, она врала постоянно и всем подряд, иногда с умыслом, но чаще просто так, по привычке. Ложь – это среда её обитания, её воздух, без которого нет жизни. Более того, Зинаида была убеждена, что все люди на свете дышат точно так же, как она. Но в этот раз Зинаида не хотела, чтобы Огарок знал о существовании её нового ухажёра, предложившего идею – забрать у татарина квартиру. Её нового знакомого звали Тонинадер. Она встретила его случайно на Пантелеймоновском мосту через Фонтанку в дождливый полдень прошлой субботы. Это был элегантно одетый, обаятельный красавец с умными глазами. От него на километр несло мужскими феромонами вперемешку с новомодным запахом «Шипр» от Франсуа Коти. И когда Тонинадер сверкнул на неё своим аметистовым взглядом, сражённая наповал Зинаида готова была отдаться ему тут же, на мосту, несмотря на многочисленных прохожих и дождь. Однако Тонинадер не спешил немедленно принять её большую любовь, а пригласил Зинаиду на чашку кофе. В кофейне он поведал, что является английским коммерсантом и прибыл в Петроград по коммерческим делам. Сам он родом с Ближнего Востока, отсюда необычное имя. В настоящее время живёт в Лондоне. Он сказал, что весьма рад познакомиться с мадам Зинаидой Баткрэк (назвал её девичью фамилию!): «У вас прекрасные глаза, в них много санпаку». После этих слов Зинаида была готова на всё что угодно, только бы понравиться Тонинадеру, хотя и не поняла, что он сказал про её глаза. Он рассказал ей о квартире Ибрагимова и пояснил, что в этом подвале когда-то жил его дедушка. Это помещение дорого ему как память, поэтому он готов дать за эту конуру хорошие деньги. У Зинаиды появился шанс получить помимо денег ещё и любовь этого красавца, хотя бы кратковременную. Поэтому, порхая вокруг Тонинадера, как бабочка вокруг соломенной шляпки, она поклялась решить этот вопрос в ближайшие две недели.

Воскресенье для Полины и Кешафа Ибрагимовых по-настоящему праздничный день, если не идёт снег и у дворника нет неотложной работы. Сегодня был именно такой день. Полина напекла татарские перемяшки со свежей бараниной и подала наваристый бульон на бараньих косточках. Кешаф наслаждался перемяшками, запивая их острым, горячим бульоном. Он чувствовал себя настоящим татарским ханом, глядя на то, как суетится вокруг него Полина, со всей своей искренностью ублажая всякое желание мужа. Они жили вдвоём, потому что их единственный сын – контр-адмирал Российского флота Ибрагимов Геннадий Кешафович, в настоящее время командовал эскадрой кораблей Тихоокеанского флота во Владивостоке. Воскресную идиллию безжалостно разрушил неожиданно громкий стук в дверь. Не дожидаясь ответа, дверь отворила расфуфыренная дама неопределённого возраста.

– Вы к кому? – одновременно, не сговариваясь, спросили ошалелые Ибрагимовы.

– К вам, к кому же ещё, – сквозь зубы процедила Огарок. – Меня зовут Зинаида Петровна, я адвокат, хозяйка адвокатской конторы «Вердикт» и жена советника Управления полиции Петрограда. Мне необходимо выяснить, откуда вы прибыли к нам в Петроград и на каком основании вы вселились в это помещение. Мне известно, что у вас нет законных прав занимать эту жилую площадь. Мы не позволим кому ни попадя нарушать законы Российской империи. Я могу немедленно вызвать полицию и вышвырнуть вас отсюда, но это будет не по-христиански. Даю вам неделю найти себе другое жильё или убраться из Петрограда туда, откуда вы сюда припёрлись. Надеюсь, я ясно выразилась. До свидания! – И, закрывая за собой дверь, добавила так и не проронившим ни слова Ибрагимовым: – Ровно неделю, и ни дня больше.

Оставшись одни, Ибрагимовы пытались понять произошедшее и оценить серьёзность прозвучавшей угрозы. Единственное, что срочно необходимо предпринять, – так это посоветоваться со знающим и авторитетным человеком. По мнению Кешафа, таким человеком мог быть недавно назначенный имам[3 - Имам – духовное лицо, которое управляет мечетью.] Соборной мечети на Петроградской стороне, на углу Кронверкского проспекта и Конного переулка. Его звали ахунд[4 - Ахунд – звание мусульманского учёного высшего разряда.] Жалялетдин Нежеметдинов – прямой потомок знаменитых имамов Соколовых, вошедших в историю своим служением в Ярмарочной мечети Нижнего Новгорода. Два года назад, в феврале 1913 года, эта мечеть ещё не была до конца построена, но первое богослужение к трёхсотлетию дома Романовых уже было проведено.

Часы в витрине часовой мастерской напротив их дома показывали два часа пополудни, и, опасаясь не застать имама на месте, Кешаф поспешил в мечеть. По дороге в мыслях он выстраивал свой разговор с имамом, и когда, незаметно для себя, он переходил с быстрого шага на бег, его голова только успевала вырабатывать новые варианты трудного для него диалога. В этот момент он вспомнил надпись на портале над центральным входом в мечеть: «А когда вы закончите молитву, поминайте Аллаха, будь то стоя, сидя или лёжа», и от себя Кешаф шутливо добавил: «И даже когда бежите». Сейчас он корил себя за то, что не поминал Аллаха так часто, как этого требует Священный Коран, не читал намаз пять раз в день и не всегда строго соблюдал правила жизни правоверного мусульманина. Одним словом, был по уши грешен, а потому Аллах отвернулся от Кешафа и не замечает, как несправедливо отнимают у него крышу над головой и лишают работы.

Как и подобает каждому входящему в мечеть, он совершил ритуальное омовение в хаузе, оборудованном в специальном помещении за её пределами, разулся и, проходя под аркой центрального входа, пробурчал себе под нос клятву стать настоящим мусульманином, если Аллах поможет ему сохранить дом и работу. Будущее покажет, что Ибрагимов сдержал эту клятву и со временем был похоронен на престижном месте мусульманского участка Ново-Волковского кладбища.

Кешаф вошёл в молитвенный зал под роскошным сотовым сводом портала мечети. По исламской традиции этот огромный зал был лишён всяческих изображений, лишь на стенах арабской вязью были начертаны строки из Корана. Пол был устлан шерстяными коврами ручной работы. Кешафу показалось, что в зале не было ни души. Сейчас над этой пустынной территорией общения с Аллахом торжествовала сакральная тишина. Кешаф осмотрелся и наконец увидел человека. Этот единственный прихожанин, низко склонив голову, мирно спал в неудобной для сна позе, сидя по-турецки, скрестив ноги, напротив обращённого в сторону Мекки михраба[5 - Михраб – ниша, перед которой обычно стоят верующие во время молитвы.]. Вдруг из узкого проёма, спрятанного за минбаром[6 - Минбар – кафедра, с которой имам произносит пятничную проповедь.], вышел мальчик-шакирд[7 - Шакирд – учащийся медресе.] с верблюжьим пледом в руках. Кешаф знал этого подростка, он его земляк, тоже из города Форт Верный. Его звали Абай. Его недавно привезли в Петроград из медресе[8 - Медресе – учебное заведение при мечети.] «Исхакия» татарской мечети Верного. Этот мальчик был свидетелем гнусного убийства своего друга. Поэтому, спасая ребёнка от дурных воспоминаний, мусульманская община Верного обратилась к имаму Соборной мечети Петрограда принять Абая в медресе «Мирас» столицы России, и здесь он был принят как родной. Абай осторожно, чтобы не разбудить, подошёл к спящему человеку и бережно накрыл его тёплым пледом. Имам мечети Жалялетдин Нежеметдинов, а это был именно он, поднял голову и, глядя на мальчика поверх своих очков, поблагодарил за заботу. Кешаф понял, что имам не спал, а читал толстенный фолиант в видавшем виды, истрёпанном кожаном переплёте, лежащем перед ним на специальном пюпитре. В эту минуту в голове и душе Кешафа боролись два чувства: первое – не мешать учёному мужу постигать премудрости бытия, сохранённые для потомков в этой старинной книге. Второе его чувство было сугубо шкурное – попросить у знаменитого и влиятельного имама помощи в сохранении своего жилища и работы. В этой недолгой борьбе победило второе чувство. Кешаф на цыпочках подошёл на почтительное расстояние за спиной имама и замер, не смея приблизиться к этому великому человеку. Так он мог бы простоять до конца своей жизни, если бы Нежеметдинов – Соколов не сделал ему знак рукой подойти ближе. Кешаф исполнил приказ и, упав на колени рядом с имамом, дрожащим голосом произнёс традиционное исламское приветствие: «Ас-саляму алейкум» («Мир вам и милость Бога»). «Ва-алейкум ас-салям, ва-рахмату – Ллахи ва-баракятух» («И вам мир и милость Божья и Его благословение»), – ответил имам и улыбнулся. – «Вижу, что в мечеть привело тебя не только желание помолиться во славу и благодарность Аллаху. Скажи, что мучает тебя, чем заполнено твоё сердце».

Стоя на краю пропасти, в которую хотел бы провалиться от стыда, Кешаф вкратце рассказал об угрозах адвоката. Слушая его, имам, прикрыв глаза, подумал: «Поистине, лишь испытывая в жизни жестокие и болезненные удары, мы начинаем ощущать потребность в чём-то высшем, и тогда мы начинаем искать Аллаха», – и вслух спросил:

– Что ты намерен делать?

– Я верю во всемогущество Аллаха и хочу просить его…

– Просить? – перебил Кешафа имам. – Само понятие просить чего-либо у Аллаха является святотатством. Лучше поблагодари Аллаха за то, что ты проснулся в своей постели, ведь многие не имеют тёплой постели, а кто-то не проснулся вообще. Ты даже успел позавтракать перемяшками, запах которых распространяешь на километр вокруг себя, а многие не ели несколько дней. – После этих слов Кешаф покраснел как рак. – Благодарность помогает осмыслить каждый момент твоей жизни и радоваться тому, что ты жив, ты можешь видеть солнце и луну, ты можешь слышать пение птиц и шелест листвы, ты можешь наслаждаться запахами весны и многим другим, что создано Аллахом. Слепая вера никогда не даёт спасения, тебе самому надлежит добиться его. В тебе самом заключено в тысячу раз больше, нежели во всех книгах, вместе взятых, и проповедях учёных мужей.

Для имама этот рассказ Кешафа не был большой неожиданностью. До него уже доходили слухи о несправедливых притязаниях власти к людям нетитульной национальности, инициированных адвокатской конторой «Вердикт» во главе с шайтаном в женском обличии по имени Зинаида Баткрэк. В конечном итоге всякое дело заканчивалось взяткой для чиновников, где обычно «Вердикт» выступал посредником.

– Важно уметь смотреть на вещи шире. Даже в такой неприятной ситуации, как у тебя, можно найти плюсы. Например, сейчас ты сделаешь то, что должен был сделать давно, не надеясь на русский авось. Тебе нужно приготовить все документы, которые подтверждают твоё право проживать в этом помещении. Договорись с людьми, которые тебя хорошо знают, чтобы они дали тебе характеристику, которую ты заслуживаешь. Молись и ничего не бойся, Аллах с тобой. Запомни: величайший грех – это мнить себя слабым, нет греха больше этого. – Потом имам посмотрел на Кешафа поверх своих очков, как простой человек, хитро засмеялся и добавил: – Как говорят русские: «Англичанка гадит».

Через час Кешаф не вошёл, а влетел к себе домой. Это был сильный, убеждённый в своей правоте и решительный человек, готовый побеждать.

– Полина, где мои перемяшки?

– Перемяшки перед твоим носом, а что сказал имам?

– Англичанка гадит! – ответил жующий очередную перемяшку Кешаф и хитро засмеялся.

Как потом выяснилось, адвоката Зинку ограбил и пристрелил в её собственной квартире родной сын. Воистину сказано: «Сделай всё возможное, и Аллах сделает всё остальное».

Глава 4

Анфиса Яковлева

В пятницу, 3 июня 1853 года, в шесть часов утра из главного морского порта Англии, Портсмута, вышла плавучая тюрьма «Георг III». Корабль, взявший курс на Землю Ван-Димена (Тасмания), должен был доставить триста двадцать шесть каторжан в Порт-Артур – крупнейшую заморскую тюрьму Великобритании. Это была последняя доставка осуждённых преступников за пределы Британских островов. Среди пассажиров корабля был малолетний вор и убийца Уинстон Баткрэк (Winston Butcrack). Спустя три часа после выхода в открытое море пройдоха Баткрэк симулировал у себя приступ эпилепсии. Спасая жизнь Уинстону, с него сняли кандалы, подняли из трюма и отнесли в судовой лазарет, где больному была оказана медицинская помощь. Воспользовавшись временным отсутствием судового доктора, Баткрэк открыл иллюминатор и выпрыгнул за борт. Бегство осуждённого обнаружили лишь через час.

В условиях густого тумана и плохой видимости капитан корабля принял решение прекратить поиски беглеца. Кроме того, всем было известно, что в прохладной воде открытого моря человек гибнет от переохлаждения через двадцать-тридцать минут. В судовой журнал была внесена запись о случайной гибели осуждённого Уинстона Баткрэка. Каторжанин, несомненно, мог бы погибнуть, если бы совершенно случайно его не подобрал русский рыболовный траулер, промышляющий сёмгой в этих водах. Англичанина обогрели, накормили, снабдили одеждой и через три недели благополучно высадили в морском рыбном порту Санкт-Петербурга. Может быть, как память о своём купании в холодных водах Атлантического океана, а может быть, по какой-то иной причине, но у Уинстона на всю жизнь сохранился противный сиплый голос. Сейчас он оказался между небом и землёй: для Англии – он мёртв, а для России – не родился. Через месяц санкт-петербургский чиновник, «войдя в положение несчастного горемыки», «назло англичанам» и за небольшую мзду выдал Баткрэку паспорт подданного Российской империи. Так для английского россиянина Уинстона Баткрэка началась новая жизнь.

Баткрэк хорошо усвоил законы криминального Санкт-Петербурга и быстро влился в новую среду обитания. Единственной проблемой этого англичанина была генетическая нетерпимость и пренебрежение ко всему неанглийскому, или точнее ко всему русскому. Баткрэк, конечно, пытался над собой работать, но эта ненависть к России, а также заносчивость и чванство были непреодолимы – как говорится, «горбатого могила исправит». Хотя в этом случае могила вряд ли может исправить исконно английскую русофобию. Он был искренне убеждён, что всё человечество создано Господом Богом только для того, чтобы служить англичанам, и для этого все средства хороши. Баткрэк имел недостаток, который выдавал за достоинство, – он курил исключительно сигары и на это тратил все свои деньги. В один прекрасный день, накануне двадцатого года своего проживания в России, он выиграл в карты у одного местного «каталы» прошмандовку с сожжённой совестью по фамилии Налимарь, которая в среде портовых шлюх носила прозвище Вобла. Баткрэк снял скромную каморку в районе морского рыбного порта и начал жизнь семейного человека. Через год, во время родов его сына – Петра, умерла Налимарь. Баткрэк забрал из родильного дома только сына и отказался от тела жены, заявив, что у него нет денег её хоронить. Этой же ночью сторож родильного дома продал труп двум студентам мединститута за два рубля, а деньги пропил. Спустя три года в ходе криминальной разборки был зарезан сам Уинстон. Незаконнорождённый сирота Пётр Баткрэк не получил от своих родителей никакого наследства, за исключением сиплого голоса.

Рос Пётр под присмотром случайных людей, обитавших в грязных подворотнях порта. Здесь он встретил молодую проститутку – казахскую полукровку Илесу Казбекову по кличке Мамбетка, год назад приехавшую из Семиречья. В тот вечер Мамбетка взяла отгул после бурной оргии с матросами траулера «Удача» из французского порта Брест. Между прочим, капитаном этого траулера был родственник и полный тёзка Жана Франсуа де Гало де Лаперуза, открывшего много лет назад пролив между японским Хоккайдо и русским Сахалином. В связи с этим французские матросы считали, что имеют право требовать от русских и японских шлюх скидку в цене за их услуги. Однако Мамбетка была непреклонна: «За удовольствие надо платить сполна». Эта практическая жилка Илесы понравилась Баткрэку. Между Петром и Илесой возникло то, что они называли высоким словом «любовь». Всё было хорошо до тех пор, пока Илеса не объявила, что ждёт ребёнка. Она давно мечтала вернуться домой, и этот ребёнок ей был не нужен, но Пётр настаивал на рождении дитяти. Они договорились на том, что Казбекова родит ребёнка и передаст его Петру на воспитание. Так и случилось: родившуюся девочку Илеса оставила отцу, а сама свободная и счастливая уехала в своё Семиречье, где вскоре была утоплена в горном озере Иссык недалеко от города Форт Верный.

Пётр назвал свою дочь Зинаидой. Однажды он случайно встретил недавно осиротевшую девушку Анфису Яковлеву – светлой души человека, которой трагически погибшие родители оставили в наследство небывалую роскошь – комнату в бараке рабочих Путиловского завода. Ради этой комнаты Пётр готов был сделать всё что угодно, лишь бы понравиться Анфисе, и даже принял православие. Добродушная Анфиса жалела отца-одиночку и его безвинно брошенное четырёхлетнее дитя. Скоро они обвенчались. Анфиса признала Зинаиду Петровну Баткрэк своей дочерью, а через год у них с Петром родился сын. Зинка гордо носила фамилию на английский манер и даже позже, выходя замуж, вначале не хотела её менять. Она, щеголяя своим английским происхождением, не подозревала, что слово «Баткрэк» означает ложбинку между ягодицами у человека и переводится с английского достаточно грубо – как «трещина жопы». Между прочим, католическая церковь называла это место на теле человека «вратами ада». Знающие люди утверждали, что над всей сатанинской фамилией Баткрэк висел рок проклятья.

Когда Зинке исполнилось четырнадцать лет, её изнасиловал пьяный родной отец. Но соседи, хорошо знавшие девицу, были уверены, что она родилась плёхой и сама совратила отца на этот грех.