Джентльмен в Москве

– И где этот человек сейчас?

Аркадий показал в сторону фойе.

– Протирает ковер около растений в кадках.

– Протирает ковер, говорите?

Граф подошел к дверям бара и окинул взглядом фойе. Аркадий осторожно выглянул из-за спины графа. И действительно, на противоположной стороне фойе взад и вперед по ковру расхаживал какой-то господин.

Граф улыбнулся.

Несмотря на то что Михаил Федорович Миндих набрал несколько лишних килограммов, у него были такая же всклокоченная борода и быстрая походка, как тогда, когда они встретились впервые, когда им обоим было по двадцать два года.

– Вы знаете этого господина? – спросил Аркадий.

– Как своего родного брата, – с улыбкой ответил граф.

Когда граф и Михаил Федорович познакомились в Императорском университете в Санкт-Петербурге осенью 1907 года, они были очень разными людьми. Граф вырос в особняке с двадцатью комнатами и челядью в составе четырнадцати человек, а Михаил в скромной двухкомнатной квартире, где проживал со своей матерью. Если графа знали во всех салонах Петербурга как человека острого на язык, умного и очаровательного, то Михаила не знал никто, потому что он предпочитал проводить вечера не за светской беседой, а за чтением умных книг в своей комнате.

В начале их общения казалось, что, будучи людьми диаметрально противоположными, они никогда не смогут подружиться. Однако судьба распорядилась иначе. Михаил всегда вступал в жаркие споры, не обращая внимания на количество оппонентов и их физическую силу, а граф привык защищать тех, кто оказался в меньшинстве. Так получилось, что буквально в течение первой недели занятий в университете граф вступился за Михаила, после чего побили их обоих.

Это и послужило началом их дружбы. С тех пор граф часто слушал рассуждения Михаила о новых идеях и теориях, а Михаил – рассказы графа о светской жизни в салонах города. Через год они вместе сняли квартиру над мастерской сапожника на Среднем проспекте.

Позже граф неоднократно подчеркивал то, что в выборе их места проживания, то есть в том, что они сняли квартиру над мастерской сапожника, был перст судьбы. Дело в том, что Михаил Миндих был человеком, который любил расхаживать по комнате и за день мог накрутить двадцать километров в комнате площадью двадцать квадратных метров. Михаил мог бы накрутить столько же километров, расхаживая в ложе театра или даже в мизерном пространстве исповедальни, если бы он был католиком.

Граф часто приглашал своего друга выйти в свет – сходить к Платоновым на ужин, к Петровским на бал или посетить салон какой-нибудь княгини, однако Мишка неизменно отказывался, говоря, что нашел в книжной лавке томик некоего Фламенхешера, который ему необходимо немедленно прочитать. Однако, как только Михаил оставался в одиночестве, он проглатывал лишь первые пятьдесят страниц манускрипта, затем вскакивал с места и принимался ходить из угла в угол, громко сам с собой обсуждая прочитанное, согласен он или нет с позицией автора, его доводами, логикой, орфографией и пунктуацией. Иными словами, когда граф в два ночи возвращался со светского раута, то обнаруживал, что Мишка не продвинулся дальше пятидесятой страницы книги, но зато протер подошвы обуви и ковер, словно за это время успел совершить паломничество на Святую землю.

Как граф мог заметить, за все эти годы Михаил не изменил своей привычке ходить взад-вперед по комнате. Однако Ростов не мог понять одного – почему его старый друг неожиданно появился в Москве, раз он недавно получил работу в Петербургском университете, который они оба окончили.

Они обнялись и потом поднялись на чердак в комнаты графа. Ростов проинформировал друга о том, что его жизненные обстоятельства и жилищные условия несколько изменились, поэтому Мишку не удивили новые апартаменты Ростова. Михаил остановился около бюро на трех ножках, посмотрел на лежавшую там книгу и удивленно спросил:

– Ты читаешь «Опыты» Монтеня?

– Да, – подтвердил граф.

– Мне казалось, что ты не поклонник подобной литературы.

– Нет, почему же? Вполне достойное произведение. Но ты мне лучше скажи, какие дела у тебя возникли в Москве?

– Я помогаю в организации первого съезда Всероссийской ассоциации пролетарских писателей, или сокращенно – ВАПП, который будет созван в июне следующего года. Но об этом чуть позже.

Мишка достал из своего вещмешка бутылку вина, на горлышке которой был логотип в виде двух выпуклых скрещенных ключей.

– Я надеюсь, что не очень сильно опоздал.

Граф взял в руку бутылку, посмотрел на логотип, покачал головой и улыбнулся.

– Мишка, ты всегда вовремя.

После этого он провел своего друга сквозь висевшие в кладовке пиджаки.

* * *

Пока граф мыл вынутые из «посла» стаканы, Михаил внимательно осмотрел обстановку кабинета своего друга. Стол, стулья, а также objets d’art были ему прекрасно знакомы потому, что все это граф перевез из имения Тихий Час, в котором Михаил много раз бывал.

Начиная с 1908 года граф каждое лето в июле месяце приглашал Мишку погостить в имении Тихий Час. Они ехали из Петербурга на поездах, составы которых становились короче по мере того, как они пересаживались с одного поезда на другой. Они выходили из вагона на станции в чистом поле, где их ждала присланная из имения карета, запряженная четверкой лошадей. Молодые люди грузили чемоданы на крышу кареты, кучер пересаживался внутрь, и граф с Михаилом садились на козлы. Потом они неслись по дороге, приветственно махая руками встречавшимся по пути молодым крестьянкам, и наконец сворачивали в обсаженную яблонями аллею, ведущую к имению.

Пока они снимали пальто в прихожей, лакеи относили их чемоданы в спальни, расположенные на втором этаже восточного крыла здания. Граф звонил в колокольчик, появлялся лакей, и молодые люди просили принести им холодного пива, кваса или наполнить ванну, чтобы помыться с дороги. После этого они шли в гостиную, в которой на каждом столе стояла красная пагода, чтобы засвидетельствовать свое почтение графине, которая в это время обычно пила чай с гостями – соседями голубых кровей.

Старая графиня всегда одевалась только в черное. Она была человеком независимого склада ума, не терпела мелочных людей с их мелочными делами, смотрела на всех с высоты своего возраста и большого опыта и поэтому поддерживала новые веяния и идеи молодежи. Она с улыбкой смотрела на своего внука, который мог высказать в общем разговоре не самое лестное мнение о церкви и поведении представителей правящего класса. Если гости начинали возмущаться этими бунтарскими настроениями, она подмигивала графу, который вместе с Михаилом принимался спорить с помещиками-ретроградами и доказывать им, что новые времена требуют нового и более гибкого подхода со стороны правящей элиты.

Выразив свое почтение графине, друзья отправлялись на поиски Елены. Иногда они находили ее под высоким вязом у излучины реки или на веранде дома с видом на сад. Услышав звук их шагов, Елена поднимала глаза от книги или рукоделия и приветствовала их обаятельной улыбкой, похожей на ту, которую можно увидеть на ее портрете кисти Серова.

В присутствии Елены обычно Мишка начинал развивать самые сумасбродные идеи и проекты. То он говорил, что в вагоне поезда по пути в имение они повстречали графа Льва Толстого, то, что сам он решил уйти в монастырь и дать обет молчания. Причем уйти в монастырь безотлагательно. Сразу же после обеда.

– Послушай, – спрашивала Елена, – а ты уверен, что молчание тебе подойдет?

– Как глухота подходила Бетховену, – отвечал Мишка.

Елена громко смеялась, а потом смотрела на брата и спрашивала: «Ну как же ты дошел до такой жизни, Александр?»

Все ближайшие родственники графа задавали ему этот вопрос. Но каждый из них задавал этот вопрос по-разному.

Крестный отец графа, великий князь, задавал этот вопрос исключительно риторически. Когда он узнавал о том, что граф не оплатил какой-нибудь счет или начал получать плохие оценки, он вызывал его в библиотеку, зачитывал письмо из университета или жалобу о неуплате счета, бросал письма на стол и задавал этот вопрос, совершенно не ожидая от крестника ответа. Великий князь понимал, что последствием такого поведения графа может быть долговая тюрьма или банкротство, а может быть, и то и другое.

Вопрос: «Ну как же ты дошел до такой жизни, Александр?», бабушка графиня задавала только после того, как граф позволял себе какое-либо спорное или скандальное высказывание. В ее устах вопрос звучал без укоризны, и все понимали, что граф – ее любимчик, который имеет право на свое мнение и может жить так, как ему нравится.

Когда Елена задавала графу этот вопрос, то казалось, что ответ на него является загадкой, которую никто не в силах разгадать. Несмотря на весьма неоднозначные успехи графа в учебе, зависевшие исключительно от его прилежания, и активную светскую жизнь, которую он вел, никто не мог предвидеть, как сложится его жизнь в будущем.

– Ну как же ты дошел до такой жизни, Александр? – спрашивала Елена своего брата.

– Хороший вопрос, – отвечал он, после чего ложился на траву, рассматривал облака и делал вид, что пытается в их форме найти ответ на этот вопрос.

Да, это были золотые деньки, просто райские, подумалось Михаилу. Эти золотые деньки ушли в прошлое точно так же, как ушли в прошлое сюртуки, корсеты, кадрили, безик[27 - Карточная игра.], крепостное право и иконы в каждом доме. Несмотря на то что для них это были золотые деньки, это было время дремучего суеверия и страшного угнетения, эпоха, во время которой избранные ели телячьи котлеты, а большинство населения питалось гречневой кашей и прозябало в нищете физической и моральной.

Михаил перевел задумчивый взгляд с портрета Елены на знакомую ему книжную полку, уставленную романами, написанными в XIX веке.

Все это уже в прошлом, опять подумал он. Как и все эти приключенческие и любовные романы, написанные при старом режиме и которые так нравятся моему другу.

На самом верху книжной полки в узкой рамке стояла черно-белая фотография русской и японской делегаций, подписавших мирный договор между двумя странами в Портсмуте. Вот эта фотография была реальной, а не эфемерной, как романы ушедшей эпохи.

Мишка взял фотографию в руки и внимательно всмотрелся в серьезные и исполненные ответственности лица изображенных на ней людей. На ней русские и японские делегаты были сфотографированы вместе. Это были люди с усами, высокими стоячими воротничками и в галстуках-бабочках. На лицах этих людей было серьезное и торжественное выражение государственных мужей, которые достигли больших успехов, закончив войну между двумя странами. В центре фотографии стоял представитель царя, великий князь.

В 1910 году гостивший в Тихом Часе Михаил присутствовал на десятилетней годовщине смерти родителей своего друга, чтобы, не чокаясь, поднять бокалы с Ch?teauneuf-du-Pape[28 - Название вина «Шатонеф-дю-пап» («Новый замок папы») – отсылка к почти 70-летнему периоду (1309–1378), когда резиденция папы римского, главы католической церкви, находилась не в Риме, а во французском городе Авиньоне.]. Через несколько дней после того, как он вместе с Александром приехал в Тихий Час, туда начали прибывать гости из Москвы, Петербурга и своих имений. Когда все собрались в большом зале, великий князь поднял тост за покойных родителей Александра и Елены, которые умерли с промежутком в несколько часов.

Великий князь был человеком видным, и казалось, что он так и родился в сюртуке с наградами. Он умер, сидя на лошади, двадцать первого сентября 1910 года, то есть ровно десять лет назад.

– Вот это был настоящий человечище!