Простая История. Том 4

Николь не согласилась с ним. У неё было своё мнение о воспитании. Далеко не всех учат воспитывать детей, но все стремятся их иметь. И храбро переносят свои детские воспоминания на воспитание собственных малышей. Если посмотреть, как кто-то воспитывает своего ребёнка, сразу можно догадаться как воспитывали этого человека и что с ним было в детстве, даже когда человек отталкивается от противоположности. Некоторые так не приемлют поведения родителей, что стараются действовать наоборот, но и тогда их методы всё равно являются зеркальным отражением, противопоставляются родительским и легко вычислить, какое воспитание они получили сами – жёсткое или мягкое.

– Сногсшибательная теория, – сказал Джеф. – Хотя мне нравится. И как ты собираешься воспитывать наших детей?

– Никогда их и пальцем не трону, – с горячностью сказала Николь.

– Спорный вопрос. Это хорошо говорить, когда детей нет, но знаешь сколько родителей готовы побыстрее отлупить своё чадо, лишь бы оно замолчало, – усмехнулся Джеф.

– Так ты приверженец английского воспитания!? – Возмутилась Николь. – Полагаешь, кто жалеет розгу, тот портит ребёнка?

– Ни в коем случае. Розга розге рознь, – смеясь, покачал головой Джеф. – Воспитание это всего лишь переключение внимания. Оно почти бесполезно само по себе. Тут проблема терминологии. Ребёнок уже рождается со своим характером. Его нужно только обучить жить в этом мире. А это образование, но никак не воспитание. А образование весьма успешно обходится без розог. Просто использует неудовлетворительные оценки.

– Я тебя не понимаю, – заявила озадаченная Николь. – Откуда тогда берётся масса того отребья, которое заполняет тюрьмы и идёт на электрический стул, или живёт себе припеваючи, не пойманное.

– Это как раз и есть представители никудышного образования, которых научили ошибочным правилам общежития, основанным на эгоизме, а не на любви к ближнему. Ты же сама говорила, что в каждом есть добро, нужно только уметь смотреть. Знаешь, что меня поразило, когда я лечился от заикания? Что даже самый последний кретин будет прекрасным исполнителем на каком-либо музыкальном инструменте, если его научить. Добро, как и музыка, связано с внутренней сущностью человека, напрямую с душой. И любой человек на них отзывается.

Николь только вздохнула.

– Что-то моё умение смотреть на людей с позиции любви даёт последнее время серьёзные сбои сразу в нескольких направлениях.

– Ты просто увлечённо смотришь только в одну сторону, – улыбаясь, сообщил ей Джеф, проводя ладонью по её плечу.

– Скажи ещё, что тебе это не нравится! – Усмехнулась Николь.

Так, пересмеиваясь, они и заснули в конце концов, забыв начисто о времени, дрожащие от усталости, обняв друг друга. Николь проснулась на рассвете. Джеф спал рядом, привычно закинув правую руку за голову. Она приподнялась на локте, чтобы лучше разглядеть его. Он лежал тихо, лицо спокойное, тени от длинных ресниц на щеках. Его размеренное дыхание было таким сонно-длинным, пока она рассматривала каждую его чёрточку: прямой нос с несколькими тёмно-жёлтыми веснушками, ровные линии бровей, лоб с тонким шрамом у корней волос, убегающим вверх и прячущимся в кудрявых прядях.

Джеф!

Она легко могла представить себе, каким он был малышом, каким мальчишкой, каким подростком. Даже не потому, что она все его детские фотографии помнила наизусть, а просто в его лице просматривались эти детские черты. И то, что он сейчас стал таким, каким она увидела его впервые и полюбила, было почти грустно, потому, что сразу приходил на ум тот тяжёлый путь, который ему пришлось пройти. Вот эти горестные морщинки возле рта: говорят, морщины появляются от смеха. Почему же тогда они выглядят так печально? А длинная морщинка на лбу: может, она появилась от того, что он морщил лоб от напряжения, когда ему вставляли спицу в правую ключицу? А эти две складочки над переносицей? Джеф, если обеспокоен, всегда сводит брови вместе. Может, и складочки появились тогда, когда уехали родители? Белая неровная ниточка шрама напоминала о том, насколько он тонко изучил себя и как усилием воли "гасит свои вазомоторы", как он сам выражается.

Джеф лежал под её взглядом, не шевелясь. Потом он медленно вытащил руку, нашёл Николь на ощупь и обхватив за плечи, потянул к себе.

– Так ты не спишь? – Тихонько засмеялась она.

– Почувствовал, что ты на меня смотришь, – он открыл глаза.

Николь поддалась покладисто его мягкой настойчивости, устраиваясь на его плече и блаженно потягиваясь. Джеф уютно хмыкнул, прижимая её к себе сильнее…

Перебирая пальцами его волосы, она шепнула:

– Я хочу так просыпаться, именно так, всю оставшуюся жизнь.

– Скоро так и будет – без тени сомнения уверил её он, поднимая голову.

– О чём ты вчера думал?

– Когда?

Она засмеялась, не отвечая и он признался:

– Не думал. Не мог. А потом – о тебе. Что наша жизнь в тумане и ты мой свет.

Он устроился рядом, подпихнув подушку повыше. Николь с интересом окинула его взглядом.

Она была счастлива, весела и возбуждена. На дежурство Джефу нужно в ночь. Впереди почти весь день – ему надо выехать отсюда не позже шести. Если на "Дьяволе". А если на такси, то раньше. Значит, впереди всего только день. Джеф вздохнул и Николь, мгновенно угадав причину вздоха, тоже погрустнела. Отгоняя мысль о разлуке, улеглась на грудь Джефа, положив подбородок на правый кулачок. Провела пальцем по его лбу, по носу, потрогала губы.

– Что ты делаешь? – Спросил он, наблюдая за ней.

– Стараюсь тебя запомнить, чтобы было что вспоминать, пока тебя нет рядом.

– Мне сегодня приснился сон, – сказал, немного сумрачно Джеф, разглядывая задумчиво и ласково склонённое к нему её лицо.

Николь! Глаза с тонкими жёлтыми прожилками возле зрачка и маленькой чёрной точкой на правой радужке, тонкий нос, с весело вздёрнутым кончиком, лёгкие голубоватые тени вокруг глаз: кажется, сегодня он не дал ей выспаться. Она молча ждала продолжения, доверчиво опершись на него. Джеф медленно провёл ладонью по её волосам, наслаждаясь их шелковистой гладкостью.

Начал рассказывать:

– Война. Закончилась уже, ещё идут бои кое-где, но не у нас. Здесь тишина, разрушенные дома, новое кладбище среди полей. Земля покрыта пеплом. Уныло вокруг и радость в сердце. Люди, измождённые, со светящимися лицами. Работают из последних сил над восстановлением разрушенного. Мой самолёт – обычный биплан, только грузовой, этакий синтез прошлого и будущего, как всегда бывает во сне. Самолёт фанерный, обтянут почему-то фольгой и когда летишь в крыльях отражается солнце. Внизу: сочно-зелёные квадраты, перечерченные жёлтыми полосками дорог. Сверху я смотрю вниз и вижу, там, у нас, на освобожденной территории притаилась вражеская база: среди зелёных квадратов – чёрное мазутное пятно. Люди, цистерны с горючим, техника. Суета началась, когда появился в небе я, начали всё затягивать камуфляжем: ещё немного и исчезнет, растворится на земле под прикрытием маскировки эта грязь и я их потом не найду. И мерзкое ощущение бессилия: у меня, ни боеприпасов, ни бомб, связь не работает, а когда я вернусь будет поздно. Тогда я решил, что единственный выход: заставить их обнаружиться. Надо их напугать. Самолёт тяжёлый, решат, что опасен, начнут стрелять, их сразу вычислят. Развернулся и захожу, как для бомбежки. Внизу засуетились, расчехлили пушки, давай палить по мне. Раза три над ними прошёл, в пробитых фанерных листах ветер засвистел, потом все-таки серьёзно подбили, пришлось тянуть домой. Далеко. Хвост за мной чёрный, огоньки пламени языками. Сижу в кабине, ворочаю штурвал и ощущаю за спиной огонь. Кто-то был там со мной, в этом самолёте, боролся с огнём. Успешно, видимо, раз не сгорели. Куда-то он потом делся, помощник этот невидимый. Но я сел. Ходил возле самолёта, гладя его – он превратился из красивой лёгкой машины в гору мусора – прикидывал, можно ли вернуть его к жизни. И вот странно, вроде всё в порядке: противника обнаружил, задание выполнил, самолёт посадил, а злость от бессилия осталась. Словно вина моя, что этот самолёт больше не взлетит. Хоть и красиво это было до боли сверху: зелёно-жёлтая карта. Порой встречаются облака – небольшие и округлые, как барашки. Свист ветра, ощущение полёта.

– Ты хотел бы летать? – Тихо спросила она.

Он коротко и тихо выдохнул носом, как хмыкнул.

– Теперь не знаю. Столько лет прошло… Но… Да, наверное.

Джеф всё так же задумчиво смотрел на неё. Медленно пригладил её взлохмаченные волосы. Его руки едва касаясь скользили по щекам Николь, дотрагивались до кончиков бровей, уголков губ. Она разглядывала его нахмуренные брови, вдруг потемневшие глаза, тонкие складки возле у рта. Он сказал тихо:

– Мне очень не нравится положение, в котором мы оказались. Терпеть не могу неточностей. Сам стал лжецом, тебя вынудил врать отцу. Ещё и Марину втянул. Неприятно, – он поджал губы, чуть покусывая их и качнул головой. – Это пачкает наши отношения, понимаешь?

Николь молчала, обеспокоенная его словами. Её глаза совсем загрустили. Он улыбнулся.

– Не унывай, – он пропустил пальцы в её волосы, наслаждаясь ощущением их лёгкой прохлады в ладонях. – Не могу так больше. И расстаться с тобой, даже на сутки, не в силах. Я теперь без тебя просто жить не смогу. Ночью кончится моё дежурство. В пять буду дома. Утром приду к родителям просить твоей руки. Через пять дней тебе восемнадцать лет, у тебя экзамены начинаются. Сдашь и уедем. И будь, что будет. Не могу так больше, правда.

27

Николь обняла его, прижавшись лбом к его груди. Джеф, гладя подбородком её шелковистую макушку, оглядывал комнату. Когда она успела убрать синих жаб?

– Хочешь есть? – Поинтересовалась Николь вместо ответа, как будто её согласие с его планами и не требовалось.

– Ещё бы. – Подтвердил он, улыбаясь.

Это было стоящее предложение.

– "Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви"? *(Песнь Песней). – напомнила, посмеиваясь, Николь и Джеф решил, что она повеселела.

Засмеялся облегчённо тоже – значит, его план принят.

– Я сейчас не удовлетворился бы и слоном, – признался он. – Мне нужно вылезти из подземелья и пойти повиниться перед твоими родителями.

– Нет уж. Не бери мою вину на себя, – погрозила ему пальцем Николь.