Легионы идут за Дунай

– Да хранит нас Бог Меч! Убивайте рыбоедов! – подбадривали себя языгские мужи.

Даки бились сплоченными рядами. По три-четыре воина наседали на одного неприятеля. С близкой дистанции всаживали маленькие стрелы в лица грозных врагов. Черными молниями то там, то тут взлетали сарматские и дакийские арканы. Полузадушенные противники выволакивались на простор из гущи свалки и либо спутанные, либо добитые оставались лежать в пожухлой, выгоревшей на солнце траве. И все-таки даки ломили. Преимущество внезапного нападения, да и численного превосходства сказывалось в полной мере. Опытные эскадроны Регебала прорвали редкие ряды врага на левом фланге и, разметав кибитки, устремились внутрь становища. Набрасывая петли на дуги оглобель, даки валили телеги набок вместе с защитниками. Заполыхали плетеные борта войлочных шатров. Истошно завопили женщины. Видя дело проигранным, уцелевшие языги прорубили себе путь сквозь толщу недругов и, отбиваясь короткими злыми наездами, ушли на запад. В сторону главных кочевий. Они бережно поддерживали в седле молодого Сатрака с разрубленным лицом. Горестные вести ждали его отца. Еще одно нападение соседей-даков лишило Ресака многих славных воинов, табунов коней и отар овец. А сколько их было, таких нападений!

* * *

Пока специально отряженные сотни вели преследование удирающего неприятеля, оставшиеся на месте грабили лагерь и делили скарб. Проезжая по стойбищу, Диег равнодушно смотрел, как его воины насиловали девиц, по нескольку человек столпившись возле счастливчиков, первыми завладевших лакомой добычей. Он видел пьяных от крови, дерущихся между собой конников Регебала и юнцов Котизона. Видел и молчал. Ибо знал, сразу после боя наступает такой момент, когда над бойцами не властны даже боги. Вмешаться сейчас означало поставить под угрозу собственную жизнь. Потому военачальник ждал. Пройдет совсем немного времени, схлынет волна послебоевого азарта, и эти свирепые, мало похожие на людей животные вновь станут послушными исполнителями его воли.

Имущества захватили немало. Две отары овец. Табун выносливых степных коней в шестьсот голов. Отдельно три косяка маток с жеребцами-производителями в пятнадцать, семнадцать и двенадцать голов. Пятьдесят восемь мужчин, двести сорок три женщины и девочки и сто четырнадцать мальчиков. Убитых и раненых сарматов набралось до четырехсот человек. Всем им отрубили головы и, надев на колья, поставили коптиться в дыму костров.

Захваченные в шатрах кошмы, ткани, украшения и предметы быта были рассортированы. Десятая часть отделена в пользу Децебала, еще десятая часть пошла Замолксису, остальное поделили между воинами, соблюдая старшинство и заслуги. Дележу подверглись также овцы и лошади. Все забракованное бросалось в огонь.

Через сутки, похоронив своих павших и подкормив коней, корпус Диега тронулся с места. С величайшей осторожностью, выставляя дозоры и далеко высылая разъезды, даки гнали добычу к переправам Тизии. На четвертый день благополучно перешли на свой берег. Диег принес родным богам благодарственные жертвы, положив под нож ослабевших от долгого и непосильного пути пленников. Кабиры должны были остаться довольными. От Тизии вдоль Муреша начиналась прямая дорога в Тапэ, Мисиа и Сармизагетузу. В сердце дакийского царства.

Переложив поудобнее телеги с захваченным добром, вычистив оружие, брат Децебала со своим войском повел пленных уверенными короткими переходами. По пути победителей встречали жители городков Горной Дакии. Выносили своим воинам крепкое прошлогоднее вино, овечий сыр. Захмелевшие вояки, распалясь, продавали старейшинам и главам родов рабов и скотину из своей доли. С каждым днем колонна невольников делалась все меньше и меньше. И только мужчины и женщины, составлявшие царскую и храмовую десятину, продолжали угрюмо шагать по выбитой копытами меловой пыльной дороге.

3

Скориб положил под котел несколько сухих тополевых поленьев. Пламя лизнуло закопченный медный бок. Желтоватое овечье молоко мелко подрагивало, пуская янтарные слезинки жира. Черными пятнышками выделялись на поверхности соринки. Дак окунул палец в жидкость, определил температуру. Потянулся. Достал с полки кувшин с сывороткой, энергично встряхнул и вылил в нагретое молоко. Принялся неторопливо помешивать раствор деревянным черпаком с резной рукояткой. Сыворотка делала свое дело. Молоко свернулось. Скориб, шепча благодарную молитву богам очага, сполоснул руки и начал горстями вынимать сырную массу, укладывая комки на мелкую деревянную решетку.

Скрипнула дверь. На пороге появился замызганный бутуз в одной рубашонке до пояса. Еще раз скрипнула дверь. Курчаволобый, такой же перепачканный козлик просунул голову вслед за другом. Матово светились нежные розовые ноздри.

– А-га-а! Кто это к нам пожаловал? Дарабал и его приятель Винуц!

Винуц, услышав свое имя, понимающе мемекнул и скрылся. Скориб притянул сына к себе и шутливо щелкнул его по предмету мужской гордости.

– Это что такое? Разве настоящие даки ходят в таком виде?

Дарабал сосредоточенно подумал и ответил:

– Ходят! Я же хожу!

Ответ был убийствен по своей логике. Скориб захохотал, раскачиваясь на низеньком табурете.

– Чего вы тут шумите?

В проеме подбоченившись застыла Дриантилла.

– Ну, мать, забирай своего дака, потешил он отца, нечего сказать! Настоящие даки, говорит, должны ходить без штанов, как я. Завтра же последую его примеру.

Жена махнула рукой.

– С тебя все станется. Любую дурость выкините. Одна порода.

В ее тоне сквозила материнская гордость.

Женщина подхватила малыша на руки, покрутила указательным пальцем у виска заливавшемуся мужу и хлопнула дверью.

Скориб последовательно набил рыхлым сыром пять круглых деревянных мисок, по возможности стараясь утрамбовать содержимое как можно плотнее. И оставил готовые круги на гладкой липовой доске пообсохнуть.

Переливчатый красно-зеленый петух надменно покосился на выходящего из сыроварни хозяина и суетливо заквохтал, подзывая жеманничающих кур. В тени пристройки лежала здоровенная пятнистая свинья. Откуда-то сверху доносился сочный утробный хруст. Отец Дарабала перевел взгляд наверх. Винуц, непостижимым образом взобравшись на покатую камышовую крышу дома, объедал яблоневые ветви.

– Геть! Сарматское семя! Пшел оттуда!

Свинья недовольно хрюкнула. Старший сын – четырнадцатилетний Мукапор – откинув калитку, вошел во двор, придерживая на плече связку нарезанных зеленых веток.

– Почему так долго? Где Сирм?

Мальчуган аккуратно сложил вязанку под навесом, поправил кожаную безрукавку.

– Идет следом. Задержались, потому что возле оврага все обчистили. И еще в город возвращаются наши из набега. Говорят, Диег привел рабов из-за Тизии.

– Вы их видели?

– Нет! Мерса сказала. Ее сын уходил с ними. Они у западных ворот расположились лагерем. Вот-вот будут входить в город.

– Ладно, давай есть. Потом пойдем встречать. Зови Сирма.

Скориб спустился по зеленым ступенькам в подвал под жилищем и нацедил из большой дубовой бочки объемистую кринку вина. Дриантилла поставила на стол глубокую глиняную сковородку с жаренной на масле курицей, отдельно тарелку, наполненную подсоленной и приправленной сметаной. Сдернула чистую белую холстину с широкого плоского блюда. Пар повалил от ломтей горячей просяной мамалыги.

Муж наполнил искристым темно-красным вином простые глиняные кубки. Три. Себе, жене и старшему сыну. Младшим пока не полагалось.

– Да будет милостивы к нам и нашему дому Замолксис и его всемогущие сыновья!

Глава семьи и его супруга залпом осушили свои сосуды. Глядя на них, Мукапор отпил немного, но не допил. Некоторое время все молча, сосредоточенно ели. Разламывая руками пахучее мясо с румяной кожицей. Обмакивали мамалыгу в сметану и торопливо совали в рот. Остерегайся капнуть! Боги не любят расточителей. Нос и щеки Дарабала были измазаны топленым коровьим маслом и просяной кашей. Скориб опрокинул кувшин, сливая остатки. Запил и вытер рот тыльной стороной кисти.

– Дриа! Я сейчас пойду в город. Говорят, Диег вернулся из сарматского похода. Посмотрим, что они там привезли. Да и на царя поглядеть охота. Я его не видел, почитай, с прошлого года Мукапор со мной! А вам, – отец строго обратился к среднему и младшему, – там делать нечего. Еще задавят ненароком.

– Чем ходить смотреть попусту, собрался бы да и пошел с ними хоть один раз. Рескупорид три раза подряд возвратился и не пустой. Их поле теперь шесть рабов обрабатывают. А сколько скотины он пригнал! Да и участок земли на троих выкупил у рода. А у нас всего только и есть, что звание: царский строитель.

– Замолчи, дура! Иным во двор вместо добычи оружие сына доставляют. Поймай я брюхом сарматскую стрелу или маркоманнское копье, кто вас кормить станет? Рескупорид? Тебе мало тех денег, что мне платят? Не гневи богов! Сказано: баба дура! Дура она и есть!

* * *

На главной площади Сармизагетузы, возле стен царского двора, царило оживление. Толпы народа собрались поглазеть на триумфальное возвращение дакийских войск из дальнего набега. Бородатые, одетые в разноцветные штаны и длинные до колен рубахи, мужчины размахивали руками, обсуждали вероятные размеры добычи, собственные потери и награды, которыми царь наделил участников.

Сделанные из толстенных дубовых досок с мощными коваными петлями ворота цитадели медленно распахнулись. Оттуда попарно вышли и, оттеснив зрителей, выстроились две шеренги царских телохранителей. У них были блестящие тяжелые, крепкие деревянные щиты, перекрещенные полосами бронзы. На головах – конические гетские шлемы. Конские хвосты, вделанные в навершия шишаков, спускались по спине до самого пояса На левом боку висели серповидные, страшные своим видом, фалькаты.

Гул толпы резко усилился.

– Да, с такими воинами можно кого угодно заставить подчиниться своей воле, – одобрительно отозвался широкоплечий человек в кожаном фартуке кузнеца и кожаной же налобной повязке. – Небось у альбокензийской шайки поджилки трясутся, когда они видят гвардию Децебала!

– Трясутся-то трясутся, да только не от страха, а от ярости. Им доверять нельзя. От бессилия на любую подлость пойдут.

– Пусть идут. Тогда хоть предлог будет одним разом с этой сволочью покончить!

– Говорят, одних только костобоков он в армию к себе набирает? – Красивая чернявая молодка с рысьими, вздернутыми к вискам глазами вмешалась в разговор.

– Брехня! Сам он из патакензиев и все Дадесиды из горных патакензиев. Берет и патакензиев, и костобоков, и бурров, и анартов, и теврисков. А уж моих сородичей, котензиев[130 - Бурры, анарты, тевриски, патакензии, костобоки, котензии – дакийские племена.], сколько я встречал, так и не перечесть. Нету для нашего царя своих и чужих. Все мы, говорит, даки.