Потерянная душа. Том 1

Убрав тюльпаны на подоконник за занавеску, я присела за рабочий стол и стала просматривать свой ежедневник. Но только ничего не запомнила из того, что там прочла, мысли были где-то далеко: то ли за пределами нашей Вселенной, то ли на Островском переулке…

«Не знаю… Странно всё это…»

До начала занятий было еще минут пятнадцать. Я успевала выпить чаю, хотя безумно хотелось кофе, соблазнительный аромат которого всегда витал в воздухе у столовой, но на него у меня тоже была аллергия.

«Вот интересно,– в очередной раз задумалась я,– еще не встречала в жизни человека, у которого была бы аллергия на кофе! Я просто уникальный биологический организм! Хм, кафедра анатомии и физиологии человека была бы явно заинтересована моим трупом! Надо будет в будущем завещать свое тело нашей лаборатории…»

Из привычно бредовых мыслей вырвал гортанный хохот Валентины, хотя больше похожий на хрюканье.

– Аська, ты в своем амплуа! Новый год уже с сентября празднуешь!

– Валечка, здесь уместнее было бы сказать – «в своем репертуаре»,– вежливым тоном поправила лаборанта Мария Петровна, деликатно поправляя оправу очков.– Ты же работаешь на кафедре литературы!

Вот от кого я переняла привычку поправлять маму,– усмехнулась я.

– Да ладно вам,– отмахнулась Валентина,– не на кафедре же русского языка.

Мария Петровна лишь добродушно покачала головой и отвернулась.

– Коллеги, а как вы будете праздновать Новый год?– пролепетала вездесущая Ася, привычно посасывая кончик изрядно погрызенного карандаша и мечтательно закатывая глаза.– Вот я отправлюсь с моим Мишкой в путешествие по золотому кольцу России. Это будет чудесно!

Валентина, страдающая излишним весом, со скрипом развернула свое кресло и, как всегда, тяжело выдохнув перед началом разговора, заявила:

– Накроем стол, обожрёмся, послушаем президента и спать. Чё тут думать?

«Как всегда – человек без фантазии и излишков воспитания!»

– Как, как – таз оливье, отбивные, мандарины, застольные песни и пьяные гости под елкой,– рассмеялась Мария Петровна.– Это незыблемая традиция семьи Карловых.

Я невольно улыбнулась прозаичности жизни и перевела ожидающий взгляд на еще одну коллегу, преподавателя зарубежной литературы Гертруду Кузьминичну Васьковскую, которая будто и не замечала нас всех с самого своего прихода.

«Боже, и кто назвал эту бедную женщину таким нелепым именем?!»

– А по-моему, этот новый год будет таким же, как и все предыдущие,– откликнулась она тихим, каким-то бесцветным голосом.

Утомленно сомкнув веки, Гертруда Кузьминична откинулась на спинку кресла и ровно задышала, как если бы пыталась сдержать слезы. Ей было уже пятьдесят восемь. Она жила совсем одна где-то на краю города в коммуналке.

Я почувствовала знакомые нотки одиночества и представила, как было холодно и тоскливо в ее доме. И даже ее питомцы, красовавшиеся в рамке на рабочем столе – кошка Мелена и кобель Дионис – не могли дать ей того тепла и радости от жизни, в которых она так нуждалась. Я посочувствовала ей, отбрасывая леденящие мысли о том, что вижу перед собой свое будущее… Только вот питомцев я тоже завести не могла… Но подумала о том, что обязательно навещу коллегу первого января с корзинкой пушистых сдобных булок, ее любимых, французских.

Пауза затянулась. Когда все обернулись в молчаливом ожидании моего ответа, у меня засосало под ложечкой: не хотелось даже мысленно касаться представлений на эту тему. Я буду с родными. Все мы будем радоваться новым блюдам на нашем столе, смотреть новогодние телепередачи, вспоминать прошлое… А под радостной оболочкой меня будет снедать тоска.

Я знала, чем закончится новогодняя ночь. Тем же, чем и всегда: крахом надежд. Только в этот раз все ощущения будут сильнее в несколько раз. Ведь последний полученный урок на тему «Любовь и мужчины в жизни Киры Балагоевой», который дал окончательное представление о безнадежности и бессмысленности моего бытия, незабываем, особенно при «безобидных» напоминаниях мамы. Сомнений в этом нет.

– Этот новый год будет особенным!– несколько громче, чем хотелось, с бравадой произнесла я.– Все будет иначе! Абсолютно!

Не знаю, кого я убеждала больше: себя или коллег, которым, по сути, было глубоко все равно что и у кого изменится в следующем году. Наверное, просто хотелось хотя бы им казаться более счастливой, чем ощущала себя сама. Представь себя неудержимо веселой, и через какое-то время настроение изменится в лучшую сторону,– что-то из этой оперы.

– Как загадочно!– отметила Гертруда Кузьминична, приоткрыв глаза.

– У тебя что-то намечается?!– хитро прищурившись, воскликнула Ася.– Вот эти тюльпаны… Ты что-то скрываешь? Ты же нам потом расскажешь?

Веселый смех Аси наполнил кабинет. Вот уж, у кого вместо мозгов были одни «позитивно заряженные ионы»!

– Конечно, Асенька!– притворно оптимистично улыбнулась я и так же озорно крутнулась вокруг оси в своем кресле.– Ася, я сегодня уйду пораньше. Сразу после трех пар. Если будет искать декан, скажешь, что я на дополнительных занятиях в другом корпусе.

– Хорошо, Кирочка. Я прикрою.

– Отлично! Всем плодотворного дня…

И, прежде чем выйти из кабинета, я оглянулась на окно перед своим столом.

– И, Асенька, можешь забрать королевские голубые тюльпаны себе.

Восторженные восклицания и благодарности дослушивать не стала и отправилась на первую пару.

«Чаю мне так и не дали выпить!»

Глава 5. Крысиные бега

На последнем занятии один из студентов в очень некорректной форме высмеял мой литературный анализ произведений братьев Стругацких. И ведь понимала, что сделал он это, скорее, из-за вредности, чем из идейных соображений, но меня задело. Я впервые поставила студента на место в грубой форме с изрядной долей сарказма и выказала пренебрежение к его человеческой сущности. Остальная группа была в недоумении. Юноша прикусил язык и уже вряд ли когда-нибудь осмелится мне противостоять.

В момент, когда я покидала аудиторию с затихшей публикой, моя совесть потчевала на лаврах самодовольства. Но когда вернулась на кафедру – одолели досада и грусть. И не потому, что я была не права и перешла на личности, и не потому, что этот выскочка задел самолюбие или усомнился в моей грамотности, и не потому, что догадывалась о последствиях своего поведения, а потому, что во мне накопились отчаяние и злость и выхода в достойной форме еще не нашли. Такой способ был неприемлем. Нельзя решать свои проблемы за счет других, даже если те вели себя, как последние негодяи.

Хотелось убежать из университета и не возвращаться. И не возвращаться вообще туда, где я уже была и знала каждый уголок. Отчего-то стало так плохо, будто вывернули наизнанку всем ветрам на откуп. Больно, холодно, одиноко…

Какими только усилиями воли я сдержала слезы и не выбежала сломя голову куда глаза глядят, но все же каменной статуей покинула стены университета.

Вьюга сбивала с ног. Холод внутри вторил погоде и замораживал всё мое существо до глубины души.

– Только бы не погибнуть от обморожения души! Только бы не было так больно! Держись, девочка!– шептала себе я, вытирая щеки колючей варежкой.

Так хотелось прийти куда-нибудь, где тепло и согреют. Но куда? К родителям – не лучший вариант: в таком состоянии портить настроение отцу и вызывать лишние вопросы матери? Тома – коллега, в декретном отпуске с больным ребенком сидит, да и ее муж дома. Лариса – единственная однокурсница из моего города, с которой сложились хоть какие-то приятельские отношения, последнее время стала совсем чужой. Не могу сказать, что в этом не было моей вины. В какой-то момент я просто перестала отвечать согласием на приглашения в гости и на прогулки с ее компанией. Просто моя жизнь замкнулась на работе, дороге домой и четырех стенах.

– Ник,– безжизненным голосом, почти срывающимся на рыдания, проговорила я в трубку своему брату,– приезжай за мной?!

– Кира?! А что там у тебя?– тоном человека, которому всегда некогда, спросил Николай.

– Мне плохо!

– Тебе скорую вызвать? Или сама справишься?– и ведь вроде беззлобно, но сейчас этот тон вызывал такое глубокое отчаяние, что стало тяжело дышать.

– У меня нет приступа, Ник. Это другое…

Молчание в трубке, как еще одна горсть на крышку гроба. Брат… не поймет… Он совсем другой. Да и свои у него интересы – я ему не нужна.

– Возьми такси, я сейчас очень занят. Давай позже заскочу?

Я остановилась посреди пешеходного перехода в бессилии и почувствовала, как очередная слеза обжигает щеку, тут же превращаясь в ледяную дорожку.