Стучитесь, открыто. Как я боролась с раком, потеряла надежду и нашла себя

На этот раз выбирала более тщательно. В платные частные клиники идти больше не хотелось. В итоге записалась в Центр планирования семьи. Там работал маммолог, которого хвалили на женских форумах. Запись была на две недели вперед! Пока я дождалась своей очереди, поводов для беспокойства прибавилось. Заболела и как будто раздулась подмышка, кожа на груди стала кровоточить, так как не заживала маленькая трещинка.

Новый маммолог что-то больно ковырнул на коже для анализа, внимательно осмотрел, расспросил про вредные привычки (я гордо перечислила: « не курю, не пью»), здоровье родственников («спасибо, все здоровы и счастливы, онкологических заболеваний в семье нет»), образ жизни («топлесс не загораю, в солярий не хожу, детей кормлю грудью»).На этот раз назначили курс антибиотиков. По всей видимости, это воспалительный процесс, на который указывали и болезненная кожа, и само уплотнение, и узелок под мышкой. Забрав листок с назначением, я успокоилась и пошла выполнять предписания врача.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, в которой мы ненадолго перенесемся в прошлое

Если бы существовали технические характеристики для людей, у модели «Анна-2013» было бы несколько режимов функционирования. По пути на работу во мне включался режим успешной, прекрасно знающей свое дело женщины-руководителя. Но стоило часовой стрелке подкрасться к концу рабочего дня, тумблер тут же переключался на следующий режим – «любящая жена и мама». Он заставлял нестись домой, по пути заскакивая в магазины, придумывая, что приготовить на ужин. Дома меня ждал главный проект – семья.

С мужем мы познакомились в компании общих друзей. Я без особого интереса прислушивалась к разговору за столом. Мысли гуляли где-то далеко, в руинах прежних отношений. Напротив меня сидел парень, он коротко представился: «Миша». Его простое открытое лицо, темные каштановые волосы, крепкое телосложение, возможно, в другой момент показались бы привлекательными. Но тогда я отвела глаза и уже готова была уходить. Он предложил проводить меня, я тоскливо согласилась – терять было нечего, хуже точно не будет.

Я что-то говорила всю дорогу, а он молчал и слушал. А когда остановились у подъезда, вдруг взял за руку, притянул к себе и поцеловал. От неожиданности я не успела даже начать сопротивляться. Стоило ему прижать меня к себе, как я сразу поверила. Не ему, нет, его ведь почти не знала, запомнила только имя. Я поверила его рукам, глазам, губам, что целовали меня и что-то шептали. Наши тела, незнакомые друг другу, словно узнали друг друга. А может, просто оба истосковались по теплу и искренности. Мы целовались у подъезда, будучи не в силах отпустить друг друга. Никому из нас не приходила мысль остановиться, разойтись, разъехаться по домам. Оба будто знали, что поступи мы так, день обернется предательством, подтверждением, что волшебство это – пустой дешевый трюк.

С того вечера мы практически не расставались. С трудом отрывались друг от друга на время работы, часы сна, но всё – абсолютно всё – свободное время целовались и шептались. О чем говорили, уже никто и не помнит. Договорились любить друг друга с каждым днем все больше и больше. Меня, пожалуй, это и убедило в правильности выбора: всегда было важно знать, что лучшее ждет впереди. И даже когда в наших отношениях случился «серьезный кризис» – выяснилось, что я абсолютно не способна пожарить картошку, которую Миша очень любит – мы выстояли и остались вместе. Он однажды сказал, что любовь укрепляют дети и количество прожитых лет, подтвердив, таким образом, мое убеждение.

К началу истории с обследованиями непонятного мне уплотнения в груди наша любовь имела семилетний срок выдержки и была отмечена двумя звездочками-детками. Лукасу исполнилось пять лет, мой смышленый мальчуган с карими глазками-бусинками. Маришке было около двух, и я как раз планировала праздник на день её рождения.

Через неделю курс антибиотиков закончился. Наступили долгожданные майские каникулы. Наш город, уставший от дождей и неуютного ветра, как будто бы понял, насколько хорош собой: разрешил солнцу подолгу играть в бликах многочисленных окон и витрин, взбил зелень деревьев до объемной яркой пены, решительно отодвинул наступление темноты на пару часов. Горожане выбирались из спячки после холодной весны. Нас захватил бурлящий водоворот майских праздников. Шашлыки на живописных полянках, долгие прогулки по паркам, встречи с друзьями. Я вынырнула в повседневную жизнь, отпраздновав двухлетие дочки и купив билеты на море. Завершила проекты на работе. Свободного времени прибавилось, и я хотела потратить его на подготовку к поездке.

Знание, которое я упорно игнорировала все праздники, переключая свое внимание на что-то радостное, легкое и безмятежное, снова появилось передо мной, конкретное и реальное. Грудь болела. Лучше не становилось. Приходилось что-то делать.

ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой появляется Морской волк

Я снова пришла к маммологу. Меня снова отправили на УЗИ. На этот раз обследование делали долго и тщательно, рисуя холодным роликом на моей груди запутанные геометрические фигуры. Потом велели одеваться и ждать в коридоре. Мне почему-то запомнился взгляд этой женщины. Взяв заключение УЗИ, она молча ушла в кабинет врача. Ни её лицо, ни цвет волос – ничего не осталось в памяти. Но глаза – такие напуганные и внимательные – да. «Ого, как все серьезно», – с иронией подумала я.

Позвали в кабинет. Какие-то общие, ничего не значащие предложения. Я расслабленно слушала, пока врач вдруг не оборвал разговор на фразе:

– Думаю, Анна, вам лучше показаться онкологу. – Онколог? Где он вообще принимает? В онкологическом диспансере? – Ну и место! От одного названия уже неприятный металлический привкус во рту. Оказывается, надо еще пройти кучу обследований, чтобы получить направление туда. – Да вы шутите! Мне же на море через неделю! Умеете испортить настроение перед отпуском.

Море было так близко! Оно обдавало меня почти осязаемым солоноватым ветерком. Я уже чувствовала жар по-южному щедрого солнца, прикрывала глаза, защищаясь от миллиона искр морской глади, вдыхала дурманящие запахи летних рынков. Знала, еще немного и все это великолепие вытеснит обыденную жизнь, я окажусь во власти приятной лени и удовольствий.

Но почему-то вместо того, чтобы наслаждаться приятным предвкушением, пришлось сделать рентген, сдать кучу анализов, обойти нескольких врачей – всё ради того, чтобы получить направление к онкологу. И это в то время, когда мне предстояло выбирать красивые наряды на лето, шляпу с широкими полями, большие солнечные очки, браслеты, которые будут радовать веселыми солнечными днями и волнующими южными ночами!

Душа моя рвалась собирать чемоданы, наслаждаться приготовлениями, но что-то глубоко внутри распрямилось и стало больно колоться. И это что-то толкало меня в унылые больницы, запихивало в кабинеты врачей, торопило и злилось, когда я придумывала способы бегства от тягостной ноши. Это колючее ощущение внутри оказалось гораздо сильнее моей лени, беззаботности и даже крепкого, хорошо утрамбованного жизнелюбия. Именно оно – колючее и неудобное – еще не раз спасет мне жизнь.

К онкологу я добралась в конце мая. Мой первый онколог – Валерий Сергеевич – был серьезен. Его густые седые волосы по ручейкам бакенбардов перетекали в белоснежные усы и бороду. Невысокого роста, мощный, крепкий, он напоминал мне капитана из детских книжек. Не хватало тельняшки и трубки во рту. Его отстраненность, разговоры с самим собой, долгие взгляды в никуда. Такому человеку встать бы на корме корабля и отдавать команды матросам низким и громким голосом. А вместо этого он сидел в старом здании районного онкодиспансера в окружении пожилых пациенток, робко приносящих в качестве благодарности бутылку дешевого коньяка. Наверное, Валерий Сергеевич и сам понимал, что оказался не на своем месте. Здесь были груди разных калибров… с другой стороны, гарантированный коньяк. Валерий Сергеевич крепко пил, но это не мешало ему работать.

Когда его пальцы впервые пробежали по моей груди, он тут же всё бросил и принялся кому-то звонить. Мне достались срочные поручения:

– Пойдешь делать маммографию. Это в соседнем здании. Скажешь, что от меня, и пройдешь без очереди. Бегом! Одна нога здесь, другая там!

Надо было ему все-таки идти в капитаны. Команды отдавал он четко. Я послушалась и побежала, подгоняемая желанием скорее разделаться со всей этой нелепостью. Села в очередь за такими же, как и я, «отвалериясергеевичами» и «отгеннадияивановичами».

Маммография оказалась процедурой крайне болезненной и неприятной. Уже заметно отекшая, тяжелая и твердая грудь категорически не хотела размещаться в нужных плоскостях. Женщина в мятом халате не стала церемониться: втиснула ее между двух пластин и с силой закрутила. Крик застрял у меня где-то в горле, и в то же мгновение хлынули из глаз слезы. Мне было больно, очень больно и обидно стоять тут, зажатой чем-то холодным и злым.

– Замри, – грубовато бросила через плечо медсестра. Но, услышав мои рыдания, сникла. – Ну хватит, хватит, не плачь. Надо так, понимаешь? Потерпи, я сейчас быстренько пару снимков сделаю и отпущу.

Управилась она и правда быстро, а потом еще и без очереди сделала заключение. Мягко сунула его мне в руки:

– Ну, беги, чего сидишь?

Старый морской волк Валерий Сергеевич, докуривая очередную сигарету под окнами больницы, никуда отпускать меня не собирался. Изучив размытые снимки, он выдал мне новое задание в духе «Поднять паруса!».

– Шагом марш на биопсию в восьмой кабинет.

ГЛАВА ШЕСТАЯ, в которой меня хотят зарезать… хотя нет, мне показалось

Кабинет номер восемь находился в глубине коридора. Его искусственно отделили дополнительными дверями, образовав таким образом небольшой предбанник. Ко мне вышла медсестра, буднично и уныло сказала раздеться до трусов и надеть бахилы. Я в недоумении застыла. До трусов и в бахилах? Это что за дикий наряд?

– Такие правила, – отрезала она и закрыла дверь, оставив меня одну в небольшом коридоре. Я стала робко раздеваться. С ужасом обнаружила, что как раз сегодня надела довольно вызывающие леопардовые стринги. Села, вжавшись в стену, обхватив себя руками. Вышла медсестра и нервно уточнила:

– Бахилы где? Почему не надела? – пришлось натянуть два синих пакета на ноги и в таком виде войти.

В восьмом кабинете было многолюдно. Молодой врач, две медсестры – все разом повернулись в мою сторону. Не зная, что прятать (грудь или леопардовые трусы), я поплелась в пакетах-бахилах по холодному полу.

– Ложись на кушетку, будем делать тебе прокол.

Легла. Мои руки оторвали от груди и развели по сторонам. Предупредили, что сейчас будет больно, и резко воткнули прямо в грудь раскаленный кинжал. Нет, это, конечно, был не кинжал, а толстая игла для биопсии, но грудь мою пронзило таким огнем, что я даже не смогла выдохнуть. Дикая, горячая боль разлилась по измученной маммографией груди, но самое страшное было впереди. С такой же силой врач резко достал иглу и снова меня будто ударило током. Я еле сдерживала слезы, стонала и молилась, но мне приказали лежать спокойно, потому что биопсию нужно повторить.

– Нет, нет, пожалуйста, не надо, я не могу!

– Терпи, это тебе надо. Ещё один разочек и отпустим.

Я застыла без движения и дыхания. Внутри себя сжалась в комок боли и стыда, лежа без одежды в чертовых бахилах в холодном бездушном кабинете, где мне без обезболивающего протыкали больную грудь огромной иглой. Место прокола горело, мышцы внутри от боли скрутил спазм, спина стала мокрой. Когда врачи скомандовали:

– Готово, можешь одеваться, – у меня не осталось сил ответить. Я с трудом встала и на слабых ногах поплелась к своей одежде.

Морской волк поймал меня где-то на лестничном пролете и скомандовал быть как штык на следующий день на врачебной комиссии. Без вариантов. Грудь тянуло, голова гудела, но слезы уже не текли. Они застыли где-то внутри.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой слишком мало воздуха

Комиссию назначили на полдень. И чем меньше времени оставалось до полудня, тем беспокойнее становилось у меня на душе. Я не боялась, потому что ничего страшного сказать мне не могли. Я уже сдала онкомаркеры, они были в норме. Наконец-то получила заключение по тем самым клеткам кожи, что так больно взяла из ранки маммолог – и там чисто.

Подруги в один голос рассказывали, что такое случалось практически с каждой. Устрашающие подозрения всегда оказывались беспочвенными. Да я и сама понимала, насколько нелепы могут быть подобные предположения. Моя мама, многочисленные тетушки, сестры – все ближайшие родственницы были здоровы. Обе бабушки уже умерли, но причины их смерти значительно отличались от рака – инфаркт, инсульт.

И всё же… какая-то посторонняя мысль, еще толком не сформулированная, сырая и невнятная, дергала меня: «Что это может быть? Что за болезнь, которая не лечится антибиотиками, не реагирует на примочки, которые мне прописали, и так быстро распространяется?». Беспомощность лекарств, которую я наблюдала уже третий месяц, была мне неприятна. Я не могла ничего проанализировать, не знала, как взаимодействовать, и это новое для меня ощущение отсутствия контроля над своим телом нервировало.

Обычно решительная и собранная, я чуть дрогнувшим от напряжения голосом попросила мужа:

– Миш, поехали вместе. Что-то мне в этом диспансере не по себе, неприятно. Сходи со мной на комиссию.

Миша, как и большинство сильных и уверенных в себе мужчин, больниц не любил и ехать туда боялся. Едва переступая их порог, он менялся, в глазах появлялись какая-то запуганность и бессилие. Рационального смысла брать такого помощника с собой не было, но я почему-то успокоилась, когда он согласился.

Приехали и тут же попали в вязкую, крикливую, нервную очередь. Люди заходили в кабинет, чтобы выйти или с надеждой и обнадеживающими результатами в руках, или с отчаянием, когда по лицам врачей читаешь гораздо больше, чем в своем сухо написанном, непонятном диагнозе. Мы выбивались из окружающей среды. Держались за руки, что сдувало напряжение, как дорожную пыль. Шептались, хихикали, говорили о предстоящей поездке (оставалось меньше недели, а вещи стояли несобранными). Наконец назвали нашу фамилию. Мы вместе шагнули в кабинет.

Повсюду сидели врачи. Человек восемь-девять, не меньше. На стульях, краешках стола, тумбочках. Морской волк стоял рядом с нами и неуместно торжественным голосом стал зачитывать протокол:

– Пациентка Анна Мелия, 29 лет. Обратилась ко мне с жалобой на уплотнение в груди…

В окно нещадно било наглое майское солнце, заливая маленькую комнату своим теплом и светом. Где-то на улице ехали машины, разговаривали люди, создавая монотонный и убаюкивающий гул города. Все было так привычно и обыденно, и даже лица всех этих врачей казались мне какими-то знакомыми, как будто всё это уже было со мной не раз. Заурядный обычный день.