Стучитесь, открыто. Как я боролась с раком, потеряла надежду и нашла себя

Я все еще отмахивалась от молчания врачей на эту тему, но продолжала ее изучать. Оказывается, в первую линию химиотерапии мировые протоколы вот уже несколько лет включают биотерапию – препараты на основе антител, блокирующих развитие агрессивного белка. И это значительно улучшает статистику.

Я написала Красавчику письмо с вопросом: действительно ли надо подключать биотерапию и, если да, то почему мне никто ничего не говорит? Он перезвонил. По голосу я поняла, что случилось что-то серьезное. Серьезное? Да всего-то забыли назначить один из важнейших препаратов, подумаешь. Он сказал, что обсудил мой вопрос с Вашим Величеством, и да, капать его определенно стоит. Где-то к середине курса его впопыхах добавили. А я всё отмахивалась.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, влажная от слез

В то первое тяжелое время говорить о своей болезни я совершенно не умела. Справедливости ради надо отметить, что я не научилась и потом: чуть что, сразу начинала плакать.

Со слезами у меня всегда были сложные и запутанные отношения. Есть женщины, которые плачут как-то… молча. Их красивые лица лишь немного меняются, появляется грусть и драма на лице, уголки губ опущены, из глаз аккуратно текут слезы. Они смотрят вдаль, подбородок робко дрожит. Потом успокаиваются, промакивают чуть покрасневшие глаза салфеткой и говорят: «Извините, у меня так накопилось, надо было выплеснуть…». Такой деликатный подход к процессу с детства был мне незнаком. Мой сценарий более суров: ровно в одну секунду я принималась выть так, будто деревня собралась оплакивать местного попа. Громко, с всхлипываниями и завыванием, потеряв дар речи. Литры слез делали носовой платок бессмысленным предметом – он насквозь промокал уже в первые минуты. Опухали глаза, напрочь закладывало нос, пока я пыталась как-то собраться… любые попытки сказать хоть слово вызывали новую волну рыданий. Только спустя какое-то время я приходила в себя. Красная, опухшая, нос не дышит, глаза зареванные. Пыталась заговорить, все еще всхлипывая и высмаркиваясь.

Такой была моя обычная реакция на простые житейские сложности, будь то напряженный разговор с недовольным клиентом или сюжет по телевизору о брошенной собаке. Стоит ли говорить, что в дни невероятно сложных решений и вопросов без ответов я старалась вообще не обсуждать эту тему. Иначе после любой неловкой фразы, неуместного вопроса начиналось светопреставление с подвыванием и заламыванием рук. Люди так пугались моей реакции, что я сама уходила от разговоров.

Но самым близким друзьям скомкано и нервно я сообщала новости о лечении. В то время я впервые почувствовала, какая пропасть может разделять человека болеющего от остальных. Здоровых. Как-то мне позвонила подруга.

– Анютка, сейчас нужны все силы. Надо собраться, моя милая. Самое время пересмотреть свою жизнь!

Я горько усмехнулась. Чего пересматривать? Такая обычная, простая жизнь. Допустим, ссорюсь иногда с мужем – характеры у обоих вспыльчивые, терпения не хватает. Ну, так же все живут. Обожаю своих детей – вот где источник оптимизма и бодрости. С ними болеть некогда, из больницы сразу на детскую площадку. Вот тебе и смена обстановки, и свежий воздух. Меня любят и ценят на работе: улыбчива, легка в общении, умею увлечь команду. Я словно история из глянцевого журнала со своими, конечно, сложностями, плохим настроением… но в целом менять-то было нечего.

Я была решительно всем довольна. И все про себя знала: нрав веселый, мысли позитивные, настроение отличное. Даже сейчас, в такой сложной ситуации, я справлялась. Более того, была на высоте! Вот новые шпильки изумительного оранжевого цвета. Я крашу блеском губы и иду в онкодиспенсер. Видите? Меня так просто не сломать.

Я решила, что буду хорошо выглядеть назло обстоятельствам. Потому что не собираюсь посвящать свою жизнь болезни. Так что подруге я отвечаю единственным возможным образом:

– Ага. Поеду в Тибет, дам обет молчания и, может быть, наконец-то на меня снизойдет, как неправильно я живу и почему же небеса решили меня покарать.

Ещё будет столько таких разговоров. Я отточу свой сарказм до блеска, с первых слов научусь понимать, куда дует ветер, чтобы парировать колко и больно.

Но где-то глубоко внутри вопрос застрянет неудобным крючком. Оставшись наедине с собой, в своих молитвах, ночных раздумьях, сняв маску усмешки и всезнания, я буду осторожно щупать эту новую мысль. Где-то на самом дне души, где только зарождаются чувства, шелушащимся пятнышком засвербило нервное и беспокойное чувство вины. Не было у него ни внятного анамнеза, ни выраженной угрозы для жизни, но оно стало постоянно зудеть и задевать здоровые ткани по соседству. Ворочаясь в кровати, я все думала: почему я заболела? Ведь по какой-то причине это случилось именно со мной. Значит, надо найти, отыскать эту причину – и постараться исправить ее.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, после которой волос на моей голове уже не останется

В том году осень для меня наступила где-то в середине июля. Волосы стали выпадать не сразу. В этом был огромный плюс: можно было подготовиться к тяжелому расставанию. И коварный минус: каждое движение головы сопровождалось падением безжизненных прядей. Волосы были повсюду: на одежде, расческе, подушке, полу, в руках детей, которые хотели просто обнять маму. Кожа головы зудела, чесалась… и как же тоскливо было ее чесать! Я наглядно поняла, какие у меня густые волосы – сыплются, сыплются, а все никак не закончатся. В итоге мы с Мишей поехали за париком на машине. Открыла окно, подул ветер – с моей головы упало ещё несколько прядей волос.

Я хорошо держалась в салоне париков. Хохотала, разглядывая себя в шапочке-сетке в зеркале. Хохмила, примеряя перед мужем нечто пепельное, манящее в непристойные приключения. Болтала с консультантом, обсуждая уход за новой прической. Веселилась, превращаясь в неожиданную блондинку, загадочную шатенку, привычную брюнетку. Пока, наконец, не выбрала ухоженный парик с длинными каштановыми волосами. Без челки, синтетического блеска и четкой формы. Почти как настоящий.

– Если вы хотите, мы можем сразу вас и подстричь.

Я застыла: как? зачем? Да, волос осталось мало, выглядят они крайне печально. Но пока ещё есть! А это значит, что есть убежище, пусть временное, где можно спрятаться от нового этапа, в который я так упорно не хотела шагать.

– Вам станет гораздо легче, вот увидите. Кожа головы перестанет зудеть. Парик будет держаться лучше. Давайте! Мы все сделаем аккуратно.

Испуганная, я задумалась. Черт побери, действительно, сколько можно собирать пряди волос с подушек? И куда я пойду стричься? К своему мастеру, который никогда меня короче каре не стриг?

Решилась. Отправила Мишу прогуляться, попросила развернуть меня от зеркала, чтобы не быть свидетельницей печального расставания. Спустя несколько минут дело было сделано. Мягко развернули кресло. Сказали, что уже можно смотреть. Я открыла глаза, и крик, глухой, тоскливый, застыл в тишине салона. Из зеркала на меня смотрела напуганная, жалкая, некрасивая, к тому же лысая женщина. Я не узнавала себя. Более того, незнакомая женщина была мне неприятна. Я не видела ни стойкости, ни характера, ни харизмы, в которых была уверена всю свою жизнь. Только бесконечные боль и горе.

Раньше времени вернулся муж. Я увидела в зеркале его растерянное лицо и зарыдала навзрыд. Без волос это была уже совсем другая я.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, в которой я объявляю войну

В период своего первого расставания с волосами я страдала тяжко и безнадежно. Жаркое летнее солнце светило вовсю, а я ходила, спрятавшись под париком..

Никогда прежде бритая налысо голова не представлялась мне такой проблемой. На работе, в коллективе талантливых и креативных дизайнеров смелые и даже вызывающие стрижки были обычным делом. Практически каждый время от времени красил волосы в дикие цвета, выбривал виски или брился налысо, делал татуировки и пирсинг. Я всегда восхищалась и поддерживала эту внутреннюю свободу. Да и сама была то с огненно-красной шевелюрой, то с дредами. Но сейчас я просыпалась по ночам от жутких кошмаров, в которых парик спадал с меня в присутствии окружающих и люди с жалостью смотрели на меня. Я больше не могла выдавать лысую голову за стиль, стеб или провокацию. Теперь я видела в ней только клеймо болезни, которая бьет наотмашь, выискивая слабые места.

Отсутствие волос стало для меня очевидным и бесспорным доказательством того, что я больна. Вид ставшей такой маленькой головы и бледного прозрачного лица вгонял меня в колоссальное отчаяние. Больная, лишенная прежней уверенности в собственном здоровье и привлекательности, я отводила глаза от зеркала. Мне было тяжело видеть, как болезнь издевается надо мной, пытаясь лишить права выбора.

Я злилась, силилась переступить через себя и выйти на люди с гордо поднятой лысой головой, но не могла. И тогда я решила перейти в атаку. Я надевала парик, красилась, выбирала самые яркие наряды, вызывающие туфли и шла в диспансер. Там на фоне серых стен в отчаянной духоте сидели больные, злые, уставшие люди. Казалось, ко мне стекаются все немногочисленные краски этого унылого места, я примагничиваю к себя все живое и яркое, оставив тоску и страдания другим.

Отделившись таким образом от окружающей действительности, я убеждала саму себя, что не имею к ней никакого отношения. Я – кусочек совершенно другого пазла, лишь по нелепой случайности попавшего в эту коробку. Я тут временно, и все изменится, как только я пройду это испытание. А пока надо потерпеть и поярче накрасить губы.

Болезнь объявила войну, но я решила пойти в наступление. Сметала на своем пути любое проявление сочувствия и жалости, прикладывала колоссальные усилия, чтобы окружающие меня люди не разглядели, не заподозрили, что на самом деле происходит со мной. И надо сказать, в этом деле я весьма преуспела. Большинство знакомых действительно даже не догадывались о том, что волосы на моей голове – чужие, а я тяжело больна. Ощущение собственной ловкости и хитрости было таким волнующе приятным, что я и глазом моргнуть не успела, как плотно подсела на него.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, с запахом моря, шумом вечеринок и привкусом вина

В середине лета, съездив на очередной контроль в Петербург, я спросила у Вашего Величества, можно ли поехать на море. Он согласился. Опухоль в груди заметно уменьшилась, лимфоузел и вовсе перестал прощупываться. Это означало, что химиотерапия работает. Я знала, чувствовала, что верно выбранная стратегия бескомпромиссной войны с раком даст результат! И теперь мне полагалась долгожданная награда – отложенная на неопределенный срок поездка на море.

Я злилась на болезнь не только из-за того, что она вторглась в меня и разрушала мое тело. Меня прямо-таки бесила необходимость подстраиваться, сбавлять обороты, пропускать интересные мероприятия, сидеть в больнице вместо того, чтобы бурно проживать день. Любой сбой в моей программе, сход с дистанции символизировал для меня покушение на смысл жизни. Я отказывалась прозябать в тоске и плохом самочувствии. Активная, энергичная, я всю свою жизнь летела вперед, подчиняя все на своем пути мощной, бьющей через край энергии. И вынужденные паузы, которые сейчас образовались в моей жизни, вызывали скрипучее раздражение.

Поэтому на море я взяла свое сполна. заполняла пространство событиями и эмоциями. Днем, под тенью пальм защищаясь от беспощадного солнца, водила детей на море. Вечером в составе большой и шумной компании с друзьями и детьми, шла развлекаться.

Химиотерапию, как и обещал Ваше Величество, я переносила довольно легко. Лежала под капельницей в уютном частном кабинете, пару часов отдыхала, а потом причесывала парик, который от высокой влажности скукоживался до старой поношенной шапки, и бежала на танцы, оставив детей под присмотром бабушки.

Я так ловко научилась загонять страх глубоко внутрь, что он и вовсе перестал меня беспокоить. Новые обстоятельства жизни меня изменили. Теперь я, подобно покорившему Эверест скалолазу, чувствовала в себе колоссальную силу. Я знала, что, если преодолею этот этап в жизни – а в том, что я смогу беспрепятственно это сделать, я даже уже и не сомневалась – мне будет по плечу все. Ведь я – только подумайте! – пережила рак! Стояла на краю, но выстояла. Заглянула смерти в лицо, но сила духа и крепкая уверенность в себе даже при этом непростом знакомстве сыграли в мою пользу.

Я отшлифовала уверенную улыбку и спокойный голос, которым теперь отвечала на вопросы о здоровье. Окружающие восхищались: «Аня, ну сколько в тебе энергии! Никогда не унываешь! Жизнь бурлит, даже не подумала бы, что болеешь! Ты просто молодец!». Вокруг меня по-прежнему было много друзей, которые больше не лезли в душу, а лишь констатировали то, что видят. Да, я настоящий борец и конечно же справлюсь со всеми испытаниями.

В последние дни отпуска, смотря в зеркало, я понимала, что брови и ресницы предательски покидают меня. Но, как опытный строитель, я взялась чинить фасад. Гуще красила глаза, дорисовывала карандашом брови. И снова ловко уворачивалась от побочных действий лечения: ни одна фотография в соцсетях даже косвенно не касалась темы болезни. Отовсюду я смотрела с улыбкой, а четко нарисованные брови и густые волосы превращали меня в обычную девушку. В здоровую девушку.

Наградой за временные неудобства для меня стали очевидные изменения к лучшему, которые я наблюдала день за днем. Тело мое прощалось не только с волосами, но и с опухолью. Грудь вернулась в прежнее состояние. Никаких уплотнений не прощупывалось. Вернувшись с моря, я вновь отправилась в Санкт-Петербург. Меня ждал довольный Ваше Величество.

– Прекрасно, очень хорошо, – он внимательно осмотрел грудь и подмышки. – Химия сработала отлично! Можно оперировать! Готовься.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, в которой я бы предпочла спать дальше

Как готовиться, я толком и не знала. Это была первая операция в моей жизни. Ко мне в палату зашел анестезиолог и начал расспрашивать о самочувствии, сопутствующих заболеваниях, рассказал, как может подействовать наркоз. Я, убежденная в том, что все будет хорошо, отшучивалась:

– Доктор, вы лучше скажите, а можно мне чего-то особенного добавить в наркоз, чтобы я цветные мультики видела? – на это анестезиолог улыбнулся и ответил.

– Мультиков не обещаю, а вот очень глубокий сон точно будет.

Так и вышло. Правда, прервался этот сон резко и грубо. Словно мощным ударом в грудь…

Перед этим, оказавшись в операционной, я в приподнятом взволнованном настроении с нетерпением ждала начала действа. Ваше Величество что-то рисовал на моем голом теле маркером: не иначе как карту сокровищ, над которой, судя по рисунку, пиратам предстояло как следует попотеть. Затем меня, порядком замерзшую, уложили на операционный стол, подключили к датчикам и проводам. Вставили катетер в вену. Надо мной загорелась яркая лампа, свет заливал операционную и слепил мне глаза, я прикрыла веки…

И тут этот удар. Будто я упала с огромной высоты, от чего сбилось дыхание и стало нестерпимо больно. Я с трудом открыла глаза.

– Все прошло отлично. Как себя чувствуешь? – Ваше Величество был рядом, но лежала я уже не в операционной, а каком-то холодном, темном коридоре.

– Я… мне очень больно. Всё так болит, – я даже говорить толком не могла от этой чудовищной тяжести в груди.

– Сейчас скажу, чтобы сделали обезболивающее.