Важен каждый

Дочка больше моря любила бассейн, поэтому с учебниками лежала на шезлонге. Туристы, видевшие девочку в купальнике со школьными учебниками, сочувственно улыбались ей. Я настаивала, чтобы она каждый день училась как в школе, только самостоятельно.

У меня всегда был с собой мобильный телефон. Я надеялась, что мне позвонят и разрешат вернуться.

Последний туристический сезон в октябре в Турции. Много маленьких детей. Я понимаю, что не могу спокойно смотреть на танцующих маленьких детишек. Я вспоминаю, что в мае у Биржана родилась дочка, а в июне его арестовали, и слезы сами собой катятся из глаз.

Через неделю я понимаю, что звонка не будет. Я начинаю звонить друзьям в Москву, объясняю без подробностей, что мы вынуждены приехать в Москву на неопределенное время, и нам надо будет где-то жить. К счастью, у наших московских друзей оказалась временно свободная квартира на окраине, и мы могли там остановиться на несколько недель.

Прошу туроператора поменять билеты на Москву.

Асель: Турция с солнцем и учебниками

Я уже плохо помню, как мы добирались из Астаны в Турцию, но помню время, проведённое там. Я была счастлива. Тепло, солнце, вода, вкусные блинчики с шоколадом, которые готовили на улице около отеля, веранды, плетёные кресла, гамаки, пальмы. Всё как надо. Но только не учебники. Это были бестии, которые мама купила специально, чтобы я не отставала от школьной программы. Школа будто бы преследовала меня по пятам. У мамы были очень хорошие и благородные цели, но для меня это был сущий ад. Все объяснения законов и правил химии с физикой, теоремы геометрии и задачи по алгебре, грамматика по русскому языку заставляли мой мозг гудеть своими непонятными формулировками и афоризмами с эпитетами. Так что я ходила под солнцем с раскалывающейся головой. Я поняла, что призрак школы бессмертен, и вне своих стен он даже хуже, чем в своей обители. В школе хотя бы встречались хорошие учителя, которые были в силах понятно разъяснить эти иероглифы в учебниках.

В Турции время пролетело незаметно, исключая часы учёбы, и вскоре мы отправились в Москву. Вот это я понимаю – кайф. В Москве я всегда бывала с мамой проездом, но образ город оставил очень хороший, добрый и красочный. Так что я была рада, но немного напугана внезапными сменами планов – я не понимала, почему мы не возвращаемся домой. А ещё меня пугала затея пожить в Москве. Жить в ней – не то же самое, что быть проездом. В этом огромном городе с кучей людей и постоянным движением? Да-а, серьёзная затея. Особенно после просторной и спокойной Астаны, где всё так понятно и просто.

Ссылка

Второй день в Москве. Утро. Звонит телефон. Приехали Сережа с Олей. Говорят, времени нет зайти, просят спуститься. Надеваю свою теплую белую куртку и иду на улицу. Они оба в серо-черной одежде. В Москве почти все одеваются зимой в темное – это практично. В Москве очень плохая экология, а зимой еще добавляется жуткий антиобледенитель – белые солевые кристаллы высыпают на улицы десятками тонн, они смешиваются со снегом, растворяются в нем и образуют коричневую кашу-жижу на тротуарах и проезжей части, и плохо смываемый серо-черный налет на обуви, автомобилях, деревьях, зданиях и, разумеется, одежде. Дует холодный ветер. Мои друзья ежатся от холода. И лица у них тоже по-московски серые. А у меня – загар. Мы смеемся – непонятно, у кого из нас проблемы. Обнимают меня и протягивают конверт: «Сколько можем. Держитесь».

Госслужба съедает много времени. Думаю, в Астане я недостаточно занималась с дочкой. Зато теперь я готовила дочке завтрак, обед и ужин по ее заказу, могла с ней гулять и ходить в театр, смотреть вместе японские аниме и просто сидеть на кухне и разговаривать. Это – главный плюс моей вынужденной ссылки. Мы учим детей, но и они многому учат нас…

Каждое утро я смотрю казахстанские новости в интернете, в надежде прочитать об окончании «дела статистиков». Просыпаюсь с надеждой, что сегодня наше изгнание закончится, пока однажды в ноябре не читаю об уголовном деле против меня и объявлении в международный розыск по линии Интерпола.

Когда понимаешь, что в Москве придется жить и ждать неизвестно сколько, начинаешь думать, как и на что жить. Начинаю встречаться с теми, кого знаю, и бывшими коллегами. Мне нужна работа. Все всё понимают. С моим резюме легко получить работу и в министерствах, и в крупных компаниях. Но, когда узнают, что я в розыске, сразу говорят: «Нет, это опасно, прежде всего – для вас».

Официально устроиться я не могу. Я занимаюсь переводами с английского на русский и экономической аналитикой. Очень помогают друзья.

Два раза в неделю, отправив дочку в школу, я еду в гости к Юле с Филом. Дорога занимает два часа. Расстояния в Москве такие, что на дорогу можно потратить полдня, поэтому в дороге все читают или утыкаются в свои телефоны. Приезжаю уже уставшая. От домашнего образа жизни у Фила, который тоже не был гражданином России и работал онлайн, начались боли в спине, и мы стали дружно заниматься цигун в их небольшой однокомнатной квартире. Было весело и смешно, потому что их маленькая дочка Сонька при каждом «упражнении сидя» пыталась залезть на спину то к папе, то к маме. Так я проездила к ним полгода, пока они не уехали жить в Англию.

Ожидание тянулось томительно долго – дни, месяцы, годы. Ждать чуда. Чуда, что правоохранительные органы Казахстана во всем разберутся и объявят, что мы можем вернуться домой.

Асель: Первый кошмар

В моей пока ещё недолгой жизни было всего два периода, когда мне хотелось умереть. И вот первые два месяца в Москве были моим первым периодом. Мои страдания по поводу школы, которые сопровождали меня половину седьмого класса и начало той осени, показались мне сущей ерундой. Если вам снились кошмары, в которых вы чувствовали тяжесть во всём теле, удушье, а вокруг было тесное и замкнутое пространство, то да, это наши первые два месяца в Москве, вы их можете прочувствовать, вспомнив эти сны. Конечно, я понимаю, что многим людям приходится проходить через куда большие страдания и испытания. Но для меня, в моём единственно-личном опыте, это было самым страшным. И слава Богу, пока это единственные мои испытания.

Мы смогли поселиться в маленькой квартире, в которой была стандартная для хрущёвки мелкая кухня, где еле могут разойтись два человека, и зал с раздвижным диваном. Когда диван раздвигался, пройти к письменному столу у окна за диваном тоже мог всего один человек, так как часть комнаты напротив него занимал шифоньер.

Нам нельзя было часто выходить на улицу. Маму уже объявили в розыск. Мы не ездили в центр. Самым большим развлечением для меня тогда был поход в соседний Макдональдс. К счастью, у нас с собой был мой большой ноутбук Asus, и мы выходили в интернет. Мама проверяла новости, а я сидела в соцсетях. Точнее, мама запрещала мне в них сидеть. И понятно, почему – нас могли найти по моей странице ВКонтакте и через моих друзей, с которыми я списывалась. Но я тогда этого не понимала и тайком заходила в сети, пока мама была на кухне или спала.

Большую часть времени я должна была заниматься. Я хотела сжечь эти казахские учебники. Мама помогала мне изучать один раздел за другим. В духоте замкнутого пространства этой квартиры голова у меня варила хуже обычного. Пользы я в этом не видела, и отсутствие мотивации помогало моему торможению. За окном беспросветная серость и влага. Мама злилась, когда я тупила, и вот это меня пугало больше всего. Нет ничего страшнее, когда твоя обыкновенно добрая мама злится. Я регулярно плакала, даже скорее рыдала.

Удивительно, как я не выкинула учебники в окно, в этот вечно мокрый от дождя двор. Наверное, я слишком боялась маму. Через месяц я начала со слезами на щеках просить маму отдать меня в школу. Вот ведь комедия жизни, вы только подумайте. Я! Прошу отдать меня в школу! Ха! Вот это я понимаю, ирония судьбы. В итоге наши друзья смогли зачислить меня в школу. Вскоре мы перебрались в двухкомнатную квартиру с большими окнами в пяти минутах ходьбы от школы. Это был самый настоящий глоток свежего воздуха. Ощущения были невероятные, притом, что новая квартира не шла ни в какое сравнение с нашей, астанинской – тоже обычной, но которую мама сама обставляла и которую мы заполняли своими красивыми сувенирами из разных стран. В которой были все наши вещи, моя яркая комната со всеми игрушками и компакт-дисками.

Всё это для нас кануло в лету. На контрасте с двухмесячным адом новая жизнь казалась уже не такой страшной.

Близкие люди из ближних и дальних стран

После приезда в Москву первую неделю мы еще общались с родителями. Но скоро поняв, что их беспокойство за нас настолько сильно, что они будут звонить каждый день, пришлось привести все возможные доводы, что с нами все будет в порядке, что скоро мы вернемся в Казахстан, и сменить телефон. Понять, насколько тяжело родителям четыре года прожить в неведении, когда и как закончится ссылка дочки и внучки, думаю, сможет только тот, кто сам пережил такое.

Уже позже, при свиданиях в лагере под Алматы, родители рассказывали, как им было тяжело. К ним домой в Усть-Каменогорске приходили следователи и спрашивали про наше местонахождение. На что им моя смелая мама заявила, что это они должны сказать, что с их дочкой и внучкой. Все родственники, друзья и коллеги их поддерживали. Посторонние люди отреагировали по-разному – кто-то сочувственно, кто-то не очень… Я под такими взглядами – удивленными, сочувствующими, испуганными, любопытными – проходила четыре месяца после ареста моих замов, мои родители – четыре года после нашего вынужденного отъезда…

Первые дни и месяцы после объявления меня в розыск я боялась выходить из дома. После четырех месяцев круглосуточной слежки и прослушки в Астане мне казалось, что кругом бродят сыщики… Я не знала, насколько серьезно меня ищут. А неведение порождает еще больше страхов.

В январе 2010 года нас навестили друзья из Европы. Мы пошли в театр. Это был первый за долгое время выход в публичное место. Все прошло хорошо. Для дочки это был первый опыт оперы, для меня – пара часов ощущения свободы. Второй день мы гуляли по историческим местам. На третий день пошли в костел слушать классическую музыку. Было время Рождества. Неважно, какой мы религии, мы все равно получили подарки.

Мой телефон был у одного нашего хорошего друга из Казахстана. Номер был дан ему только с одной целью – сообщить, если про меня вспомнят, и надо будет что-то предпринять. Через два года после нашего переезда, в 2011 году он позвонил мне из номера гостиницы. Моя реакция была как у настоящего разведчика: «С какого телефона ты звонишь?»

– Из гостиницы

– Из какой гостиницы?

– Посольской.

Я сразу положила трубку. Звонить из гостиницы Посольства Казахстана в Москве было то же самое, что звонить из здания правительства в Астане.

Он перезвонил с улицы. Новостей не было. Встречаться я не хотела, боялась, что за ним могут проследить.

Летом следующего 2012 года он снова был проездом в Москве и настоял на встрече. Встреча вылилась в настоящий детектив. Мы договорились встретиться в 8.30 вечера возле большого монумента в одном из парков. Монумент с разных сторон вроде бы одинаковый, на самом деле оказался разным… В поисках друг друга мы ходили вокруг не меньше получаса… Когда мы наконец друг друга нашли, уже темнело… У него оставалось полчаса времени. Что можно обсудить за 30 минут? Он быстро спрашивал, как мы живем, я спрашивала, есть ли какие-нибудь изменения в нашей стране.

Еще несколько наших друзей из Казахстана пытались с нами связаться. Но я сочла, что лучше отказаться от общения, чем подставлять и их, и себя.

Июнь 2010 года. Открываю интернет. Приговор суда – пять лет Биржану, шесть лет – заместителю по переписи Нурлану. Первый порыв – лететь первым же рейсом в Астану. Ведь мне сказали, что во всем разберутся…

Друзья говорят, что ехать бесполезно. Если я поеду, меня сразу посадят, вместе с ними. Уговаривают оставаться.

Снова дни ожидания. Такая наивность, что после неправедного суда над ними еще кто-то будет разбираться со мной.

«Эмираты»

Апрель 2012 года. В интернете новости про меня. Но что за ерунда – будто меня нашли в Арабских Эмиратах!

В Арабских Эмиратах я была один раз, и то транзитом полдня, в 2005 году.

Почему именно Арабские Эмираты? Может быть, потому что Арабские Эмираты ассоциируются у большинства с красивой сказочной жизнью?

В Казахстане объявлена борьба с коррупцией. Аресты транслируются по всем телеканалам страны.

Когда государство проводит целенаправленное мероприятие, параллельно идет пропаганда в средствах массовой информации, то это общая практика в любой стране.

В нашем случае – сначала шла информационная лента, под которую потом подгонялись события. В новостях мы объявлялись преступниками. Пропаганда борьбы с коррупцией привела наше дело, которое находилось еще в стадии расследования, к точке невозврата: обвинили, значит надо и осудить.

Сначала Финансовая полиция объявила об аресте заместителя председателя Агентства по статистике по Переписи и о хищении денег Переписи. Это было сделано в июне 2009 года, когда дело еще не было расследовано. Но заявление сделано! Значит, Финполу надо доводить дело до конца именно с такой формулировкой – «хищение».

Затем арест первого заместителя. Снова «сброс» негативной информации в СМИ.

Это, в свою очередь, зародило недоверие к итогам переписи населения и к статистике как таковой. Народ начинает сомневаться в итогах Переписи – это при том, что в Переписи участвовал каждый, все заполняли бланки.

Журналисты в Казахстане относились ко мне хорошо. Я не любитель публичности. Но в период подготовки и после Переписи я дала множество интервью на телевидении и в газеты, после чего стали просить интервью не только про Перепись.