Обещание

Внимательно провожая взглядом Дмитрия, последним покидающего конференц-зал, мрачно усмехнулся, поднимаясь и разминая шею.

Для меня стало огромным и очень приятным сюрпризом, я бы даже сказал, двойным подарком то, что я, сам того не подозревая, выкупил предприятие, где работала Ада.

Несмотря на то, что вместе с ней на руководящей должности явно работал ее родственник. Правда, возможность того, что они были однофамильцами или скрывали свое родство, я не исключал, однако заметное внешнее сходство наталкивало на определенные мысли.

Но это в принципе меня не трогало, собственно родственные связи не порицались, самое главное, что я успел заметить: из-за этого факта к Аде относились без предубеждения, наоборот, в глазах, эмоциях и жестах коллег, направленных в ее сторону, было заметно уважение. И это меня радовало, хоть если бы ситуация была иной, я вполне смог ввиду теперь занимаемой мной должности это изменить. Но определенно был рад и горд, что никаких изменений или защиты, по крайней мере пока, не требовалось. Она свое место и положение заслужила сама.

Моя девочка.

Правда, называть ее своей я давно не имел никакого права. Но все же парой называл.

На губах расползлась счастливая улыбка от понимания, что я нашел ее. Спустя столько времени мы встретились вновь.

Когда же мы столкнулись на крыльце «Гранда», я, к своей досаде, действительно не узнал свою Ириску. И не из-за того, что она существенно изменилась. Выросла, черты лица стали взрослее, скулы острее, глаза больше и выразительней, и совсем не из-за краски на ресницах, а еще заметно похудела.

Последнему я был не слишком рад, надеясь, что, чтобы достигнуть этой худобы, она не голодала. Но сделал мысленную зарубку об этом моменте обязательно узнать.

Не хватало еще, чтобы Ириска страдала из-за моды или еще какой глупости.

Я не узнал ее, поскольку попросту даже и не вглядывался, кто передо мной. Для меня она была на тот момент всего лишь женщиной, пострадавшей из-за меня. Нахмурился, недовольно зашипел. Если бы я только был более внимательным…

Но что сейчас-то говорить? Я вздохнул, качнул головой, криво улыбнувшись.

Сегодня же, когда вновь увидел девушку и пообщался с ней, более внимательно разглядев, не узнать было невозможно. Да и как ее можно было забыть, когда она снилась мне практически постоянно, мучая во снах и не отпуская? Это было нереально.

Однако, видя в ее глазах панику, неуверенность и заметную нервозность, болезненную для меня попытку сделать вид, что мы не знакомы, я поддался ее игре, понимая, что наверняка она не хотела перед сотрудниками выставлять напоказ наше знакомство. Возможно, думая, что пойдут сплетни. Я мрачно хмыкнул, понимая, что сплетен в таком случае было бы действительно сложно избежать, как и косых взглядов. А может, она страшилась за свою репутацию? В общем, выдавать наше знакомство я не стал.

Хотя в тот момент мне хотелось иного. Подхватить, закинуть на плечо и унести туда, где мы бы могли… поговорить?

С губ сорвался смешок. Я видел словно наяву: резко поднимаюсь, пока она растерянно хлопает длинными ресничками и щурит зеленые глаза, пытаясь придумать отмазку, а затем рывок ? и она на плече, а я под ошарашенными взглядами сотрудников тащу ее к выходу, рыча в порозовевшее от смущения или наверняка гнева, ушко:

«Попалась, моя Ириска!»

Я с предвкушением улыбнулся. И все же она попалась.

Последнее, о чем я думал, когда переезжал обратно в свою страну ? это о том, что когда-нибудь действительно вновь пересекусь со своим наваждением, своей маленькой Ириской. Я не мог и мечтать о подобном.

«Ириска», – я облизнул губы, мечтательно прикрывая глаза, ощущая запах этих тянучих, сладких конфет.

Это прозвище еще с юности накрепко прибилось к ней. Девчонка с хвостиком и ириской во рту, она всегда норовила угостить всех этим сомнительным лакомством, безнаказанно подсаживая меня на эти маленькие сладкие конфеты. Она пахла ими.

Как же сладко она пахла.

Болезненно скривившись, стиснул подоконник до побелевших пальцев, прикрыл глаза. Уже тогда я хотел ее, запретную, недоступную и такую нежную, смешливую. Греховные мысли. Она была слишком юна. И я не имел права касаться ее. И не коснулся. Не мог запятнать ее своей похотью, прорывающейся в угоду гормонам.

Не мог и не стал.

Как же она бесилась… Ссор впоследствии было не избежать. Я уже и не упомню так сразу, по какой причине мы расстались, только помню хлопнувшую перед моим носом дверь. И отчетливо слышимая, решительная просьба с глухими рыданиями, больно ранящая мою душу: больше ей никогда не звонить.

Тяжело вздохнул, прислоняясь разгоряченным лбом к прохладному окну.

Но она не понимала, что отпустить я не смогу. Это было выше моих сил. Более того, я не мог нарушить свое обещание. Я на протяжении года наблюдал за ее жизнью, чувствуя себя иногда маньяком. Записался на бокс, чтобы хоть немного выпускать пар в перерывах между учебой, подработкой, куда я вкладывал много сил, чтобы в той же степени заглушить боль, и сторонним наблюдением за жизнью своей девочки.

Это было очень тяжело. Особенно в первый год, когда она почти не покидала квартиры, отрешившись от всего мира. Спрятавшись и от него, и от меня в своем маленьком панцире. Но спустя чуть более года она наконец начала выходить в мир, поступила на учебу в университет, и я смог вздохнуть с облегчением.

И как же было горько видеть ее в компании другого. Такую смущенную, искренне улыбающеюся другому мужику. Это было похлеще удара под дых. Я осознал, что давно ей не нужен. Чего мне только стоило заставить себя уйти, не видеть той картины, как и гнать образы, возникающие перед глазами, чем моя девочка будет заниматься с другим этой ночью. Я готов был выть на луну от раздирающей ярости и боли, и в тот день напился до состояния чертей, топя в бокале тоску и разочарование. Разочарование в себе. Я корил себя за то, что не стоило спускать все на тормозах, нужно было просто брать свое.

Но было слишком поздно, я проиграл.

Как я оказался в тот день, а точнее ночь, в постели со знакомой, я совершенно не помнил. Рассказы друзей просто добили. Оказывается, я, напившись в хлам, сам утащил такую же вусмерть пьяную подругу жены друга – Марину, а дальше… Дальше через несколько недель Марина принесла мне тест на беременность и ошарашивающую новость – я стану отцом.

Речи об аборте и не шло. Я бы не позволил. Но и Марина не была против, заявив, что ребенка она рожать намерена, но держать при себе меня только из-за того, что его отец я – нет. И я был за это благодарен девушке, и по-иному, как исправить свой же косяк, поступить не мог. Законченным эгоистом я никогда не был.

И это несомненно важное событие поставило окончательную точку в наших отношениях с Адой. Я ее отпустил, правда, из сердца так и не смог, она давно и уютно поселилась в нем.

Быстрая свадьба, рождение ребенка прошли словно сквозь меня. А при мысли, что могло быть все по-иному, что вместо блондинки Марины с уже виднеющимися животом вел бы в загс Аду, беременную от меня, внутри все мучительно переворачивалось.

Но вновь моя жизнь кувыркнулась с рождением моей маленькой принцессы.

Моей Анны Розмарин. Моей маленькой веточки розмарина.

Мне уже было не до сопливых стенаний о своем идиотизме и мыслей об ошибках прошлого. Мой мир сконцентрировался на ней. Хрупкой маленькой девчушке, похожей на меня как две капли воды. И даже черта Божневых имелась: маленькое родимое пятнышко в форме сердечка на левой щеке.

В тот момент, держа на руках хрупкое тельце, я был по-настоящему счастлив.

Но не так долго, как того хотелось.

Решение уехать за границу было спонтанным. В Штатах у меня были родственники, а язык еще по школьной, а потом и университетской программе я знал более чем хорошо. Марина поначалу упиралась из-за незнания языка и того факта, как будет трудно устроить в чуждой стране дочь, и все же, под моими уговорами согласилась.

Мы переехали.

Если я наивно полагал, что с переездом я перестану видеть во снах Аду, я жестоко ошибся.

Горько усмехнулся, взъерошив пятерней волосы.

Нет, сниться моя девочка мне не перестала. Наоборот, начала являться во снах чуть ли не каждый день, мучая меня и попросту выводя своим фантомным присутствием. Засранка! Тихий невеселый смешок сорвался с губ.

Только работа, занятия спортом и мой ребенок не давали скатиться на дно. Что же касалось Мариши, все до простого банально. Мы изначально не имели никаких глубоких чувств друг к другу, и со временем еще больше охладели.

Она не выдержала первой. Ее признание в изменах я выслушал спокойно, более того, равнодушно, не почувствовав ничего.

Скорее даже наоборот – облегчение.

Разговоров о том, чтобы жить ради ребенка вместе, даже и не шло. И именно тогда во мне созрела идея плюнуть на многое и взять тайм-аут, переехав обратно на родину. Марина была не против, а наоборот даже за, при разговоре о том, что я желаю переехать на некоторое время в Россию. И с нескрываемой радостью заявила, что дочь обязательно должна поехать со мной. По ее словам – ребенок должен знать свои корни. А ей самой требовалось устраивать личную жизнь. Ребенок, по мнению и тем же словам бывшей жены, был откровенной помехой.

Я никогда не поднимал руку на женщин, но после таких слов в сторону моей малышки я едва сдержался, чтобы не выбить зубы бывшей. Не понимая, как она вообще даже допустила подобные мысли в сторону родной дочери.

За Розмарин было до тошноты обидно, моя малышка не заслуживала такой матери. Но была слишком мала и легка на подъем, чтобы остро воспринимать наш с ней переезд и холодность родительницы.