Доброе утро, сеньора игуана!

Тут она увидела на дороге худую грязно-белую собаку, притормозила, открыла окно и сказала, обращаясь к ней:

– Hijo! Ты что здесь делаешь, на дороге? Иди домой!

Обращения «ихо» и «иха» – «сынок» и «дочка» – распространено в этой стране, причём не только среди людей старшего и преклонного возраста по отношению к молодым. Так может сказать человек любого возраста другому человеку также любого возраста, но донья Нелли говорила так не только людям (что получалось у неё как-то очень тепло), но и животным. Грязно-белая собака подняла голову в сторону машины и пробежала мимо.

– Как Вы хорошо разговариваете с собаками, – я улыбнулась, глядя на неё.

– Будет забавно, если в один прекрасный день они мне ответят, – пробасила она на одной ноте, без единой эмоции и не отрывая взгляда от дороги. Я захохотала и продолжила:

– Камило хочет мной руководить. Между тем, время уже ушло. Мной нужно было руководить первые две недели моего пребывания в Ла Косте – тогда я в этом нуждалась. Камило, видимо, думал, что я месяц буду адаптироваться, знакомиться, и, пока думал, как говорят в России, el tren ya se fue[19 - «Поезд уже ушёл» (исп.)]. Теперь я больше не буду спрашивать никаких разрешений и не буду ждать его руководства. Никаких внушений и инициатив с моей стороны, просто буду делать своё дело, а он пусть делает то, что ему позволяет совесть.

Мы свернули с дороги, проехали через ворота кампаменто, и донья Нелли, как всегда, раскланялась с охраной. Дальше повернули налево, и ректора стала причитать:

– Ах, я не могу видеть все эти манго, которые лежат и пропадают вот так, на земле…

Это было правдой. Урожай манго был обильным, и жителей кампаменто не хватало на то, чтобы с ним справиться. Несколько раз донья Нелли устраивала детям Института Бананерос официальное разрешение на проход на территорию кампаменто для сбора манго, но даже после этого спелые жёлтые плоды продолжали падать с могучих деревьев с пышной тёмно-зелёной кроной. Трудно было проехать этот участок дороги так, чтобы не раздавить несколько манго. Пару раз мы с доньей Нелли набивали пакеты этими сладкими дарами щедрой природы, везли и раздавали урожай – матери секретарши Сандры, знакомым, случайно встретившимся в Афартадо. Я приноровилась есть их, пользуясь не ножом, как поначалу, а только зубами – было проще и удобнее надгрызть мягкую глянцевую шкурку и обглодать скрывающуюся под ней нежную жёлтую волокнистую мякоть, оставив белую плоскую косточку.

Я смотрела на Нелли, и меня огорчало то бесстыдство, с которым Камило заставил её выполнять его административную работу весь этот месяц, мой первый месяц в Ла Косте. В связи с этим я потеряла к Камило интерес, как к личности, и видела в нём какой-то театр одного актёра с неясными для меня конечными целями. Во всяком случае, я поняла, что никакого единомыслия между нами нет, и что интересы его не лежат в русле музыкального образования. Всё это я выговаривала донье Нелли. Она слушала меня очень внимательно, несколько напряжённо, иногда сильно задумывалась и отвечала мало, всегда стараясь найти оправдание ситуации, Камило, фонду… Тем временем я начала занятия с новой группой детей института и искренне не понимала, что не устроило Камило в этих детях – дети были чудесные. К тому же, сравнивая старшеклассников-струнников с «моими», я пришла к выводу о весьма средних музыкальных способностях у первых.

– Каким образом отбирал Камило детей для участия в проекте в прошлом году? – спросила я у доньи Нелли.

– Он сделал объявление среди старших классов и потом записывал всех желающих.

На первом занятии с младшими я попросила старших помочь мне, показать инструменты и изобразить что-нибудь. Ребята прекрасно справились. Они показали незабвенный Концерт Пеннеси, в котором за пару выступлений успели «заболтать» пассажи, а потом провели с детьми первый урок по скрипке, дав упражнения со смычком. Я отметила недюжинный артистизм старших, чувствовавших себя в роли учителей, как в своей тарелке. На другой день несколько деток прибежали ко мне: «Profesora Anastasia, можно нам поиграть на скрипке?» Я выдала им два смычка, чтобы они повторяли то, чему вчера научились и, не выходя из вечно охлаждаемой комнатки с инструментами, отписала Камило, что преподавателя скрипки по-прежнему не хватает. Он планировал, что начать учить детей может восьмиклассница Мариана, инфантильная, хотя и не бесталанная девочка, которая была по-детски без ума от Камило. Я никогда не была в восторге от этой идеи, а, когда увидела, как Мариана держится при детях, как она распушила хвост и уже мыслит себя педагогом, снова отписала Камило, что, если мы позволим Мариане преподавать, испортим не только детей, но и саму Мариану. На меня накатило ощущение уверенности в том, что Камило, как человек, безусловно, имеющий опыт, но опыт, не сопоставимый с моим, не понимал меня.

Я ходила завтракать и обедать по одной и той же дороге мимо дома доньи Нелли, потом по тропинке мимо бассейна в бесконечных размышлениях. Однажды я шла, потупив взгляд, и едва не наступила на игуану. Обладая великолепной природной маскировкой и умением сидеть, не шелохнувшись, как камень, эти доисторические животные уже не раз пугали меня при приближении к ним. «Доброе утро, сеньора игуана» – подумала я и порадовалась, что встреча не закончилась для меня печально. В очередной раз я повторила себе, что надо быть осторожнее и смотреть под ноги – игуана могла ударить хвостом, и остался бы ожог, как от калёного железа. Добравшись до ресторана и улыбнувшись официантке Келли, я села и в ожидании своего завтрака раскрыла компьютер. Благо, даже в Ла Косте, на банановой плантации, Интернет позволял мне искать и находить ноты и дидактические материалы. Я откопала три квартетных пьесы Моцарта, «Менуэт», «Мюзет» и «Арию», чтобы дать играть старшим детям. Каждая пьеса была на одну страницу, ясная по форме, гармонии, мелодике, ритмике и крайне полезная с дидактической точки зрения.

Даже эти пьесы «в три прихлопа» не давались воспитанникам маэстро Камило легко. Главной трудностью для них было то, что, учитывая полное отсутствие базы, они не осознавали ни гармонии, ни формы, ни ритма, и играющий на контрабасе Хуан Давид считал, сколько нот «ля» он должен сыграть, вместо того чтобы осознать такт доминанты и такт тоники и считать только доли, а не количество «ля». Видя, как странно и неумело эти дети подходят к музыке, я могла только констатировать их испорченность методикой маэстро, которой я уже определённо не могла подобрать никакого другого названия, кроме как «художественная самодеятельность». Я решила попробовать «выправить» этих детей, а новых повести с самого начала, как следует. Камило же рассчитывал, что новую группу будет образовывать Даниэль, что и выразил мне к моему глубокому удивлению. Иметь возможность самому «с пелёнок» воспитать детей, которые будут у тебя в оркестре, и не использовать эту возможность? Невероятно!

Наступил очередной вторник, день Марепы. Каждый вторник я не знала, что меня там ждёт, придёт ли кто-нибудь и будет ли этот кто-нибудь одним из тех, что приходили в прошлый раз. Я обязана была ехать, хотя в дороге раздумывала над тем, откуда, собственно, возникла эта обязанность и есть ли в её непреклонном исполнении какой-либо смысл. Разумеется, ни о каком серьёзном музыкально-образовательном процессе там пока не могло быть и речи. Помимо полной неорганизованности, мгновенно встали и другие проблемы, например, проблема того, что невозможно человеку, появлявшемуся раз в неделю на два часа, в условиях шумной и многолюдной школы наладить процесс обучения музыке. Такого человека для школы фактически не существует. Институт Бананерос в этом смысле был совершенно на другом положении: я жила через забор от него, каждый день виделась с детьми, они облепляли музыкальный класс на переменах, тыкали в клавиши электронного фортепиано и просили нас с Даниэлем играть им. То есть, они так или иначе погружались в атмосферу той самой m?sica sinfоnica, которая была для региона terra incognita. Как мы с Даниэлем прекрасно понимали, эта атмосфера была одним из важнейших условий, была микрофлорой для того самого музыкального образования, из-за которого я ломала копья.

На мои опасения, связанные с невозможностью никакого процесса в школах Марепы, Камило отвечал, как и прежде, объяснениями, рассказами, рассуждениями, которым не было ни конца, ни края и в которых не было никакого толку. Приехав в третий или четвёртый вторник из Марепы, я, по обыкновению, зашла в кабинет доньи Нелли, доложиться.

– Hola, Ana![20 - «Привет, Ана!» (исп.)] Ты из Марепы? Как дела?

– У меня дела в порядке, но вот с Марепой надо что-то менять.

– Что такое?

– Я убеждаюсь в том, что мои визиты туда не имеют никакого смысла, поскольку те два часа, которые я провожу с постоянно меняющимся контингентом, никак нельзя назвать «уроками». Скорее это некие беседы о музыке, эдакая телепередача «Встреча с прекрасным» – послушали и разошлись, ничем друг другу не обязанные.

Донья Нелли опустила голову и задумалась. Я села за круглый стол светлого дерева и, немного пыхтя от жары, опёрла голову на руку.

– А что же ректоры и учителя школ? – спросила она.

– У них полно своих забот. Они не могут, и мы не вправе требовать от них контролировать процесс, да и процесса никакого ещё нет. Что ж, я пойду, увидимся!

– Hasta luego, Ana! Gracias![21 - «До встречи, Ана! Спасибо!» (исп.)]

Сразу от кабинета доньи Нелли начиналась открытая aula multiple[22 - Многофункциональный зал (исп.)], переходящая в открытый коридор. Я пошла по уже опустевшему коридору – в институте учились только в первую смену – мимо музыкального класса к зелёной калитке, соединяющей институт и кампаменто. Войдя к себе в комнату, я бросила сумку на одну кровать и легла на вторую. Птицы за окном по-прежнему заливались, солнце по-прежнему палило. Я стала раздумывать о нашем разговоре с президентом фонда. По-видимому, он был в Ла Косте с визитом, и мы случайно встретились в ресторане кампаменто за обедом. Он спросил, можем ли мы устроить симфоническую школу прямо на уроках у Даниэля.

– Нет, – ответила я, – это невозможно по нескольким причинам. Во-первых, с предыдущим преподавателем музыки, Рафаэлем, дети привыкли к тому, что на уроках можно ходить на голове и бить баклуши. Даниэлю сейчас очень трудно перестроить их и приучить к элементарной дисциплине. Во-вторых, детей в классах слишком много, а музыкальное образование – это в любом случае процесс индивидуальный. Однако идея наша с Даниэлем состоит в том, чтобы постепенно направить уроки музыки в Институте «Бананерос» в русло симфонического проекта.

– Что ж, хорошо. Руководство очень довольно нашим проектом, я надеюсь на его успех.

«Октябрь»

Камило приехал в пятницу ночью на машине с двумя молодыми музыкантами, которых он привёз как преподавателей трубы и тромбона. Обоих я знала – они ездили с ним в Москву участвовать в фестивале. Теперь нам предстояло провести в Ла Косте бок о бок три дня.

В субботу, 23 апреля, к восьми утра мы ждали приезда детей из Марепы – во вторник я предупредила их о собрании в Институте Бананерос, которое Камило называл «encuentro pedagоgico»[23 - Встреча педагогов (исп.)].

Весь день лил дождь. Донья Нелли с приехавшим к ней Мигелем и его друзьями уехали в Нэкокли, и я, глядя на этот ливень через огромные окна-стены музыкального класса, недоумевала, что они могут там делать. Я наблюдала, как Камило работает. Он начал неплохо: перезнакомил всех детей, старших, моих младших и тех четверых, которые приехали из Марепы, сказал им, что они – симфонический оркестр Ла Косты и одна команда, начал с ними беседу о музыке, спросил их, что такое «музыка» и с чего она начинается… Трубач Кристиан и тромбонист Хуан Мануэль продемонстрировали свои инструменты и их возможности, после чего дети разошлись по классам струнных (педагогами там были ученики Камило, а не он сам), трубы и тромбона. Потом Камило объявил двадцать минут перерыва и побежал с детьми гонять мяч. По прошествии двадцати пяти минут я пошла на футбольное поле, чтобы загнать всех, начиная с педагога, в класс.

Все вернулись в наш музыкальный киоск со стеклянными стенами, и Камило устроил забавную интеграцию духовых в свой доморощенный струнный квартет из старшеклассников, чтобы дать ребятам почувствовать оркестровое звучание. Это ему удалось, но дальше он свалился в то, что просто гонял туда и обратно в быстром темпе (с которым желторотые струнники не справлялись) те пьесы Моцарта, которые я дала ребятам.

В обеденный перерыв я вышла на крылечко ресторана, чтобы позвонить донье Нелли и спросить, что они делают на море в такой ливень. Она ответила, что в Нэкокли не упало ни капли дождя.

Вечером я насела на Камило:

– Надо учить детей каждого индивидуально и давать им базовую технику. Без этого ничего не выйдет.

Он обещал и в воскресенье действительно пытался работать по уму. Между тем мы с ребятами-духовиками готовили несколько концертных номеров к понедельнику – Камило пришло в голову ехать с дидактическими выступлениями по школам. Два дня я ходила с вопросом о том, как быть с организацией этих концертов, ведь ни одна из школ не знает, что мы туда приедем выступать. Директор симфонического проекта отвечал, что в понедельник утром позвоним и поедем. Вопрос для меня так и остался нерешенным, но я доверилась маэстро, подумала, может, у них в стране так принято – свалиться, как снег на голову безо всякого предупреждения, и играть концерт.

С трубой и тромбоном мы срочно взяли «Неаполитанскую песенку» (первое, что мне пришло в голову на слово «труба»), кроме того, Кристиан захотел «Вокализ» Рахманинова, и мы разложили на троих по нотам для трубы и фортепиано. Для тромбона и фортепиано я скачала несколько прекрасных и несложных переложений из Чайковского, в том числе «Октябрь» из «Времен года». Хуан Мануэль не знал этой музыки. Мы с ним стали разбирать, я ему комментировала, где лучше взять дыхание, чтобы не набрасываться на начало фразы, как лучше посчитать и прочее, так что в конце концов он сделал большие глаза: «Сеньора, doctora, profesora… Так с тобой, оказывается, так полезно позаниматься!..» Я посмеялась. Мальчик был очень музыкален и отличался богатым внутренним миром и особой вдохновенностью. Трубач Кристиан был попроще, в «Неаполитанской песенке» он ни одного разу не сыграл те ноты, которые Чайковский написал – все время что-то добавлял от себя. Мы с тромбонистом все время хохотали, каждый раз ожидая новых изобретений трубы.

В субботу вечером мы долго пели и танцевали под гитару в доме доньи Нелли – Камило играл превосходно. Был день рождения одной из приехавших подруг, и мы пели её любимое вальенато так долго, что весь следующий день я продолжала напевать: «Baranquilla – ciudad de cantores, de vallenato y acordiones…»[24 - «Баранкилья – город певцов, вальенато и аккордеонов» (исп.)]. Вечер вышел настолько тёплым, что я обмякла, и в воскресенье начала думать, что Камило, хоть и поросёнок, но всё-таки несёт в себе музыку. Он спросил меня: «Как ты думаешь, если я все-таки уйду из этого проекта?..» И я настолько углубилась в размышления о том, что он всё-таки хороший музыкант, что ответила: «Даже если ты всерьёз станешь директором того другого фонда, не думаю, что будет так уж невозможно совмещать. Работа уже начата, надо только продолжать в ритме. Ты мне нужен». Он был счастлив.

В субботу стало так холодно, что вкупе с жёлтыми листьями, вечно лежащими на земле и «Октябрем» Чайковского мне начало казаться, что наступила осень. Впервые за два месяца я посмотрела на градусник. Он показывал лишь +23.

На утро понедельника я запланировала демонстрацию трубы и тромбона на уроках Даниэля в Институте Бананерос. Демонстрации скрипки запланировано не было, поскольку Камило должен был, начиная с семи утра, звонить по школам. Мы чудесно проводили трубно-тромбонные уроки, когда в девять часов маэстро вдруг появился в музыкальном классе и ласково сказал мне: «Что ж, я буду начинать звонить по школам?» Я нашла в себе силы ответить ему «да» вместо «ты уже два часа как должен был звонить». Однако оказалось, что у него нет ни одного номера телефона. Дошло до того, что я сама позвонила в свою Марепу и решено было ехать сначала туда, а потом в Ригородо, куда в конце концов пришлось звонить донье Нелли. Таким образом, уже оправдав мой упрёк по поводу местонахождения директора проекта за спиной у двух женщин, последний продолжал в том же духе.

Помимо того, что мы очень долго ждали транспорт (он тоже не был организован Камило заранее), возникла параллельно новая проблема, вылившаяся в ситуацию, моральная сторона которой мне бесконечно противна.

Я была уверена, что мы поедем в составе четырёх человек – педагогов симфонической школы, то есть, поедут Камило, Кристиан, Хуан Мануэль и я. Вдруг Камило предложил мне взять с собой своих струнников. Я округлила глаза – они дети, они в школе, мало того, что на уроках, им надо разрешение от родителей на выход за территорию колледжа, поскольку ответственность за них несёт лично донья Нелли. Но дети уже загорелись ехать, и пришлось начать дурацкую, совершенно стыдную для взрослого человека возню с администрацией с тем, чтобы родители срочно по электронной почте прислали разрешение для каждого из пятерых. Администрация смотрела на меня косо. Я поняла, что больше такого не допущу. В результате дети были обруганы, в том числе от лица доньи Нелли за то, что не принесли разрешений, хотя им было сказано, что поедем выступать. Тут я не выдержала и вступилась: дети не знали и поэтому не принесли разрешений, но Камило имел наглость сказать, что предупреждал их. Он встал рядом с доньей Нелли и смотрел на них укоризненно, принимая участие в их разборе полётов. Я готова была его ударить.

Наконец мы влезли в микроавтобус, последним затащили контрабас, захлопнули дверь и поехали. Было уже двенадцать часов, и вот уже второй час нас ждали в Марепе. К двум я должна была вернуться в институт, чтобы позаниматься с младшими. Переживая скверную сцену с разрешениями, я рассеянно глядела в окно на проносящиеся мимо ананасовые поля и писала Камило сообщение, в котором выразила своё недовольство ситуацией с детьми: «Дети оказались обруганными незаслуженно!» Он ничего не ответил. Снова взглянув в окно, я заметила, что мы проехали мимо Марепы, и направляемся прямиком в Ригородо. Так молча решил наш директор.

В Ригородо нас не ждали. Преподаватель музыки школы «Агрикола» была обескуражена нашим появлением и прочла нам лекцию о том, что такие вещи надо планировать заранее. Только тогда я сделала окончательный вывод о том, что дела везде делаются одинаково (если делаются всерьёз), а честность и ответственность не зависят ни от цвета кожи, ни от континента, ни от климата. Тем не менее, школа отреагировала на наше предложение экспресс-концерта и нагнала нам человек триста детей. Время поджимало. Мы должны были уже возвращаться назад, чтобы я успела на свой урок. Сидя на сцене за фортепиано, я судорожно писала Даниэлю просьбу посадить моих детей и включить им видео об инструментах оркестра. Когда я потом примчалась к трём часам, дети спокойно сидели, и Даниэль показывал им скрипку и флейту «живьём» после просмотра видео.

После Ригородо мы-таки поехали в Марепу, и там нас уже не ждали. Учитель Эдуардо выразил нам, что утро давно закончилось, и ушёл. Я выглядела полной дурой. Камило сидел, уткнувшись в телефон, и делал вид, что его всё происходящее не касается. К тому времени уже двадцать минут как шёл мой урок в институте. Около сотни детей школы доньи Кармен скакали вокруг нас, ожидая представления, но не было никого, кто мог бы взять дело в свои руки. Я не выдержала, подошла к товарищу директору и начала резко:

– Уже два часа двадцать минут, у меня в институте идёт урок, и я должна быть там!

– Успокойся! Если ты так будешь продолжать, ты потеряешь авторитет в глазах детей!

Чтобы не продолжать, я пошла и села за электрическое фортепиано, которое мы возили за собой. Села и стала ждать, чем это всё закончится. В одном он был прав: надо было успокоиться. Между тем моё проявление подействовало – Камило встрепенулся и, переспросив у меня, дал ребятам команду играть безо всяких объявлений, просто чтобы привлечь внимание. Потом он начал общаться с публикой, поминутно испуганными глазами глядя на меня в поисках поддержки, держал и переворачивал мне ноты, крайне нежно спрашивая каждый раз, что мы будем играть дальше и не свернуть ли уже всю эту катавасию. Без пятнадцати три мы выскочили, наконец, из школы и поехали восвояси. Я позанималась с младшими, потом со старшими, и только в пять пошла обедать. Проделав в тяжёлых впечатлениях этого дня путь мимо дома доньи Нелли до ресторана, я нашла Кристиана и Хуана Мануэля там. Они немного развлекли и отвлекли меня, а через час все трое уехали, чему я была несказанно рада.

Работа над ошибками