Не доводи меня

Анюся фыркнула. А я улыбнулась, расчесывая пальцами волосы у лица так, чтобы пряди закрыли румянец на щеках.

Глава 3

Ты не знаешь меня даже по имени

Но я снова у тебя за спиной

Где ты – Три дня дождя

Дома у Анюси и Вани я пробыла до вечера. Уходить не хотелось в основном потому, что идти было некуда. Дома меня прирежут, ведь денег я не раздобыла. К тому же мне хотелось есть. Немного брезгуя, я поела перловки, которую кушал Ваня. Анюся сказала, что вовсе не для собак ее варила. Я вначале ей не поверила. Но обнаружив, сколько Ваня съедает за раз, поняла, что Анюся не врала. Как и всегда.

Ваня не выгнал меня из их дома лишь потому, что ушел спать. Я вообще удивлялась, как ему после ночной смены хватило сил на колкости и на такой длинный рассказ.

Он ушел, пригрозив мне кулаком, чтобы я убралась до того, как он проснется, и чтобы не вздумала его будить. Я не испугалась. Очевидно, что спать он будет долго и крепко. Так что мы с Анюсей спокойно разговаривали, даже не стараясь прикрутить громкость. Анюся мыла посуду, а я развлекала ее беседой. После мы пошли заниматься питомником. Точнее Анюся им занималась: кормила животных, чесала их за ушком, обнаруживала клещей и блох. Первых вытягивала, над вторыми тяжко вздыхала. А я работала радио – болтала что-то без умолку, только бы Анюся не припрягла меня к работе. Она пару раз тонко мне намекнула, что, в целом, если у меня есть желание, и если меня это не затруднит, то я могу помочь ей придержать пакет, пока она сыплет корм. И все в таком духе. У меня желания не было, меня это «труднило», так что я не откликалась на неловкие просьбы Анюси. Я и за плату работаю нехотя. А тут бесплатно! Анюся, конечно, мой лучший друг. Но это не достаточный аргумент, чтобы одеть на меня упряжку.

Короче, я засиделась. Темнело очень поздно. Я как-то не успела привыкнуть, что в девять вечера последние лучи солнца еще не спрятались за горизонтом.

Я брела по мягкой, размоченной дождем грязи, надеясь, что опоздаю на электричку. Тогда придется заночевать у Анюси. А я на все готова, даже на ночевку под одной крышей с Ваней, только бы домой не идти. Но на электричку я не опоздала. Пришла, как отличница, за десять минут. Купила билет на Анюсины деньги, и зашла в пустующий вагон. Людей было мало. Оправдание этому одно – их тут всегда мало. Я без интереса рассматривала бабулю с саженцами, которые как любопытные песики выглядывали из ее клетчатой сумки, свесив уши-листья. Потом отвернулась и прижалась щекой к стеклу. Надо бы умыться. И вообще помыться. Отчего-то у меня не хватило наглости попроситься в душ у Анюси. Обычно у меня ее на все хватает.

Только на получасе дороги, я вспомнила, что оттягивает карман шорт и жжет бедро. Часы. Я украла часы.

Оглядевшись, словно кому-то было до меня дело, я убедилась, что на меня никто не смотрит, и вытянула часы из кармана. Кровь быстрее побежала по венам, когда этот золотистый циферблат блеснул перед моими глазами под блеклым светом вагона электрички. Красивые. Без единой царапинки. Величественные, они оттягивали мне руку. Казалось, чем дольше я на них смотрю, тем больше они весят. От часов не хотелось избавляться. Я любовалась ими, думая, как же здорово ощущать на руке богатство изо дня в день, из года в год.

Я надела часы на левое запястье, вытянула руку перед глазами, покрутила ею, глядя, как скачут мутно-желтые лучи лампы на идеальном стеклышке над циферблатом.

На самом деле часы мне не шли. Они были явно мужскими. К тому же на моем тонком запястье выглядели как кандалы…

От этой мысли я хохотнула. Наверное, бабка с щенками-ростками с подозрением глянула на меня, но было все-равно. Кандалы! Это я так подумала про эту совершенную, прекрасную, дорогущую вещь.

Все еще улыбаясь, я сунула ладони под кофту: левую – в рукав правой, и наоборот. Теперь мое сокровище хотелось скрыть от мира. Я понимала, что очень скоро попрощаюсь с ним. Но пока есть такая возможность… Пускай холодный каучук ремешка насытиться теплом моего тело. Вдруг это сработает, как монетка, которую бросили в фонтан? Дам часам частичку себя, и они потом ко мне вернутся?

Нет, эти дорогие вещи плохо на меня действуют. Начинаю сказочки придумывать и, что хуже, верить в них.

Я вытянула ладони из-под кофты, и сунула их в карманы шортов. Так привычнее.

Покинув электричку, я зашагала по улице, которая вела к центру Крамольска, к модному району, где, спускаясь в страну чудес, сутками пропадали богачи. На самом деле я не собиралась до него добираться. Вероятно, Андрей сейчас где-то там. Встретить его с ворованными часами на запястье не хотелось. Крамольск не маленький. Но и не большой. Он сможет меня найти, ведь разглядеть успел хорошо – целую ночь этим занимался. Поэтому я должна поскорее избавиться от часов.

По-хорошему, надо было сделать это, как только я вышла из его квартиры. Но я как-то не подумала… Наверное, подсознание решило не напоминать мне о часах, чтобы подольше чувствовать близко к себе такую дорогую вещь. И ладно. Прощаю ему. К тому же, вряд ли Андрей (или вовсе не Андрей) заметил, что часы исчезли. Наверняка у него таких сто штук. Одними больше, одними меньше… Не обязательно он подумает, что это связано со мной, ведь так?

Но, не совсем сознавая это, я ускорилась. В Крамольске полно ломбардов. Осталось найти ближайший.

Такой обнаружился минут через семь быстрой ходьбы. Уже совсем стемнело. Было часов десять вечера. Телефон разрядился, поэтому точное время я сказать не могла… Нет, вообще-то могла. У меня ведь часы на запястье. «Хубло», как никак. Наверняка они настолько точные, насколько вообще могут быть точными часы. Но все время ночной прогулки я натягивала рукав кофты на них. Вдруг кто увидит? Поймут ведь сразу, что они ко мне попали не честным путем. Видно же по мне, что я таким имуществом располагать не могу.

Не стала бы девушка с часами «Хубло» носить рваные джинсовые шорты, которые заканчиваются так высоко, как у некоторых, более приличных девушек, заканчиваются трусы. И кофту такую носить не стала бы. Застиранную, так что цвета не черного, а темно-серого, с вытянутыми, еще более светлыми пятнами. Еще и катышками на рукавах. Нет, не стала бы. Все поймут, что часы я украла. Не то что мне было дело, что обо мне подумают. Но если кто-то узнает часы… У меня будут проблемы посерьезнее увольнения. Дорогие вещи ведь в «лицо» узнают. У них даже паспорта есть… Паспорта! Зря я их украла.

И если бы я не вышла прямо сейчас к ломбарду, то бросила бы наворованное прямо на асфальт, не переживая, что трещинка пробежит, соединяя семь часов и два часа, или, например, пять часов и десять, или двенадцать и шесть…

– Здравствуйте! – крикнула я в окошко.

Говорить приходилось громко, чтобы заглушить страх. Я ощущала, как дрожат мои руки. Надо же. Не думала, что избавляться от часов будет труднее, чем красть их.

Из окошка показалась женщина лет шестидесяти. У нее были короткие черные волосы, которые она неаккуратно взбила рукой, пока я смотрела на нее. Платье у нее было типичное, бабское – синее в мелкий белый горошек.

Несколько секунд мы глядели друг на друга одинаковыми перепуганными взглядами, а потом женщина произнесла на удивление высоким голосом:

– Здравствуйте, но мы уже закрываемся…

Женщина потянулась к створке окошка, но я ловко перехватила ее запястье. Левой рукой. Манжет кофты, натянутый до пальцев, спрыгнул до середины предплечья. Часы сверкнули в ярком свете лампы, которая свисала с козырька ломбарда. Она привлекала мошек в паучьи сети, которые соединяли крышу козырька и стены. Мошек было так много, что гул, который они создавали, показался мне шумом крови в ушах, какой бывает, когда давление высокое. Высокое давление меня сейчас не удивило бы. Я была напугана, словно вот эта мошка, которая билась в липкой сети.

– Дело срочное, – сказала я. – Просто… Срочно… Завтра за квартиру платить… А долг с зимы, понимаете?

Я врала плохо, неубедительно, хотя умела иначе. Но женщина меня не слушала. Она пялилась на часы. И отчего-то она тоже была напугана, хотя, как правило, работники ломбарда не самые эмоциональные люди. Она кивнула. Провела рукой под столешницей, а потом посмотрела на меня. Я медленно убрала руку, осознав, что женщина не собирается закрываться, и примет меня, последнего клиента ломбарда на сегодня.

Я стала расстегивать часы и, хотя застежка у них была не хитрая, провозилась я чуть ли не минуту. Просто пальцы дрожали и не слушались, словно я руку отлежала. Увлеченная дурацкой застежкой, я не замечала, что женщина пялится на меня, изучает мое лицо. Так внимательно, что даже чуть склонила голову.

– Часы… – зачем-то сказала я. – Сдать.

Подняв голову, я снова встретила перепуганный взгляд. Меня это напрягло. Сперва я подумала, что женщина испугалась внезапности, с которой я бросилась перехватывать ее запястье. Но сейчас мне казалось, что дело тут в другом. Хотя в чем еще? Мы видим друг друга в первый раз и…

О нет. Кажется, она догадалась, что часы краденые. Что-то сейчас произойдет, да? Тот же паспорт на драгоценность попросит… Ладно, придется сказать, что это не оригинал. Так денег меньше получу. Но лучше мало денег и отсутствие судимости, чем наоборот.

Но женщина вдруг пришла в себя. Перестала выглядеть такой испуганный, рот прикрыла, и стала типичной работницей ломбарда.

Я знала, как сдаются вещи в ломбард. Не первый раз это делала. Женщина выдала мне бумажки, а сама куда-то отошла. Наверное, покурить. Я сосредоточилась на бумажках. Концентрация была отвратительной. Мошки отвлекали непрерывным жужжанием. А тетка, оказывается, причмокивала, когда разговаривала.

– Да, да, – повторяла она полушепотом в телефон. – Они, да…

Я не вслушивалась. Усталость накатила на меня. Я хотела поскорее покончить с часами, забрать деньги, и больше никогда не вспоминать, что когда-то мое запястье носило такую вещь. Если не помнишь – значит, не было. Правильно?

Дальше я возилась с бумажками под равнодушным взглядом женщины. После телефонного разговора она переменилась. Взгляд ее стал слегка надменный. Я надеялась, что не мне он посвящается, а человеку с того конца телефонного провода. Но, кажется, все же мне, судя по тому, что надменность в ее глазах не тухла, а понемногу росла с каждой заполненной мною строчкой.

В этот раз мне показалось, что тягомотина с бумажками была длиннее, чем во все прошлые. Тетка расспрашивала меня о всякой ерунде. А потом заявила:

– Сейчас в кассе таких денег нет. Приходите завтра.

– Но… – выдохнула я.

На секунду я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь. Но в следующее мгновение меня окатила ярость.

– Какого хуя? – закричала я. – Думаете, я просто так ночью прихожу в ломбард сдавать дедушкины часы? Самую ценную вещь, которая осталась у меня от родственников?

Теперь ложь звучала правдиво. Женщина приоткрыла рот, с которого к концу рабочего дня стерлась помада, остался только карандаш. Она хотела что-то сказать, причем взгляд ее оставался надменным. Но я не дала ей и звука проронить.

– Просто дайте мне денег, чтобы хватило за коммуналку, блядь, заплатить, и поесть пару дней! Все! Я могу даже не возвращаться за остатком…

Ну с последним я погорячилась. Конечно, я вернусь. Это сделать гораздо легче, чем на новую работу устроиться. А жить на что-то надо. И лекарство покупать тоже надо, а то бабка совсем плохая.

Больше мы с женщиной ни слова друг другу не сказали. Она лизнула палец и отсчитала мне несколько купюр. Кажется, она их даже не посчитала. Я тоже не стала. Тут я поняла, что ни на какой остаток мне надеяться не стоит. Ну и хуй с ним. Мне и так крупно повезло, что ворованное в ломбарде приняли.