Размышления по средам

Чужая ошибка? Не дай бог указать – заклюют за снобизм.

Хамство? Ну, у каждого свой стиль общения.

Или вы нетолерантны? А?

Бороться с ветряными мельницами нынче ещё смешнее, чем прежде. Никто не поддержит и даже не поймёт. Зачем? Ведь сегодняшняя мода диктует поиск «дзена» – этакую шкурную позицию собственной гармонии или, как говорили раньше, «моя хата с краю». Это удобно и, главное, безопасно. Так и живём – обходим, не одёргиваем, пропускаем мимо ушей, смиряемся, привыкаем…

Да ещё советы даём: «Плюнь! Зачем связываться?» Драться не модно, бороться за правое дело глупо, ратовать за справедливость бессмысленно.

И я такая же. Стала такой… Не сразу, но стала. Понабивала шишек, поломала копий, поосаждала мельниц. Но мне уже можно. Я как поэт в некрасовском «Поэте и гражданине»:

Клянусь, я честно ненавидел!

Клянусь, я искренно любил!

И что ж?.. мои послышав звуки,

Сочли их черной клеветой;

Пришлось сложить смиренно руки

Иль поплатиться головой…

Что было делать? Безрассудно

Винить людей, винить судьбу.

Когда б я видел хоть борьбу,

Бороться стал бы, как ни трудно,

Но… гибнуть, гибнуть… и когда?

Я переросла жажду справедливости, малодушно спрятала голову в песок обыденности, но всё-таки когда-то боролась… И не считала (да и не считаю) борьбу чем-то зазорным – правду надо отстаивать и словом, и делом, и, если надо, кулаками. И сыновьям стараюсь привить эти же принципы – пусть пройдут свой путь и свои ветряные мельницы. Ведь если с детства отворачиваться и не лезть на рожон, как поймёшь, стоит ли твоя жизнь хоть что-то?

Поэтому я всегда на стороне того, кто сражается за правое дело, воюет за истину и справедливость, часто бессмысленно и в ущерб себе, не ища выгоды, а просто потому, что по-другому не может!

Ну, и конечно, как филолог, как литератор, я не могу обойти вниманием лингвистические проблемы, ведь через язык мы познаём мир.

Четыре класса и когнитивный диссонанс

В пору нашей молодости было довольно легко выявить образованного человека – по его грамотной речи и словарному запасу, ибо читать, кроме книг, газет и журналов, было нечего. Ну, не заборные же надписи, в самом деле?! А значит, всё, что мы усваивали, записывали на корочку, ограничивалось нашим выбором книг и периодики.

Поступив на филфак, я узнала много слов и понятий из теории литературы, истории, философии и психологии, о существовании которых я, прилежная ученица и книгочей, даже не подозревала просто потому, что это было вне сферы моего общения. Но как только я сменила эту сферу, прикоснулась к нестандартным умам наших преподавателей и специальной литературе, мой разум и, соответственно, словарный запас пополнился и «когнитивным диссонансом», и «концептуальностью», и «архаичной улыбкой», и «эстетностью», и «ренессансным человеком», «экзистенциализмом».

Понятно, что и среди филологинь были случайные люди, но подобные понятия проскакивали мимо них, не смущая светлые головки ненужной информацией. Спроси у них на пятом курсе, кто такой Бахтин или Лотман, что такое нарратив или интертекстуальность, они бы хлопали накрашенными ресницами и думали, что на них ругаются иноязычным матом.

Остальные же впитывали жадным сознанием все нюансы словарного запаса образованного человека, чтобы не бравировать им при наличии случайной публики, но в нужной компании использовать для сигнала: «Я свой!»

Нынче же парадигма «свой-чужой» осталась без маркеров! Со всех углов звучат «умные» слова, вроде «когнитивного диссонанса» и «гештальта», льются цитаты известных людей, затасканные до бесцветности… И всё это никоим образом не определяет ни интеллектуальный уровень человека, ни его сферу деятельности. Более того, при попадании в новую компанию никак не определить, насколько образована публика и стоит ли при ней говорить об амбивалентности мировосприятия или надо, не мудрствуя лукаво, обсудить цены на Алике, ибо там «четыре класса и колидор».

И только более долгое общение может расставить все точки над Ё, что не есть плохо в этом суматошном мире, но и не есть хорошо, ибо человек, если хочет быть умным, должен учиться, а не по верхам прыгать, хватая непонятные слова.

Мы его теряем!

Язык меняется – и слава богу (или богам), ведь, если б он был неизменен, мы бы до сих изъяснялись на древнерусском. Новые реалии требуют нового обозначения – это не хорошо и не плохо. Это факт. Конечно, замена имеющихся понятий на неологизмы (чаще всего кальки) не просто спорная идея, а идиотская, но согласитесь, что все эти «луки» и «краши» мало отличаются от «шузов» и «хаеров» времён юности наших родителей.

Так о чём же мой плач? Не о пластичности языка, не о его изменениях.

Я плачу об утраченном пассивном словарном запасе.

Обычно он включает в себя слова, которые человек узнаёт при чтении или на слух, но сам не использует их или употребляет крайне редко в устной речи и письме. Это те слова, которые позволяют нам читать литературу прошлых веков, понимать эстетную поэзию и разбираться в речи образованных людей.

Я сама в обычной жизни не говорю выспренно и сложно. Будни – они такие, быстрые, деятельные, простые. Тут не до многословья.

Да и наши родители не оперировали сложной лексикой, но знали – отменно знали – столь много, что легко читали историческую литературу, смотрели затейливые фильмы и могли сформулировать любую мысль.

Моё поколение ещё тоже зацепило и качественное образование, и книжный бум, и наследие профессионального кинематографа. Наш активный словарный запас был подчас скуднее, чем родительский, но пассивный не уступал им, а то и превалировал благодаря новым возможностям – возвращённой и зарубежной литературе, а затем интернету.

Но нынче качество и литературы, и журналистики, и социального пространства падает. И что в итоге?

Мне почти ежедневно приходится объяснять ученикам всё больше слов: полемика, дискредитировать, зиждется, ратовать, нивелировать, ипохондрик, прагматичность, эмпатия, компиляция, альтруизм, сибарит, пиетет… Всех и не упомню. Дети смотрят на меня неискушёнными глазами, и мне всё чаще приходится уточнять, понимают ли они меня. А уж когда сии незнакомые слова встречаются в тексте, то ударения в них ставятся так фривольно, что лишь диву даёшься. То у них «глашатай», то «пастор»…

Пока мне ещё не лень объяснить эти слова и их употребление, т.к. очень хочется дотянуть ученический кругозор до своего…

Вот только вдруг настанет тот миг, когда я устану и «спущусь» до их сознания? Тогда я плюну на всё и исключу из лекций все непонятные слова, а заодно, из своего лексикона.

И это будет концом меня!!

Так же, как отсутствие пассивного словарного запаса у новых поколений обернётся концом классической русской литературы.

Они её просто не поймут.

Конечно, периодически размышления по средам были приурочены к вехам календаря. А как иначе?

Великая Октябрьская революция

Не потому, что мне с детства говорили, что Великая Октябрьская революция есть благо, а царская Россия – зло…

И не потому, что общество, так рьяно клеймившее большевиков в 90-е и воспевавшее белогвардейцев, измарало моё детство талонами, безденежьем и истрепало нервы моим родителям, которые в то время были моими ровесниками…

И вовсе не потому, что сейчас снова стало модно выгораживать революционных деятелей, ибо за 30 лет новой истории нынешние руководители так и не смогли даже отдалённо приблизиться по харизме к прошлым вождям…

Вовсе нет! Просто я умею анализировать.

Поэтому не надо мне рассказывать про проплаченную немцами революцию – я знаю об этом. Но был бы толк в этих деньгах, если бы общество уже не кипело, не заходилось в бешеной лихорадке, когда уже никакие примочки не помогают, а из всех тогдашних методов остался лишь один – кровопускание?

Не надо мне говорить о репрессиях – не моя семья, так семья мужа познала эту скорбную страницу. Но тогда не смогли, не додумались найти иные трудовые резервы. А страну надо было развивать – поднимать с колен и даже не после Гражданской, а после царского попустительства и трусливого тугодумия, культивирующих огромное социальное расслоение.