Отражение в зеркале

Отражение в зеркале
Анастасия Александровна Дюльдина

Детская травма подчас самая сильная и самая запоминающаяся. Она полностью меняет жизнь человека, и чаще не в лучшую сторону. Главный герой перенес тяжелейшую психологическую травму, и теперь только один человек, протянувший ему руку, отделяет его от пропасти, до которой остается сделать всего лишь шаг…Содержит нецензурную брань.

Пролог

Эти шаги… Они такие громкие, почти оглушающие, бьющие набатом по израненной психике паренька. Они отдаются в каждой клеточке тела, заставляют дрожать от бесконтрольного страха и сжиматься в маленький комочек, в слабой надежде, что эти звуки прекратятся, остановятся, замрут. Вдруг сейчас произойдет чудо, и эти шаги исчезнут из его головы? Мягкая поступь человека, крадущегося в ночи к комнате мальчишки, почти не слышна для обитателей этого дома, но только не для него.

Он ждал их. Как ждал и каждую ночь до этого на протяжении, наверное, уже целого месяца.

Когда же он остановится? Почему не прекратит? За что так мучает его? Каждый месяц, в один и тот же день…

Обжигающие слезы полились из карих глаз мальчика, и он быстро стер их ладонью, помня о том, что его ночному гостю не нравится, когда он проявлял слабость и позволял себе плакать.

«Мужчины никогда не показывают страха. Они не знают, что такое слезы!»

Но как сдержаться, если с каждой секундой, с каждым громким шагом за дверью отчаяние и паника все сильнее накатывали на парнишку. Губы затряслись в беззвучном крике, глаза распахнулись от ужаса, а сердце на короткий и особенно пугающий миг остановилось. Знает, что сейчас произойдет. Уже всей кожей ощущает, как его вновь окунают в грязь с головой, и все глубже и глубже, пока не захлебнется там, не подавится своим собственным криком.

Свет. Он снова включит свет, заставляя смотреть на него, как он медленно снимает с себя всю одежду, а потом и его заставит сделать это. Еще минута… нет, несколько секунд отделяет его от очередного кошмарного визита. Ручка двери уже тихонько поворачивается, распахивая слабую защиту, создававшую до этого лишь иллюзию крепости. Здесь не укрыться, и он знает об этом. Ему никто не поможет. Никто не придет и не спасет…

В темноте его силуэт кажется еще больше, еще выше и еще страшнее. Мрачной тенью он скользит в комнату, прикрывает за собой дверь и останавливается у стены в том месте, где выключатель.

– Пожалуйста, не надо, – шепчет мальчик, глотая слезы, до последнего надеясь, что его услышат, что поймут и перестанут приходить. Он должен! Ведь кто, если не он… Кому еще можно довериться в этой жизни, если не самому близкому и родному человеку?

– Все хорошо, малыш, – свистящий шепот заставляет вздрогнуть всем телом и еще сильнее вжаться спиной в стену, подобрав под себя ноги и прикрываясь одеялом до подбородка. – Я люблю тебя, ты ведь знаешь это, так?

Парнишка кивает, не в силах произнести ни слова. Конечно, любит. Он каждый месяц это доказывает, точнее, показывает. А так хочется забыть!

– И сегодня у нас с тобой особенная ночь, – говорит мужчина, протягивая руку к выключателю и зажигая яркий свет над их головами.

Крепко зажмурившись, мальчик всхлипывает, утирает слезы дрожащими пальцами и смотрит на него большими доверчивыми глазами. Может быть, сегодня не будет так страшно? Вдруг он решил просто посидеть с ним? Не будет раздеваться, не ляжет с ним в кровать, не станет тереться о него…

– Пожалуйста, папа… – голос дрожит, прерывается, замирает на секунду. – Папа, не нужно.

– Мы ведь любим друг друга, да? – кивает мужчина, медленно снимая с себя рубашку и бросая ее на пол. Шаги возобновляются, едва различимые из-за толстого ковра под ногами. – И сегодня я хочу, чтобы ты доказал мне это, Кирилл.

Парень застывает. Слишком хорошо он знает этот взгляд: потемневший, мутный, сальный; рот кривится в ухмылке, которая потом даже днем стоит перед глазами; руки медленно спускаются к штанам, развязывая шнуровку на легких трениках, приспуская их вниз. Да, сейчас его заставят лечь, повернуться спиной, и он снова почувствует…

Туман. Не позволяет вспомнить, дает забыть…

Он будет лежать смирно, пока папа пыхтит над его ухом, шепча какие-то слова, поглаживая его по голове, по плечам, по спине и бокам.

А через пятнадцать минут уйдет, оставляя растерянного, испуганного, униженного сына одного в комнате. Уйдет и не увидит, как тот быстро прошмыгнет в ванную, и с остервенением будет натирать себя мочалкой, смывая следы отцовской «любви». Ведь папа знает, что эта тайна останется между ними, и не боится. Никто не проронит ни слова на утро, как будто все было лишь сном, но воспринимающимся по-разному.

Все ближе и ближе, шаг за шагом, пока не оказывается у самой кровати, пристально разглядывая сжавшегося в комок сына, что с ужасом наблюдал за действиями мужчины. Опять усмешка искажает загорелое лицо отца, превращая его в уродливую маску. Глаза остаются холодными, и на дне ледяным айсбергом плавает извращенная похоть. Ближе. Еще несколько шагов.

Кирилл готов смотреть ему в лицо, лишь бы не опускать головы, не замечать… Туман… Все заволакивают густые, непроницаемые облака… И он не хочет вспоминать… Разве любовь может быть такой мерзкой и отвратительной?

– Я еще кое-что принес для нас, – растягивая слова, произносит мужчина, показывая то, что держал в руке. Мальчик и не заметил этого раньше, сосредоточившись на своем страхе, да наблюдая за плавными движениями хищника. Это был какой-то тюбик, очень похожий на тот, что лежит в их ванной. – Ты уже достаточно взрослый, чтобы мы могли стать ближе друг к другу.

– Что это, папа? – доверчивый, открытый вопрос, но вызывает лишь хриплый смех, продирающий до самых костей, заставляющий волосы на затылке шевелиться от ужасных предчувствий.

Не проронив больше ни слова, отец присаживается на край кровати и тянет одеяло на себя, которое прикрывало полуголого парнишку. Тот крепко цеплялся пальцами за край, отчаянно мотая головой и мечтая лишь об одном: чтобы сейчас сюда вошла мама и спасла его от «любви» папы. Но она всегда крепко спит в такие ночи, а больше у него никого и не было. Он один в этом мире, наедине со своим страхом и своим отчаянием.

Если закрыть глаза, то станет легче? Нет, но зато он не увидит похотливой улыбочки того, кто всегда обещал защищать и не давать в обиду; того, кто любил подкидывать сына на руках в воздух и громко, заливисто смеяться, слушая такой же искренний смех в ответ; того, кто ласково трепал его по непослушным русым волосам и в такие моменты можно было увидеть отблеск солнца на дне карих глаз.

Такие теплые и дорогие сердцу моменты блекли, меркли, высыхали, словно застаревшая краска, стоит лишь вернуться в реальность и ощутить горячие ладони мужчины на своих плечах. Но сегодня все было иначе. Не так, как прежде.

Он не хочет открывать глаза, да отец и не требует от него этого. В темноте не так страшно, пусть и создается такое ощущение, словно он плывет в вязком, странном облаке, удушающем своей плотностью. Пусть, что каждое прикосновение ощущается вдвойне, отдаваясь во всем теле крупной дрожью. Горячие ладони мужчины, осторожно переворачивающие его на живот, заставляющие упереться головой в подушку…

Что-то не так… Раньше этого не нужно было.

Туман…

Ладонь легла на его спину, между лопаток, и удерживала в таком положении, пока совершено новые и сводящие с ума от ужаса ощущения не проникли в сознание.

Туман… Он помогает скрыть ту боль, что настигает с каждой секундой сознание…

Тихий голос отца, нашептывающий что-то о любви, преданности, прощении – это было сейчас так далеко, невообразимо далеко, там, где существуют только темнота и пустота. В том далеком уголке нет страха, нет унижения, нет острого и невыносимого чувства предательства. И можно даже на мгновение забыться, уйти так глубоко, насколько только было возможно. Туман… Забыть об этом случае!

Все пусть накроет туман…

Просто уйти. Подальше от жестокой реальности. От безумного отца-педофила. От разбитого, скомканного, вырванного из груди детства. Потерять себя и ту чистоту, с которой еще совсем недавно мальчик смотрел на этот мир.

Часть 1. Первый визит в прошлое.

– Не думаю, что когда-нибудь захочу вспоминать подробности тех ночей.

– Но нам все равно, рано или поздно, придется дойти до этих моментов, ты ведь понимаешь?

Кирилл переводит равнодушный взгляд на мужчину, сидящего в соседнем кресле и что-то записывающего в свой маленький блокнотик. Его глаза скрываются за стеклами очков в тонкой черной оправе. По нему сейчас невозможно сказать, о чем тот думает, но на лице тенью лежит отпечаток их разговора.

– Доктор, я слишком труслив для этого, вы же видите, – хмыкает парень, вновь возвращая все свое внимание к окну. Там интереснее, там жизнь, там свобода – то, что ему недоступно. – Даже если бы я очень захотел, то не смог.

– Мозг человека умеет отсекать ту информацию, которая, по его мнению, является опасной для общего состояния тела, – тихо отвечает доктор, поднимая голову и разглядывая пациента, – или души. Сколько ты уже у меня лечишься? Полгода, вроде? Или больше?

– Год и три месяца… – машинально поправляет его Кирилл. Сейчас уже весна за окном. Маленькие почки на кустах жасмина, птицы, перелетающие с ветки на ветку и поющие о чем-то своем, легкий ветерок, приносящий с собой запах свежести и утренней росы.

А когда он только появился в этом месте, то на улице вовсю мела метель, погружая природу в белоснежные покрывала, окутывая собой все пространство, насколько хватало глаз. Здесь, вдали от городской суеты, от звуков каменных джунглей и загазованности воздуха, все казалось нереальным, странным и до умопомрачения тихим, почти неживым. Слишком оглушающей казалась Кириллу тишина, что окутала его, стоило лишь ступить на территорию закрытой клиники.

– И за это время мы мало продвинулись с тобой, – со вздохом продолжает доктор, делая очередную пометку в своем блокноте…

«…психопатия…»

– …ты ведь знаешь, что можешь мне доверять. И для твоего излечения нам необходимо разговаривать, нам нужно вытащить на свет все твои страхи и постараться перебороть их.

– Я принимаю достаточное количество таблеток, Андрей Викторович, чтобы бороться со своими фобиями, – качает головой Кирилл, не отвлекаясь от созерцания черных грозовых облаков в небе.

«…шизоидная…»