Литератор

– Я планирую выпить смертельную дозу успокоительного. Через пятнадцать минут вызови, пожалуйста, скорую на мой адрес.

Трубка сначала молчит, слышно только грозное сопение, набирающие обороты, и наконец взрывается монологом:

– Ты, литератор, вконец охренел? С дубу рухнул? Или там уже чего-то выпил, что такое выдумаешь? Что за нахер, Петя? Что за детский сад?

Я вежливо повторяю:

– Через пятнадцать минут, Лёш. Не раньше, не позже. Пожалуйста.

Сбрасываю вызов и выключаю телефон.

Пластиковая баночка с лёгким успокоительным кажется совсем маленькой, только вот когда я высыпаю её содержимое в руку, понимаю, что проглотить всё это мне будет далеко не просто.

Рука дрожит – я едва не рассыпаю таблетки и решаю ссыпать их в чашку, пока они не раскатились по всему столу. Несколько штук остается на моей ладони, прилипшие – я отделяю их и по одной сбрасываю в чашку.

Таблетки занимают ее добрую треть.

С минуту я тупо смотрю на неё, словно забыв, что собирался сделать. Выход из транса даётся мне с большим усилием. Трясу головой, зачем-то вслух цитирую недавно прочитанное «Всё равно нас никто не берет в рай!», и заливаю чашку водой. Пью через силу, таблетки ведут себя как живые, бьют по нёбу, пытаются застрять в горле.

Но человеку в искусстве уничтожения самого себя нет равных.

Донышко чашки гулко стучит о столешницу. Я смотрю на свои руки, которые поставили ее на место, будто они чужие.

Что ж, мой ход сделан.

Я сижу на табурете, не зная, как поступать дальше. Потом до меня доходит, что если я вырублюсь, то желательно свести последствия падения к минимуму. Поднимаюсь и иду в спальню.

В прихожей звонит телефон.

Сперва я не понимаю, оборачиваюсь на кухню: мой мобильный так и лежит, безмолвный, на столе. Потом раздается следующая трель, и до меня доходит: домашний, который для меня давно уже стал больше предметом интерьера, чем средством связи. Это он звонит.

Мысль о том, что это может быть Лёша, отбрасываю сразу: он наверняка не знает не то что моего домашнего номера, но и о самом факте наличия его не в курсе.

Заинтригован, беру трубку.

– Петенька!  – я не сразу узнаю голос, но когда понимаю, кто эта женщина, сжимаю телефон так, что пластик хрустит. – Что ж ты телефон отключил, Петя! Мне врачи позвонили, Алина очнулась!

Пытаюсь что-то сказать в ответ и не могу: горло словно сжало тисками. Дважды открываю и закрываю рот, хватая воздух, как выброшенная на берег рыба, но так и не могу сказать ни слова.

Аккуратно, будто хрустальную, ставлю трубку телефона на тумбочку – Татьяна Михайловна тоже еще молчит, даёт мне время осознать.

Я разворачиваюсь и быстро шагаю в туалет, закрываю за собой дверь, чтобы до мамы Алины не донеслось подозрительных звуков.

Таблетки сделали своё дело.  Я и не думал, что поможет так быстро.

Оторвавшись от унитаза, я снова чувствую острую нехватку времени. Сколько минут прошло? Пять? Десять? Скорая уже вот-вот подъедет, а попытка суицида – это не пищевое отравление, меня и госпитализировать могут.

Я хватаю планшетку, достаю из тумбочки ключи, обуваюсь, вспоминаю о пустой баночке успокоительного на кухне и беру её с собой – выброшу по дороге, чтобы не оставить «улику».  Хорошо, что во мне взыграла паранойя – я замечаю оставленный на столе мобильник, забираю и его тоже. Сердце колотится сильнее, чем при приеме таблеток. Лишь бы не столкнуться на пороге!

Выскакиваю, запираю дверь на один оборот самого простого замка – если вдруг будут ломать дверь, чтобы было меньше ущерба.

Первый лестничный пролёт я преодолеваю так, будто за мной по пятам бежит смерть. Второй пробегаю по инерции. На третьем беру себя в руки: спешить больше незачем, меня не застали. По четвертому спускаюсь обычным шагом.

Пронесло.

На ходу включаю телефон. Солнце засвечивает экран: едва успеваю набрать Лёшу до того, как посыплются смс-ки о пропущенных вызовах. Сигналы о них высоким тоном пищат в трубке, перебивая долгие гудки.

На четвертом гудке Лёха поднимает трубку. И произносит то, что я меньше всего ожидаю услышать от него в данной ситуации:

– Алло?

Я едва не поперхнулся и даже забыл, что хотел сказать.

– Слушай, извини меня. Вызов скорой уже неактуален.

Лёша помолчал, затем ответил:

– Ну и козёл же ты, Петь. Зачем всё это было?

– Еще больший козёл, чем ты думаешь, – признаюсь я. – Меня уже нет в квартире, и разбираться с ложным вызовом скорой придется тебе.

– Больший, – покладисто соглашается Лёша, и я удивлён его добродушием. С учётом того, что произошло утром, он должен рвать и метать, а не болтать со мной по телефону. – Но умирать ты больше не собираешься? Может, вызов всё-таки не ложный, и мне нужно его не отменять, а искать тебя вместе с санитарами?

– Не нужно. Помнишь Алину?

– Последнюю твою? Конечно, помню, ты еще ни с одной так не носился, как…

Я перебиваю:

– Мы не расстались. Она попала в больницу. И только что вышла из комы.

Лёха молчит так долго, что я продолжаю:

– Поэтому я сейчас бегу в больницу, а ты разберись, пожалуйста, со скорой. Можешь говорить что угодно, материть меня последними словами, сказать, что я тебя обманул, проверить хотел…

– А ты не обманул?

Теперь молчу я. Наверное, целых два биения сердца молчу, но потом всё же решаюсь:

– Не обманул. Мама Алины в последний момент позвонила.

– Хорошо, беги. Разберусь.

– Спасибо. И за утро извини тоже.

– Погоди. Ты свой сценарий поэтому писал? Для неё?

На этот вопрос мне кажется совершенно невероятным ответить по телефону – ни «да», ни «угу», ни «поэтому» не выразят сути. При личном разговоре я бы кивнул, отведя взгляд, а тут…