Через пламя и ночь

– М-да. Было бы жалко, если б тебя убили. Но ведь ты сама могла бы быть шустрее. Не мне тебя учить, дочка, как убивать, ты и сама лучше меня это умеешь. Принесла бы пользу всей нашей семье. В другой раз будь решительнее.

– Непременно буду, отец. Прости.

Болотный царь отчитал ещё нескольких упырей, но как-то беззлобно, скорее с горечью. Агне было здесь неуютно. Душно, влажно и тоскливо. С улиц наползал туман, клубился на площади и таял, чтобы вновь вернуться. Она украдкой поглядывала на соседей по столу, стараясь ни с кем не встречаться взглядам – Агне не хотела, чтобы её запоминали. Пускай остаётся молчаливой упырицей, которая ни с кем не заводит знакомств.

Но всё равно о многих она знала: вон сидел Корше с живой человеческой невестой, которую привёл к себе в Туманный город. Его невеста – нежная красавица с испуганными карими глазами – вцепилась маленькими белыми пальцами в его локоть и не выпускала ни на миг. Мало у кого из упырей были смертные пары, но всё же царь позволял приводить сюда людей – только по особому приглашению топи расступались перед людьми и пропускали их под болота в целости. Приглашённую пару не имел права трогать ни один нежак. Но были и те, кого заманивали потехи ради и просто выпивали…

Близко к царю сидели Цирхо и Алила, вроде бы одни из сильнейших и первых, кто обзавёлся человеческим телом. Агне слышала, что они вдвоём могли за ночь выпить небольшую деревню, а под утро сжечь избы, чтобы не оставить следов.

А рядом с Луче вальяжно развалился черноволосый Калех, наглый молодой нежак, ещё не насытившийся крови, жестокий и дикий, и Агне знала, что они с Луче любят проводить время вместе.

– Вы ведь помнящие, – прокряхтел царь, поёрзав на своём месте. Всё-таки сегодня он совсем не походил на властного хозяина болот, и его голос, обычно звучный и басовитый, сейчас звучал как голос разочаровавшегося в жизни старика. – Вы не могли забыть, сколько мы боремся за своё место. Вы должны помнить все разы, когда нас пытались уничтожить – и все разы, когда мы снова поднимались из самых низин. Неужели вы хотите, чтобы нас снова выжгли дотла их проклятой искрой?

Повисла тишина. Агне не любила вспоминать, она вообще не хотела бы быть помнящей – оставаться бы дочкой корчмаря и не знать ничего о нежицких городах. Но когда её телом овладел нежицкий дух, воспоминания хлынули в голову.

Будучи живой девушкой, она думала, что к востоку от корчмы лежат пустыри, но нежицкий дух показал: это не пустырь, а разрушенный город. И таких городов и деревень, некогда принадлежавших упырям, по всем весям – многие дюжины. Везде раньше жили и разводили скот, торговали с людьми и занимались домашними делами, но все эти поселения объединяло одно: однажды туда пришли чародеи и решили, что нежицким городам не место в тех уделах. Дома поджигали чародейской искрой, а упырей убивали горящими стрелами и не отступали, пока на месте города не оставались лишь угли.

Дух нежака способна убить лишь искра и оружие, осенённое ей. Потому после таких набегов почти не оставалось выживших, а те, кого лишили тел, надолго уходили под болота, в Туманный город, восстанавливаться и набираться сил. Потому и утаскивать людей стали чаще: выпитый под болотом останется тут и станет новым нежаком.

– Нас дважды выжигали почти полностью. Дважды я делил себя на куски, чтобы породить каждого из вас. Но с каждым шагом сам становился лишь слабее и надеялся, что мои дети смогут подняться и напоят меня свежей кровью. Вы хотите, чтобы всё повторилось в третий раз? Чародеи заставили людей позабыть, как мы когда-то жили бок о бок. Навели морок и сделали наши старые города невидимыми. Чтобы никому и в голову не пришло, будто можно быть с нами соседями. И чтобы скрыть следы своих мерзких преступлений. А пока мы зализывали раны, огнепоклонники заставили людей зависеть от своих чар. Теперь они заодно, а нас вновь пытаются вытеснить, даже больше – сделать так, чтобы мы и носа не показывали со дна болот. Неужели вы всё спустите им с рук? Неужели будете смотреть, как ратные батюшки и матушки, – царь брезгливо сплюнул, – жируют, получая любые богатства за убийство наших братьев и сестёр?

– Не будем, – подтвердил Калех.

– Не будем, – пронеслось шёпотом над площадью.

Болотный царь приосанился, довольный ответом.

– Сегодня нас много. Больше, чем было два года назад. Но нас убивают быстрее, чем мы пополняем свои ряды. Если так продолжится до зимы, то в третий раз чародейские сволочи запрут нас тут, в нашем Туманном городе. Они никак не смирятся с тем, что мы тоже вольны ходить по земле. Что мы не хуже их. Вспомните, разве мы убивали людей просто так, когда чародеи ещё не заморочили им головы?

– Нет, – ответила Луче.

Нет. Когда-то упырям отдавали преступников, ожидающих казни. А в деревнях и городах поменьше кормили сами: старосты и взрослые мужчины отдавали немного крови, и того хватало. Теперь же многое изменилось, и, когда люди заключили уговор с чародеями, царь позволил своим детям пить столько крови, сколько удастся. С тех пор вспыхнула и угасла последняя война с чародеями, такая сильная, что ратным батюшкам и матушкам пришлось наложить чары на погубленные города. И теперь, когда упыри вновь начали подниматься и занимать тела, их жажда крови лишь распалилась – не только ради насыщения, но и ради мести. Люди ведь поддержали чародеев и тоже убили многих упырей: не искрой, а простым оружием. Не сгубив нежицкий дух, а лишь отправив его под болота – заново учиться перекидываться в простую лягушку, а затем, спустя время, в чудовище-упыря и, наконец, занимать людское тело.

Агне думала иногда: почему бы упырям, охочим до крови, не оставаться всегда в образе чудовища? Быстрые ноги, длинные зубы и вытянутая пасть позволяли рвать плоть и пить кровь удобнее и скорее. Но понимала, что так им вовсе никогда не видать мира: люди не станут делить веси с чудовищами, а сознание чудовища не позволит соседствовать с людьми. Хочешь жить спокойно – будь добр выглядеть как человек.

– Думаю, пора забыть обо всех ограничениях и уговорах. – Болотный царь подпёр голову кулаком, как старик. – Чего ради нам осторожничать и быть вежливыми? Не нападайте днё-ём, не трогайте пу-утников, не проходите за сте-ены… Тьфу! – Царь брезгливо сплюнул. – Довольно всего этого. Сколько там человек в чародейском войске? Двенадцать ратей по двенадцать отрядов, в каждом из которых по двенадцать чародеев. И двенадцать ратных батюшек. Вернее, некоторые из них – матушки, но меня это не волнует. Меньше двух тысяч выходит. А нас сколько? – Он махнул рукой с тонкими жабьими пальцами. – В разы больше. Сдюжим.

У Агне застучало в висках. Значит, и её уговору – выцарапанному, вымоленному – пришёл конец. Но при чём тут она? Она даже не считает себя упырицей. И вовсе не ненавидит ни людей, ни чародеев. Да, в прошлом с упырями обошлись несправедливо. Но есть ли справедливость для тех, кто убивает ради еды?

– Что нам делать, отец? – Калех вскинул голову. В его глазах была грусть – такая же густая и терпкая, которая всюду ощущалась в Туманном городе. Всё-таки убийства братьев и сестёр давали о себе знать, и теперь Агне ясно видела, как сильно горевали многие упыри. – Выслеживать их по одному? Это долго. Один чародей может спалить целую стаю. Нападать стаей на отряд? Тогда стая должна быть огромной. И нужно знать передвижения отрядов. Как ты это видишь, отец?

Упыри зароптали, поддерживая Калеха. Луче тоже согласно кивала, да и сама Агне понимала, что любые нападения, скорее всего, будут обречены на провал. Ну убьют они нескольких чародеев – и что с того. Только разозлят ратных глав.

– А нам больше ничего не остаётся. – Болотный царь поднялся со своего места, и стоявшие вокруг него нежаки сразу почтительно расступились. – Когда умрёт достаточно чародеев, они будут вынуждены выслушать нас. Мы будем погибать. Но я – порождать новых. – Он постучал себя кулаком в грудь. – Как порождал вас и всех, кто были до вас. Они поблуждают душами по Туманному городу и выучатся со временем. Сперва станут лягушками, потом нарастят плоть и в конце обретут человеческие тела. И будет, как было уже не раз. Если мы не начнём сейчас, завтра мы уже исчезнем.

– Так может, лучше просто залечь на дно и подкопить силы? – спросила красивая упырица, которая сидела за вторым столом. – Мы можем жить как раньше. Выходить наружу, лишь когда голод станет невыносимым. Или не выпивать людей досуха. Или же вовсе постараться жить с ними в мире.

Болотный царь замер, глядя на упырицу. Агне стало страшно от его взгляда, застывшего и ледяного. Повисла пугающая тишина.

– Жить в мире? Мо-ожно. А они хотят жить в мире с нами? – Царь подошёл к столу и остановился напротив замолчавшей упырицы. Она потупила взгляд – уже, наверное, и пожалела о своих словах. – Они хотя бы пытались нас понять? Чародеи шлют искры вперёд себя, убивая нас. Даже если ты просто выйдешь посмотреть на свет, тебя убьют, не дав ни слова сказать. Это ты называешь миром? Сидеть под болотами и бояться выйти. И ведь всё из-за них. Из-за сволочей, поклоняющихся огню. С простыми людьми мы бы поладили. Жили ведь как-то. Соседи всё-таки. А эти псы…

Болотный царь задумчиво замолчал, глядя в туман. Агне хотелось уйти, сидеть здесь было неуютно, и, как обычно под болотами, ей очень хотелось наверх, к воздуху и свету. К корчме и отцу.

– Послушайте свои сущности. Не те, которые прячутся за человеческими личинами. Сущности болотных духов. Сущности помнящих. Вспомните, что искра сделала с вашими братьями. И придите ко мне с решением. А пока… Почтим память погибших.

На столах появились чаши и кубки с прозрачной жидкостью. Агне сначала побоялась, что там будет чистая человеческая кровь, но нет – простая вода. Упыри молча подняли кубки и сделали по глотку. Болотный царь осушил свою чашу, не отрывая от жабьих губ. Упырям в лягушачьих телах помогли соседи по столам: наклонили кубки и поднесли лягушек к воде.

Луче что-то быстро шептала на ухо склонившемуся к ней Калеху. Другие тоже переговаривались, и только Агне сидела одна, и никто не поделился с ней своими мыслями. Более того: она знала, что так и останется в одиночестве, каким бы ни было решение остальных.

Не станет воевать ни против людей, ни против чародеев. Жаль только, уговор про корчму больше не действует. Но она придумает что-нибудь ещё. Обязана придумать.

* * *

Рдан и Талана настояли, чтобы Купава и Илар остались на ночь в их доме, освободили две комнаты: собственную спальню уступили Илару, а в комнате старших детей постелили Купаве. Детей временно переселили в общий зал, где обедали, а те и были рады – носились, выбирали себе места получше.

Илару не нравилось занимать чужое место. Но что поделать, раз у него больше нет дома, в который можно вернуться. Только пока в это до сих пор с трудом верилось, и нет-нет да проскакивало в мыслях: «Вот, сейчас вернёмся и…»

Никакого «и». Никакого «вернёмся». И от этого осознания становилось куда больнее, чем от ран.

Илар растянулся на спине. Он обещал Купаве отдыхать, но уже не терпелось отправиться дальше. И время, как назло, с наступлением вечера стало тянуться мучительно медленно, казалось, будто он упускает все возможности, пока просто лежит и смотрит в потолок. Илар попытался собраться с мыслями.

Мавна ушла искать Раско… Куда она могла направиться? Наверняка недалеко, обошла бы окрестные болота и вернулась. Илар сам не раз проверял окрестности и каждый раз управлялся за день, от утра до заката. Пусть у Мавны ушло бы больше времени, потому что она никогда не отличалась силой и проворством, но всё же.

Что там насчёт её странного знакомого? Может, сперва отыскать его? Не будет ли это проще?

Илар со вздохом перевернулся на бок. Да уж, из-за своих ран он потерял столько времени… Дурак. Стоит ли теперь возвращаться назад, ближе к Сонным Топям? А может, Мавна уже вернулась домой и волнуется за него самого?

Бессилие душило. Илар привык во всём полагаться на свои силы и решения, но сейчас его будто связали по рукам и ногам и кинули в холодный омут. Он всегда стоял за свою семью – но, выходит, оступился где-то? Раз от семьи остались лишь они с сестрой и отцом, да и то – порознь.

Илар ударил кулаком в стену.

Потом по очереди надавил на раны, проверяя, достаточно ли зажили. Рука на удивление наконец-то почти перестала беспокоить. Та, что на бедре, ещё сильно болела, но он совершенно точно мог ходить. Значит, нечего больше ждать. Купава просила отдохнуть – ну, вот он и отдохнёт эту ночь. Достаточно.

Все звуки постепенно стихали. Не скрипели половицы в доме, замолкли последние приглушённые разговоры за стенкой. Не пели птицы, только скрипнул несколько раз сверчок.

Дверь бесшумно открылась – Илар понял это только по дуновению воздуха и тонкому запаху цветов. Кто-то мягко прошёл в комнату, и Купава опустилась на краешек кровати. Илар тут же сел, с удивлением глядя на неё.

– Что-то случилось?

Купава вздохнула и повернула к нему лицо – немного уставшее, но от этого ещё более красивое. Вечерний свет делал её кожу почти прозрачной, а глаза – тёмными и блестящими.

– Мне стало так тоскливо. И тревожно. Хоть плачь.

– Не надо плакать. – Илар подался вперёд. – Ты хочешь уехать отсюда? Тебя кто-то обидел? Можем собраться и отправиться хоть сейчас.

Купава замотала головой и грустно улыбнулась.

– Нет, что ты. Хозяева очень радушные. Просто… Понимаешь, я никогда не ночевала не дома. А теперь… Каждую ночь всё дальше. И не вернуться, пока у нас в деревне остаётся отряд. Но я бы так хотела к своим.