Сквозь топь и туман

Мавна протянула руку и осторожно стиснула запястье Илара. Тот прерывисто вздохнул и прижал ладонь к глазам. На костяшках виднелась засохшая кровь Мальвала.

– Ладно… Ладно, хорошо. Ты права. Нежака не спутаешь с человеком. Наверное, кто-то вчера выпил лишнего на празднике, вот и привиделось.

Мавна слабо улыбнулась. Ей было неприятно думать, что брат с такой лёгкостью принял на веру небылицу о ней и нежаке. По коже пробежали мурашки: кому такое вообще могло прийти в голову? Какая нелепая, злая шутка.

– Иди помоги Айне напечь караваев на торг. Я постою в лавке, – буркнул Илар и оставил Мавну в сенях одну. Она заметила, что уши брата стали алыми – не то от злости, не то от смущения.

* * *

Едва рассвело, ко двору заехал Греней. Мавна помнила его ещё худым и безусым – лет так пятнадцать назад бортник качал её на коленках, а десятилетний Илар бегал показывать ему фигурки, которые пытался мастерить из глины и палок. Сын Гренея, Касек, был на пару лет старше и презрительно фыркал, глядя на поделки Илара.

Увидев зевающую Мавну, бортник усмехнулся, сверкнув дыркой вместо зуба – как сам говорил, свалился с сосны, но вся деревня знала, что зуб ему выбили в пьяной драке. Мавна всегда удивлялась Гренею: они жили богато, дети и жена Гренея ходили в лучшей одежде, а сам он постоянно носил одну и ту же льняную рубаху да грубые штаны. Увидишь такого в толпе на торгу и сунешь в руку медяк, приняв за нищего.

– Давай, грузи свои караваи.

Греней махнул рукой на телегу, где для товара Мавны предусмотрительно оставил место – среди своих бочонков с мёдом, бутылок медовухи и ящиков, полных восковых свечей.

Всю дорогу до города Мавна куталась в платок. Весна затянулась, и сейчас, в самом начале лета, ночи всё равно стояли студёные. С болот тянуло сырым землистым духом, вдоль дорог стелились туманы, и даже жерлянки[1 - Жерлянки – небольшие лягушки, издающие необычные звуки, похожие на пение.] пели неохотно, будто через силу.

День выдался прохладным, но солнечным. Мавне нравилось приезжать в Берёзье: людей тут было много, и торговля шла бойко. Отец каждый месяц платил за место на торгу в хлебном ряду, а по соседству торговали сладостями: пастилой, повидлом, мочёными ягодами – где-то там стоял и Греней со своим мёдом. На излёте лета на сладкое слетелись бы осы, но сейчас дул зябкий ветер, и Мавна даже пожалела, что не захватила платок потеплее.

Обратно выехали уже поздно, день перевалил за половину, и Мавна пошла поторапливать Гренея: тревожилась, как бы ночь не застала в пути. Греней отшучивался, мол, лошадка сейчас понесёт налегке так быстро, что ветер засвистит в ушах.

Мавна распродала все караваи и ехала, спрятав за пазухой кошель, плотно набитый монетами, но у Гренея осталась пара бочонков с мёдом: цену он заломил нешуточную, мёд-то последний оставался, а до нового урожая ещё далеко.

– Солнце-то как быстро под горку катится, – вздохнула Мавна, тревожно провожая взглядом город.

– Ничего-ничего, не переживай, девочка. Управимся до темноты. А коль что, так чародеи подсобят.

Мавна только снова вздохнула.

Когда нежить только-только начинала лютовать вокруг сёл, люди пытались защищаться как могли: наговорами и оберегами, ходили к знахарям, в дорогу с собой брали ножи или хотя бы заточенные колья. Быстро поняли: от оберегов нет никакого толка. Тогда стали собирать дружины, которые стерегли деревни с наступлением темноты. Нежить после этого и правда присмирела, несколько лет почти не докучала, зато потом вновь наплодилась и осмелела.

Тогда и появились в удельных землях чародейские отряды. Говорили, что и раньше они патрулировали дороги и окрестности, но в основном наблюдали за землями, где больше всего водилось нечисти. Но когда нежить распоясалась до того, что стала кидаться на людей и бродить по деревням, заглядывая ночами в окна, чародеи начали появляться и у сёл тоже. Они и научили людей обносить все поселения высокими заборами, но ни оружия, ни оберегов не дали. Мавна нередко злилась: что за чародеи-защитники такие? Сами-то как-то справляются с нежаками, а простым людям не могут подсказать. Мало ли народу погибает? Кого-то, как маленького Раско, утаскивают на дно болот и прудов, у иных просто выпивают всю кровь в жилах, до последней капельки.

Лошадка тянула телегу вовсе не так скоро, как обещал Греней, но бортника это, казалось, нисколько не беспокоило. Он бубнил под нос какую-то песенку, гоняя травинку из одного угла рта в другой. Мавна снова вздохнула.

После торга совсем не осталось сил. Горло ныло от целого дня болтовни, голова налилась тяжестью, а сгущающийся сумрак нагонял тревогу. Песенка Гренея вовсе не вязалась с невесёлым настроением Мавны. Ей хотелось подстегнуть его: как-то пару раз она ездила на торг с Касеком, и сын бортника быстро правил своим ретивым конём, при этом телега у него совершенно не вихляла и не подпрыгивала на кочках.

Лошадка Гренея вдруг зафыркала и замедлилась, а потом и вовсе попятилась, упершись крупом в телегу. Греней вскинул поводья и прицокнул языком, но на лошадку это никак не подействовало.

– Чего это с ней? – Мавна затянула концы платка и вытянула шею, вглядываясь вперёд.

– Ума не приложу… – пробормотал бортник.

Дорога вилась бледно-серой лентой, с двух сторон подступал редкий лес, а небо в просветах между ветками казалось прозрачной ручьевой водой: разбелённое, голубовато-зелёное, высокое. И тут Мавна поняла, что солнце уже зашло.

Со стороны леса послышались зычные свистящие звуки, затрещали ветки. Мавна сжалась в комок, в ушах заухало – так колотилось сердце, что кроме его ударов ничего нельзя было разобрать.

– Да что ж… ещё ж не ночь глухая, – крякнул Греней, натягивая вожжи. – Н-но!

Лошадь испуганно заржала и понеслась быстрее, телега стала подпрыгивать, попадая колёсами в дорожные лужи. Мавна вцепилась в свой платок изо всех сил, будто именно он мог её спасти от падения и от того, что завывало в чаще.

– Сейчас проскочим, девочка, – успокаивающе бурчал Греней. – То волки, наверное. А быть может, просто ветер разбушевался.

Мавна только сдавленно хмыкнула в ответ. Слова застряли в пересохшем, горячем горле: нет, это не волки и не ветер. Как Греней вообще мог такое думать? Наверное, просто так брякнул, чтобы она не визжала и не пугала лошадь ещё сильнее. Конечно, он же не дурак и не первый год живёт на свете. Волки воют иначе. И ветер не может свистеть так надсадно и злобно, что в жилах стынет кровь. Только одни существа издают такие звуки: яростные, ледяные, пронзительные. Иногда они подбираются к околице совсем близко и завывают до рассвета, то прищёлкивая, то заливаясь свистом. Тогда и собаки и петухи замолкают, не в силах пошевелиться от ужаса, а матери шепчут над детьми защитный наговор, зная, что он вряд ли поможет.

Упыри.

Стремительная тень кинулась на дорогу со стороны перелеска, а за ней ещё три или четыре. Лошадь заржала громче. Греней ловким движением отстегнул постромки – Мавна даже не поняла, как это произошло, должно быть, бортник предусмотрел и такую возможность. Телега прокатилась пару мгновений сама, а лошадь галопом кинулась дальше по дороге.

– Под телегу! Живо!

Греней, растрёпанный, с расстёгнутым воротом, тяжело дышал и протягивал Мавне руки.

Упыри не бросились за лошадью – на что им животное, когда рядом сладко пахнет человечьей кровью? Четыре твари окружили телегу и медленно приближались, разевая зубастые пасти и издавая жуткие скрипучие звуки.

Мавна сжалась в комок. Её колотило, она не могла даже протянуть руку в ответ Гренею. Тело будто задеревенело и отказывалось слушаться.

Упыри двигались медленно, как звери, окружающие жертву. Кожистые костлявые тела выглядели отвратительно, угловатые конечности – не то лапы, не то искорёженные руки и ноги – передвигались рвано и неправильно. Из разинутых пастей капала слюна, и до Мавны доносился её запах – смрад крови и порченого мяса.

Ближайший упырь не выдержал и прыгнул Гренею на грудь. Греней упал на дорогу, и остальные нежаки будто сорвались с цепи. Мавна закричала и скинула на упырей пустую бочку, но та отскочила от тощей спины и покатилась по дороге прочь. Упырь поднял уродливую голову: не то человечье лицо, не то собачья морда с крошечными злыми глазами и остриями зубов. Оскалившись, он собрался, чтобы броситься на Мавну, но тут его горло прошила горящая стрела. На дорожную пыль брызнула чёрная вонючая кровь, упырь упал и задёргался, захлёбываясь рыком.

Другие упыри бросились врассыпную, но один за одним падали от стрел. Последнему всадник размозжил голову ударом кистеня, и все четыре твари замерли в дорожной пыли. Мёртвые.

Мавна, тяжело дыша, всхлипнула и перегнулась через борт телеги.

– Г-греней?

Телегу окружили всадники на резвых разгорячённых конях. Мавна растерянно подняла голову: все незнакомцы были мужчинами, а о конские бока бились привязанные к сёдлам козлиные черепа.

«Чародеи», – поняла Мавна.

– Порядок, – прохрипел Греней и показался из-за телеги.

– Вам нужна помощь? – спросил один из чародеев, подавая Гренею руку. – Девушка не пострадала?

– Можно было спросить это у меня, – проговорила Мавна. – Нет. Не пострадала.

Чародей повернулся к Мавне, будто впервые по-настоящему ясно её увидел. Глаза у него были странные: без зрачков, сплошь лунно-серебристые, будто выгоревшие на солнце, и Мавна поспешила отвести взгляд.

– Почему-то её не тронули, – заметил второй чародей, помоложе. – Обычно упыри выбирают самую сладкую кровь. А тут – предпочли возницу. Странно.

– Странно, – подтвердил белоглазый.

Греней наконец-то взобрался обратно на телегу. Мавна кинулась его осматривать – нет ли ран? Одежда бортника была местами потрёпана, на рубахе виднелись распоротые дыры от когтей, на коже – ссадины, но в остальном вроде бы Греней остался цел, не считая испуга.

– Вот же ж твари, – повторял он, отряхиваясь. Короткие пальцы, испачканные в пыли и земле, дрожали, усы возмущённо топорщились. – Чуть только стемнело… Тут как тут…