Холод твоих рук

Холод твоих рук
Анастасия Благодарова

Прошёл уже год, а я до сих пор не могу в это поверить. Анечка, моя Аня… Ты уснула в снежной колыбели. В двух шагах от дома.

Я проклял зиму за то, что забрала тебя. Издёвка судьбы – лишь она одна может мне помочь. Её милость – моё спасение и моя погибель.

Анастасия Благодарова

Холод твоих рук

Ребята раньше посмеивались. Никуда не деться было от их шуточек. Едва не выдали меня. Конечно, доверял им, а всё равно стрёмно. Видимо, пугался забавно. Вздрагивал, сутулился. Зрачки бегали, как у наркомана. Руки в карманы ныряли, что ногтями дырки процарапал.

Настоящие друзья, в беде познавались. Понимающие, соболезнующие. Контраст в нашем общении «до» и «после» ещё больше разверзал пропасть моей жизни. После «тех событий» как топором обрубило поток их юморесок. Не вспоминали Аню и всё, что с ней связано. Вообще ничего. И не жалели меня. Это лучшее, что могли бы сделать. Я благодарен им.

Знаю, как оно бывает. Шёл с попойки, заблудился средь однотипных панелек, прикорнул в сугробе, да там и остался. Но это судьба каких-то законченных пьяниц. Где-то там, с другими. Не здесь. Не со мной. Не с ней! Анечка. Моя Аня… Как это могло произойти? Так тихо, незаметно для мира. Так страшно. Её сердобольные родственники в чёрных одеждах, понуро качая головами, всё повторяли: «Бедная девочка. Несчастный случай. Несчастный случай!» Скорее, случайное несчастье. Большое. Оно больше меня.

Аня, конечно, пропускала дополнительные занятия по ОГЭ ради тусовок на квартирах своих многочисленных друзей. Душа компании, красавица. Не верю, что не проводили морозной ночью. Что вообще отпустили, не вызвав такси. Не верю, что можно не дойти десять метров до дома! Мне сказали, её нашли в нашем дворе. Отныне всякий раз, заворачивая к подъезду, выискиваю взглядом что-то у качелей, на парковке, возле гаражей и задаю себе один и тот же вопрос. Он пулей пробивает мою голову, оставляя лишь глухую пустоту.

Счастье моё и проклятье моё – жили в одном подъезде. Я не смел предлагать, намекать не смел, ждать под козырьком, как верный пёс. Однако в редкие дни мне всё же улыбалась удача. Когда сталкивались в лифте и шли в школу вместе. Я ведь одноклассник ей, в конце концов. По приходу в кабинет разбредались по своим компаниям, но до того у нас (у меня) было пятнадцать минут. Анечка вроде не чуралась, увлекала в беседу на новую интересную тему, словно мы действительно хорошие друзья. Сам по себе меланхоличный и необщительный, я будто зажигался рядом с ней. Неисправная, каким-то чудом вспыхнувшая лампочка. И весь мир преображался. Аня озаряла его.

Этого больше никогда не повторится. Не верю. Не хочу верить. Не хочу настолько, что все наши короткие прогулки по выученному маршруту склеились в один бредовый морок. В закольцованный сюжет без начала и конца. Мой персональный волчок «Скачущий всадник». Игрушка-юла острым шпилем разрывает сны на лоскуты. Холод наполняет меня, как вода сосуд. Коченеют руки, чернеют. Некроз обгладывает. Первое, что приходит с пробуждением – удивление. Ведь уже успел поверить, что наконец-то помер.

Папа догадливый. За ужином, стараясь держаться непринуждённо, неоднократно пытался разговорить меня. Пытался советовать психолога. У него не получалось. Отступал быстро. Молча мыл тарелку с ложкой и уходил курить на балкон. Его обещания самому себе бросить хватает только до таких вот ужинов. Тут мы как две капли воды. Бесхребетные, нерешительные рохли. Потому оба одиноки. Мне друзья говорили.

Как ни прислушивался ко всем и к каждому, в том числе к голосу разума, не мог справиться со своим неверием. Я ж внимательный. Я видел. За неделю «до» Аня ходила как в воду опущенная. На себя не похожа. Солнышко, скрывшееся за тучами. Вместе с ней и мир мой потускнел, застыл в тревожном оцепенении. Я видел депрессивные, такие нетипичные для неё посты в соцсетях, слышал ссору в школьном коридоре. Как этот урод посмел обидеть её? Променять на мимолётное развлечение? Её! Да, я, наверное, сошёл с ума. Потому что не помню, как сделал то, что сделал. Наша с ним драка на новогодней дискотеке закончилась для избранника моей девочки рассечённой губой и оторванным рукавом рубашки, а для меня – сотрясением и сломанными пальцами.

Новогодняя дискотека… На ней я хотел пригласить Аню. Сколько собирался с силами, сколько планировал каждый шаг, от самого первого, на пороге дома. В любую свободную минуту предавался фантазиям. Уже буквально видел, как мы неловко топчемся друг напротив друга, как я держу её за руку. Пусть даже наша негласная королева школы, не чурающаяся танцевать с другими, а не со своим равнодушным до всего парнем, скорее всего, отказала бы мне… я, в кой-то веки, был готов рискнуть. Надежда вела меня. Помешанный на своей навязчивой, абсурдной идее, заново поверил в рождественское чудо. Судьба должна была наказать меня за своеволие. Но чтобы так?..

Декабрь забрал её. Забрал мою Анечку. «Как встретишь, так и проведёшь?» Это был худший год в моей жизни. Я пытался, правда. Крепился, мужался. Только мёртвое не оживёт. А с приходом холодов я застыл. Закрылся от всех и от себя самого за семью печатями. Школа, бассейн, дом. Школа, бассейн, дом. Ничего лишнего, ничего личного.

Из последних сил борюсь с морозом, сковавшим меня по рукам и ногам. Дам слабину – умру. По-настоящему умру. А там… там, по ту сторону, ничего нет. А здесь – её образ. Шлейф её духов, украденных мною на поминальном обеде. Дверь её квартиры, под которой могу сидеть, сколько захочу. Последняя общая фотография нашего класса, где она уже с розовыми волосами. Такой нежный, зефирный цвет. Моя фея. Мечта сбылась. Я поцеловал тебя… В лоб. На похоронах.

Господи, за что?

Бассейн в двух кварталах от школы. Обратная дорога до дома куда менее живописная, хоть и утренняя не отличается примечательностями. Местные пейзажи идеально подошли бы для мрачной обложки альбома с русским пост-панком. Разруха советских декораций. Тропинка вдоль железнодорожной магистрали по одну руку и высоченного бетонного забора по другую. На обтёсанных дождём плитах с торчащими кое-где прутьями арматуры – маты, телефонные номера и блёклая мазня скверного содержания. За этой уличной художественной галереей – промзона, до самого горизонта. С верхних этажей ближайших, но таких далёких панельных домов открывается вид на цеха и ангары. Зимой, в снежной белизне – как ленточные стёжки на канве. Если прожектора и маячки перемигиваются ночью, то трубы коптят небо круглые сутки. «Услужливые курильщики», вроде на приличном расстоянии, а куртка всякий раз после прогулки отдаёт гарью.