Там мое королевство

– Точно! Но тогда мы должны дать их друг другу. Ну, знаешь, как будто посвятить в рыцари, – предлагаешь ты.

– Хорошо, что имена у нас уже есть, нужно только отречься от наших ненастоящих, чтобы заклинание имен непременно сработало!

– Отличная идея. Для такой церемонии нам нужны свидетели.

Мы собираем по квартире все горшки с растениями и расставляем их по кругу в центре комнаты. Эти цветы живые, а значит, они могут быть нашими полноправными зрителями.

Мы аккуратно пересекаем цветочную границу и садимся в центр круга.

– Я называю тебя Кимберли, – торжественно объявляешь ты, заткнув мне за ухо воронье перо.

– Я отрекаюсь от имени Аня и принимаю имя Кимберли. А тебя я называю – Джеральдиной, – говорю я и передаю перо тебе.

– Я отрекаюсь от имени Лера и принимаю имя Джеральдина, – повторяешь заклинание ты.

Теперь у нас есть имена, которые знаем только мы, чтобы по ним узнать друг друга, если вдруг так случится, что мы потеряемся в наших новых жизнях. А еще эти имена из другого мира, из нашего собственного, потому что там нас не могут называть так же, как и здесь. Мы отрекаемся от имен, данных нам нашими странными родителями, чтобы принять имена, выбранные самым лучшим другом.

Перед самым твоим отъездом мы на всякий случай пишем письмо канцлеру:

«Дорогой канцлер!

Как ты там? Не болит ли спина? Очень надеемся, что ты не развалил королевство и хорошо за ним приглядываешь.

Этот мир постоянно посылает нам суровые испытания. Нас хотят разлучить! Сделать так, чтобы мы забыли, кто мы. Но мы не сдаемся и боремся со всеми, кто мешает нашей дружбе и нашему возвращению.

Пошли нам какой-нибудь знак.

Надеемся, до скорой встречи!

    Кимберли и Джеральдина».

Ты уезжаешь.

Тут-то и должна была закончиться наша преступная дружба, потому что расстояние в тридцать шесть километров для ребенка непреодолимо. Но мы не сдаемся. Я закатываю отменные истерики маме – на отца-то они не действуют, – и иногда она возит меня к тебе в гости. Ты же ведешь себя очень-очень хорошо, выполняешь всю работу по дому и по секте, чтобы эти встречи были возможны.

Мы не видимся неделями, а иногда месяцами, но именно это и делает каждую нашу встречу настоящим праздником, с которым не сравнится ни Рождество, ни годовщина Октябрьской революции.

В школе без тебя становится совсем мрачно. Пока ты была здесь, у меня не было никакой необходимости замечать еще хоть кого-то. Теперь я вынужденно смотрю на всех – и то, что я вижу, мне не нравится. Кто-то все еще играет в куклы, кто-то бегает за мальчишками, кто-то занят тем, что создает свою маленькую армию и нападает на каких-нибудь одиночек вроде меня. Мне не интересно ни то, ни другое, ни третье, но я делаю вид, что интересно, чтобы просто пережить школу. К тому же, какая разница, что происходит здесь, когда там ждешь меня ты.

* * *

Не знаю, что лучше – ожидание радости или сама радость. Некоторые говорят, что ожидание.

Если я знаю, что поеду к тебе в конце недели, то ждать начинаю уже с понедельника, если же по какой-то причине к тебе мне нельзя, то ждать мне нечего, и неделя проходит крайне уныло. Такую неделю я пропускаю, пинком отправляя в небытие, а ждать начинаю уже со следующей. Бог создал мир за неделю. Неделя – более чем достаточно для моих страданий.

Сегодня суббота, в школе два урока (уроки в субботу – это варварство, иначе я могла бы уехать еще вчера). Раздается звонок, и начинается мой путь к счастью. Усатая гардеробщица с бородавкой на крючковатом носу (не прозвать ее Бабой-ягой было бы трудно) возвращает мне мой чудо-плащ как залог того, что я вырвалась из этих мрачных стен и снова свободна. Она стережет его неделю, год, а может быть, и вечность, но теперь у меня есть причина, чтобы выйти, и Баба-яга знает, что не сможет мне помешать.

Я надеваю чудо-плащ, который должен укрыть меня от холода, а если нужно, то и от вражеских глаз, и ступаю за школьный порог. Путь к счастью только один – электричка. Совсем недавно я добилась права ездить к тебе самостоятельно, но, по договоренности с мамой, добираться должна была на электричке, так как от станции, куда она прибывала, ближе было до твоего дома, чем от остановки междугороднего автобуса, а главное, не нужно было переходить дорогу. Не знаю, где меня подстерегало больше опасностей: на пешеходном переходе или в электричке – давнем прибежище маргинальных элементов и насупленных дачников. Наверное, нигде, так как у меня был волшебный плащ и у него, надо думать, имелась пара функций на любой случай, будь то встреча моей тщедушной фигурки с транспортным средством или попытка зарубить меня лопатой.

Я тороплюсь, хотя и не опаздываю, хочу посидеть еще немного на вокзале, посмотреть на большие часы, стрелки которых лениво отмеряют последние минуты до начала моего пути. Иногда я слышу, как они шепчутся.

Я, наверное, самый счастливый человек на этом вокзале.

– Билет на поезд на одиннадцать сорок, пожалуйста, – говорю я кассиру.

– Это не поезд, а электричка, девочка, – отвечает мне она, протягивая билет.

«Это для вас это электричка», – улыбаясь думаю я.

Наконец пора, сбегаю вниз по пятнадцати ступенькам, ведущим к платформе. Когда я вернусь, ступеньки подрастут, и мне тяжело и грустно будет взбираться по ним. Так происходит всегда, когда твой путь обратный.

Но сейчас это значения не имеет – главное сесть у окна.

Поезд урчит и отдувается, за этим шумом можно услышать: «Я могу отвезти тебя куда угодно. Так куда ты хочешь?»

– Спасибо, я хочу попасть к Лере, – тихо отвечаю ему я.

С важным видом пройдя по вагону (еще бы! Со мной только что говорил поезд), я сажусь именно туда, куда и хотела – у окна справа. Поезд трогается, мои коленки на секунду подскакивают вверх от радости. Много интересного предстоит мне увидеть, и много опасностей ждет на пути. На смену мирным осенним холмам с заплатками снега приходят высокие, покрытые мхом скалы. На одной из них, я знаю, живут огромные птицы, и время от времени они сбрасывают вниз тяжелые камни. Нужно быть очень везучим, чтобы не угодить под такой.

А дальше – дальше поезд въезжает в Ведьмин лес. Это единственный участок пути, который я не очень хорошо знаю, так как его я всегда проезжаю зажмурившись или с полузакрытыми глазами. Дело в том, что по этому лесу бродит ведьма, и если встретишься с ней глазами, то непременно превратишься в дерево. Я люблю деревья, но если я превращусь в одно из них, то больше не смогу увидеть тебя, поэтому-то я и закрываю глаза каждый раз минут на десять.

Но не Ведьмин лес – самое страшное место в пути. Есть другое. И оно гораздо более коварное и опасное.

Уже перед самым въездом в твой город поезд останавливается на одной маленькой станции. Это – Станция времени. На ней поезд дожидается другой состав, идущий в противоположном направлении, и благополучно с ним разъезжается. Однако не все знают, что поезд дожидается не какого-то другого состава, а самого себя, идущего из будущего в прошлое. А так как в данную минуту я нахожусь на поезде, следующем из прошлого в будущее, то мне совершенно не хочется оказаться вдруг на том, что уже возвращается назад. Такое, между прочим, случалось. Некоторые люди вдруг обнаруживали, что пустились в обратный путь, так и не достигнув пункта назначения. Точнее, они его, конечно, достигли, только вот это уже было в прошлом, и они могли только вспоминать об этом.

Мне до сих пор не удалось разгадать загадку Станции времени, но я надеюсь, что меры предосторожности, которые я принимаю для того, чтобы не оказаться не в том поезде – правильные. Нужно обязательно быть сосредоточенным, следить за каждой мелочью, происходящей здесь и сейчас, ничего не терять из виду, а главное – не спать. Спать ни в коем случае нельзя – это верный путь к тому, чтобы проснуться совсем не там, где ожидал.

Однажды рядом со мной сидел человек, он задремал где-то на середине пути. Мы подъехали к станции, я смотрела в окно, ожидая встречного поезда, а когда я вновь повернулась к своему попутчику, его уже не было. Можно было предположить, что он пошел, например, в туалет. Однако я таких предположений не делала, так как через пару минут увидела его, таким же мирно спящим, в окне другого, встречного, поезда. Когда поезда одновременно тронулись, человек проснулся. Я успела увидеть только мгновение его пробуждения, но мне хватило. Смертельный ужас был в его глазах, как будто вся его жизнь прошла мимо него, а он и не заметил. Вот поэтому я и смотрю в окно во все глаза и время от времени щиплю себя за руку.

Поезд замедляет ход, а значит, уже совсем близко. Еще минут десять до самого радостного мига встречи, от которого пойдет обратный отсчет. Я рассматриваю старые привокзальные здания, каждый камень на ветхих, поросших мхом крышах. Потом появляются люди. Они всегда появляются неожиданно, как будто одна картинка накладывается на другую, и нет больше ни мхов, ни древнего леса, ни мрачных таинственных станций. Ты где-то среди людей, но пока я тебя не вижу.

Двери открываются, и на меня обрушивается запах пенициллина (это завод медпрепаратов приветствует меня), он немного похож на запах жареной картошки, только гораздо противнее. Первое время от него даже немного тошнит. Но, несмотря ни на что, это – мой любимый запах, потому что он возвещает о том, что я прибыла именно туда, куда надо, и через мгновение увижу тебя. А вот и ты машешь мне рукой.

* * *

В следующий раз, когда ты приезжаешь ко мне на выходные, все идет наперекосяк. Мы знаем, что в мире много злых сил, которые замышляют помешать нашей дружбе, и в этот раз они стараются на славу. Днем в субботу заявляются две одноклассницы, которые очень хотят узнать, почему меня не было в школе и не заболела ли я. Можно подумать, их волнует мое здоровье. На самом деле я знаю, что они хотят украсть наше с тобой время и пошпионить. Увидев, что родителей нет дома, одноклассницы решают зайти.

Мои новые школьные знакомые тебе не нравятся, мне они не нравятся тоже, но с тех пор, как моя жизнь раздвоилась, мне приходится с ними мириться. Однако тебе они неприятны настолько, что ты берешь книгу и фонарик, залезаешь в шкаф, в котором я впервые встретила тебя, и сидишь там. Целый час я трачу на разговоры о какой-то школьной ерунде. Целый час, который можно было бы потратить на рисование или на обход нашего с тобой королевства.

Когда девочки уходят, ты выбираешься из шкафа и говоришь, что тебе было очень весело сидеть там и слушать про то, что на классном вечере Марина будет изображать певицу Алсу, а Лена – Кристину Агилеру.

Как ни странно, на российской и зарубежной эстраде наши неприятности не заканчиваются: через полчаса в квартиру врывается отец, которого мы теперь называем призраком коммунизма. Пройдя в мою комнату сквозь закрытую дверь, он задает свой коронный вопрос, обозначающий одновременно угрозу и то, что у него хорошее настроение:

– Дети, а что это вы тут делаете?

После нашего краткого отчета он зачем-то требует, чтобы ты написала любую фразу на клочке бумаги. Зная его, можно предположить, что он подозревает, будто это именно ты оставила ему какую-нибудь оскорбительную записку, написала неприличное слово на Мавзолее или развалила Советский Союз.

Ты берешь ручку и пишешь: «Кимберли и Джеральдина долго и счастливо правили своим королевством».