Сын

– А ты впусти и узнаешь, – сказал один, тот, что стоял посередине. Видимо, главный.

Нина не стала спорить. Она была напугана появлением таких гостей. Робкая от природы, решила подчиниться и пропустить их в дом. А собака все не унималась.

– Предложи хоть чаю, хозяюшка, – басил все тот же, видимо, главный, усаживаясь на скрипучий кухонный стул, – а то какие дела без чая решаются?

Нина засуетилась у плиты.

– Вкусно пахнет, – хамовато сказал другой. – Щи варишь?

Нина кивнула.

– Хорошо, я как раз голодный.

Пока Нина суетилась, главный заговорил:

– В общем, душенька, у нас к тебе деловое предложение. Ну, как сказать, предложение… Вряд ли ты можешь от него отказаться, – спокойно басил он, а у Нины каждое слово вызывало лед и дрожь. Незнание пугает. Особенно когда есть за что бояться. В случае с Ниной это был сын. Она не прогадала. – Твой сынок задолжал нам очень крупную сумму. Такие не прощают. А отдавать ему нечем. Это влечет за собой большие проблемы.

Хотя амбал говорил спокойно и культурно, Нину сковывал страх. Его голос был твердым и властным. Похоже, бывший КГБшник, иначе откуда у него такое леденящее произношение. И этот взгляд, который заставлял Нину замирать. Руки у бедняжки тряслись, горло пересохло.

– Сколько он должен? Я заработаю, я отдам, – пролепетала Нина.

Двое других рассмеялись, а тот продолжил:

– Нет, милая моя, не получится. Боюсь, что сумма настолько заоблачная, что у тебя нет таких денег. А зарабатывать ты их будешь до гробовой доски в своем ларьке.

– Так зачем же вы ему дали столько? – еле выдавила из себя запуганная женщина.

– А это бизнес, дорогуша, – спокойно пояснил мужик. – Но ты не переживай, мы люди честные, лишнего не берем. Но задолжал он столько… Даже халупа твоя столько не стоит.

И амбал ведь не врал. Бандиты снабжали Семена наркотиками не один день, не одну неделю. Месяц, второй, третий… Время шло, парень кололся на халяву и даже не думал, с чего такая щедрость. Его заточенный на шырево мозг соображал только в одном направлении: добыть и кинуться. А героин стоил дорого. И надо его было много. Благо, бугаи имели запасы.

– Так что же вы хотите? – спросила Нина еле-еле. Голова кружилась, ноги подкашивались.

– Ты за него отработаешь, – серьезно заявил амбал.

– Как же? – проронила Нина.

– Поедешь с нами в Саратов для начала. Там для тебя есть отличное место. Думаю, ты знаешь за собой, что хороша. Такие у нас в цене. Вот и будешь работать. Смекаешь, о чем я?

Амбал говорил о проституции. В его городе под властью его босса процветала рабская проституция. Обычную они тоже держали, но на рабской сколачивали куда больше денег. Во-первых, с рабынями не надо было делиться. Во-вторых, их услуги стоили куда дороже, потому что не имели никаких моральных ограничений. Выбирали красивых, но беспомощных женщин, сажали их в долговые ямы, а потом увозили в рабство. У женщин этих не было выбора, так как долги, как правило, были не их, а близких людей (мужей, отцов, сыновей). Так работала эта машина преступного мира. Теперь она собиралась засосать и Нину.

– Кем же я буду работать?

– А ты не из умных, – с досадой выдохнул бугай. – Проституткой. С такой физиономией и таким бампером где еще можно сшибить бабла на долги твоего сынка? – заговорил гость уже грубее.

Проституция? Для Нины, после Егора не видавшей близко ни одного мужика, хранившей тело, словно монахиня, проституция была страшнейшим из наказаний. За 16 лет у бабы не было ни одного мужчины, у цветущей, сильной, здоровой женщины! Потому что в голове ее было так заложено: любая возможность секса пугала ее, казалась изменой мужу. Она все бредила отцом своего ребенка, все ждала его, он снился ей. Больная любовь, зависимость. И страшно ей было позволить кому-то посягнуть на ее тело. Даже единожды! Так и жила Нина, казавшаяся фригидной, чумурудной, ночами изнывыя от тоски, занималась самоудовлетворением, но именно в этом она видела правильность своих суждений. Никого не подпускать к телу, хранить его для Егора. И неважно, что тот давно жил в Одессе, сколотил там свою банду и трахал залетных баб, туристок. Он уже и не помнил, кто такая Нина. Этот старый ушлый вор… А она ждала и не могла помыслить о таком… А когда ждать перестала, к такой жизни насолько уже привыкла, что менять ничего не хотела и не могла. А тут проституция?! И Нина начала упираться. Но недолго.

– Слушай сюда, лярва! – гаркнул главный и шандарахнул жирным кулаком по столу. – У тебя есть выбор? Хрена с два! Твой сын – законченный наркоман! Он шыряется каждый день и валяется на наших складах в отключке с кучкой таких же дегенератов, как и он сам. Ты в курсе, сколько стоит одна доза? А в курсе, сколько раз он ширнулся за наш счет? Ты понимаешь, кто мы такие? В наших кругах долгов не прощают. Либо отработаешь, либо вальнем твоего выродка. Включай мозги, глупая курица. У тебя пять минут на размышления. Пока мы курим на крылечке, ты собираешь чемодан. Попробуешь сбежать – пришьем выродка. Откажешься – пришьем выродка. Когда мы вернемся, будь готова. Иначе будут другие дела.

Разговор был коротким. Нине не оставили выбора. Ясно, что они не собирались забирать женщину силой. Но разве мать, тем более такая, как Нина, позволит причинить вред своему ребенку? Нина была не настолько глупа, чтобы идти в милицию. Она видела, что творится в Озерках, видела, что участковый тоже при деле, покрывает наркоманов и барыг, поэтому понимала, что там ей не помогут. Защитить Нину было некому. Она стояла у плиты, где надрывно свистел чайник и выкипали щи, тряслась и кусала губы. Не могло быть и речи о чем-то другом, Нина поедет. Она приняла это решение, упала на пол и зарыдала.

Чудовищной болью разрывалась ее грудь. Казалось, сердце не выдержит. Не могла слепая мать поверить в то, что сын ее законченный наркоман. Даже сейчас, когда бандиты посадили ее на долги. Она думала, что Семочка не мог сам, что его заставили, надоумили, подсадили. Силой! Да, точно! Силой! Семочка ведь такой хороший… Конечно же она его спасет. Она же мать. Таков ее долг.

Когда трое подонков вернулись, Нина лежала в слезах и громко всхлипывала. Один из них слегка пнул ее под бок ногой.

– Чего развалилась? Поднимай задницу!

Нина судорожно принялась вставать, отряхивая цветастое платье.

– Ну, – пробасил главный, – решила?

Нина обреченно кивнула.

– Отлично, тогда едем.

Бандиты пошли на выход, Нина за ними. Дом так и оставила: выкипающие щи, свистящий чайник, двери нараспашку. Она шла за бугаями, роняя слезы, опустив голову. Через забор за ними наблюдал дед Федот. Он смотрел на эту картину со скорбью, видимо, все понял. Но звуку не подал. Зачем лезть в чужие беды, если тебя даже не просят? Этому его научила сама Нина, тогда, когда так дерзко выгнала старика. Кто знает, может, не будь она так груба с дедом, он бы и попытался ей как-то помочь. Но надо ли это было? И ему, и ей. Дед молчал, Нину уводили. А Азорка все рвал горло.

Дорога

Нину посадили на заднее сиденье большого черного внедорожника, затонированного по кругу темной пленкой. Сзади с ней сел один из амбалов. Главный упал на переднее пассажирское.

– Слышь, Сутулый, – обратился спутник Нины к главному, – мешок на голову накидывать будем?

Нина была словно в бреду, в тумане. От страха она уже перестала трезво соображать. Ее будто чем-то опоили. Единственное, о чем она подумала в том момент, почему главаря назвали Сутулым. Он был огромным и с прямой осанкой. На самом деле в прошлом он был советским шпионом, в одной из разведовательных миссий он прикидывался сутулым худым бомжом (да, тогда этот бандит весил куда меньше центнера), оттуда и прилипло к нему погоняло. Но Нина об этом не узнает.

– Оставь это, задохнется еще, – отмахнулся Сутулый.

– Задохнется – снимем, – поспорил водитель. – Чего ей дорогу палить?

– До Саратова? Она же не настолько темный лес. Знает, – пробасил Сутулый и заржал.

– Да ну? – усмехнулся водитель.

– Ну да, – передразнил Сутулый. – Мы сами все пропалили. Она и не сбежит. Такие не сбегают. Ссыт, что сынка четвертуем.

– А ты прав, – согласился водила.

Так решили, что Нина поедет без мешка. Она все равно не сопротивлялась, и выбора у нее не было, значит, сбегать не будет, мусоров не наведет. «Наш человек!» – ехидно подумал главарь про Нину. А своим людям мешки на голову не надевают. Хоть какое-то облегчение для несчастной женщины.

Так и ехали. Бугаи гоготали о чем-то своем. Порой о бабах, совсем не стесняясь Нины; порой о преступных своих делах, словно не боялись свидетеля. Так они показывали свои силу, наглость и тупость. Но Нина все равно ничего не слушала. Она смотрела в окно и думала о своем. О сыне, о несчастной судьбе. Женщина ехала в дорогой черной машине и понимала, наконец понимала: вся ее жизнь была ошибкой с тех пор, как она легла под бандита, и сын ее был ошибкой, и любовь к его отцу. Нина ехала и чувствовала, что она несчастна так сильно, как, может, никто в ее поселке. Да что там, во всем мире. Когда мы живем размеренную жизнь, мы готовы жалеть несчастных и вздыхать об их горестях, но стоит беде постучаться в наше окно, нам сразу же кажется, что хуже нашего несчастья быть не может. А у остальных – пустяковые дела. Нина тогда не думала, что другие матери, потерявшие детей от наркотиков, тоже испытывали адские чувства: они скорбели, рвали на себе волосы, бились головами о стены. Нине было не до них. Она почему-то была уверена, что единственная испытала такую боль, что лишь ее сердце разорвано и вышвырнуто вон. А ведь Семен был жив в отличие от многих других детей. Как это часто бывает, мы, эгоистичные создания, почувствовав на своих плечах тяжесть беды, считаем себя единственными мучениками во всем мире, тогда как это большое заблуждение. Но нам не до других. Мы жалеем лишь себя и желаем, чтобы все остальные нас тоже жалели. Но когда этого не происходит, страдаем еще больше. И считаем себя великими жертвами. Таковы многие из нас. Такова и Нина.

Нина смотрела на пейзаж, мелькавший за темным окном. Сухая трава степей, засохшие поля подсолнухов, деревеньки в разрухе. И разбитая большегрузами дорога. Так скучно все менялось, серо, грязно, но Нина смотрела жадно, потому что боялась, что долго уже не увидит родных мест. Может, никогда? Сколько ей отрабатывать? Год? Два? Отпустят ли ее вообще эти бандиты? Она же совсем ничего не знала. А вдруг ее убьют? И что будет с Семкой? Его никто теперь не спасет, он один не выкарабкается. Так и будет сидеть на игле. До каких пор? Пока не сдохнет? Нет, такого быть не может, о смерти сына Нина вовсе не подумала. Она думала о том, что пока будет выплачивать старые долги, сын будет шыряться дальше и копить новые, которые тоже надо будет отрабатывать – так и будет тянуться этот порочный круг. Расценок на наркотики и проституцию Нина не знала. Знала только, что все дорого. Знала и то, что ей не выбраться из этих пут, наброшенных на нее родным же сыном руками бандитов. В это криминальное время безнаказанности надежды у простого человека, попавшего в лапы воротил преступного мира, не было никакой. Нина была не так глупа, понимала, что долг ей не отработать никогда. Проституция… Ее отпустят тогда, когда она станет старой и некрасивой.

Рядом сидящий амбал как раз задал вопрос, словно прочитал мысли женщины:

– Слушай, у тебя сын взрослый, ты и сама должна быть не молодуха. Сколько тебе? Под сорокет?

– Тридцать два, – вяло ответила Нина.