Волчье логово

– Именно поэтому я думаю, что мы должны найти разумное решение сами. Великий граф и почтенный епископ не знают наших дел. Мы должны действовать сами. Этот спор должен быть окончательно решен. И неважно как.

– Простите, монсеньор… Я не понимаю вас.., – произнес аббат, удивленно глядя на графа де Леруа.

– Брат Жозеф не имел права дарить свое владение церкви. Ваша обитель удерживает Волчье Логово незаконно. Уступите его баронессе де Кистель, и все ссоры из-за него будут закончены раз и навсегда.

– Невероятно! – воскликнул настоятель. –Что я слышу?! И это говорит благородный и уважаемый сеньор и могущественный государь?!

– Что вас так удивляет? – с заметной досадой спросил граф. – Это было бы мудрым решением. И это было бы согласно обычаям и закону.

– Согласно обычаям и закону?! – вспыхнул отец Франсуа. – О каком законе вы говорите?! О том, который преследует обиженных и обделенных? О том, который наказывает несчастных без капли милосердия? Семья Жозефа погибла по вине родственников Сесиль! Это владение принадлежит ему по обычаю и праву. Он волен поступать с ним, как пожелает. Я ничего не хочу знать о вашем жестоком и неправедном законе! Мне нужна справедливость! Должно быть, вами тоже руководит какая-то выгода, которую вы пытаетесь прикрыть ветхими одеждами сурового закона…

– Мной руководит выгода? Вы смеете обвинять меня в этом?! Всю мою жизнь поглотили высокие стремления к миру, порядку и заботе о моих подданных! Неужели вы думаете, что для меня есть что-либо важнее самопожертвования и долга?! Вы обвиняете меня в поисках низкой выгоды и потакании собственным желаниям. Но разве церковь не ищет возможности при всяком удобном случае расширить свои владения, как это делаю я? Разве помыслы монахов далеки от всего земного?

– Да, так поступают многие слуги церкви. Но не я. Я не жажду богатств и владений. Не ищу роскоши и выгоды. Ищу лишь возможности следовать по пути Спасителя, помогать несчастным и нести его крест… Больше мне ничего не нужно в этом мире. Мне не нужна та заброшенная земля. Нужна лишь справедливость, которую вы так грубо хотите нарушить!

– Я готов пренебречь справедливостью, если речь идет об интересах моего графства! – с глубоким убеждением воскликнул государь. – И никто не посмеет помешать мне. Моя цель слишком высока и прекрасна, чтобы я стал смотреть на сопротивление несчастных, которые дерзнули встать у меня на пути!

– Что ж, пренебрегайте. Угрожайте. Чудесный путь открывается перед вами, монсеньор! Последуйте примеру храброго барона де Кистеля! Захватывайте все, что вам вздумается! Бросайте невинных людей в подземелья! Вы думаете, раз вашу грудь прикрывают яркие, расшитые наряды, мир не заметит под ними жестокого насилия и властного произвола? Да, вы великий государь. Но государь должен следовать справедливости и правде. Помните, что над головами государей, так же, как над головами простых смертных, существуют высокие Небеса!

– Еще никто не смел так дерзко и самонадеянно говорить со мной. Еще никто не платил мне за расположение к нему такой чудовищной и черной неблагодарностью!

– В моем сердце нет неблагодарности, монсеньор. Напротив. Вы свернули с дороги справедливости и человечности. Я хочу вернуть вас на истинный и достойный путь.

– Я не позволю, чтобы мне указывали дорогу. Ничьи замыслы не могут стоять выше моих, – надменно проговорил граф, глядя на аббата ледяным и негодующим взглядом. – Раз вы не хотите уступить мне по-хорошему, прощайте. Вы теряете друга.

– Видно, в этом мире не может быть друзей, раз даже самые лучшие из них стремятся примерить на себя образ наших злейших врагов, – ответил настоятель, грустно покачав головою.

Не успел граф де Леруа покинуть келью, как в нее стремительно вошел брат Колен. Его обычно столь спокойные черты были искажены гневом.

– Что вы натворили?! – дерзко обратился он к настоятелю. – Вы совсем лишились разума? Как вы исполняете свои обязанности? С каким лицом вышел отсюда монсеньор де Леруа… Как вы могли отказать ему в его просьбе? Как могли говорить с ним в таком оскорбительном тоне? Он наш единственный покровитель. Вы перечеркнули все будущее обители! Вы с ума сошли?!

– Вы подслушивали под дверью? – резко бросил отец Франсуа в лицо Колену.

– Какое это имеет значение, когда я говорю вам о таких важных вещах?

– Только это и имеет значение!

– О чем вы говорите, святой отец? Вы совсем забыли о своем долге? Интересы нашей святой обители, интересы нашей Матери Церкви требуют…

– Мне нет никакого дела до интересов церкви, графств и обителей! – изо всех сил крикнул отец Франсуа. – Меня волнует только кровь и слезы людей! Убирайтесь прочь, Колен! Я не желаю вас видеть! Я никого больше не желаю видеть!

* * *

Вечером того же дня брат Колен сидел в своей келье и быстро водил пером по шуршащей бумаге. Из-под пера ложились на листок ровные и красивые строчки. Свеча, горевшая на столе, освещала своим неровным светом суровые черты и плотно сжатые губы сосредоточенного монаха. Он писал жалобу епископу Льежскому на дерзкое и недостойное поведение отца Франсуа и просил, как можно скорее, сместить его с почетной должности аббата.

XXXVI. Уговоры

Здесь он мне и не нужен, отец! Эту частицу времени, крохотную, будто капля росы… да ее с жадностью поглотит сама мечта о Фердинанде!

Ф. Шиллер «Коварство и любовь»

Колдовство, жертвой которого пал капитан, казалось неопровержимо доказанным, и цыганка, эта восхитительная плясунья, столько раз пленявшая прохожих своей грацией, преобразилась в ужасающего вампира.

Виктор Гюго «Собор Парижской богоматери»

Отец Франсуа сидел возле открытого окна в замке де Сюрмон и ждал мессира Анри. За окном колыхались от тихого, нежного ветра тонкие ветви плакучей ивы, щекоча кончиками старый, холодный подоконник. Еле слышно шумела юная, светло-зеленая листва. Маленькие, неугомонные пташки порхали с ветки на ветку, вызывая добрую улыбку на губах настоятеля…

С детства он привык находить утешение от горестей и отдых от мирских развлечений в простых и умиротворяющих картинах природы. Отец Франсуа знал, какого цвета бывают облака на закате, как поет та или иная лесная птица, где растут самые чудесные и ароматные полевые цветы… Природа была для него храмом в большей степени, чем его церковь. Холодному сиянию витражей он предпочитал блеск лунных лучей на неподвижной глади речных вод, величественным сводам – прохладную лесную тень, торжественному хору монахов – нестройный и веселый птичий щебет. Он всем сердцем любил этот неброский, равнинный край, где протекла вся ее спокойная, тихая жизнь.

Да, вот она медленно подошла к последнему пределу и невидимым песком бежала сквозь пальцы… А казалось, еще вчера он очаровывал своим тонким обаянием пленительных дам… Еще вчера преклонял колени перед алтарем, твердо произнося слова священных обетов… А потом ему улыбалась черноглазая женщина в белом покрывале, и улыбка ее была дороже тысячи обетов и сотен незнакомых миров…

И вот, теперь он одиноко сидит под ветвями раскидистой ивы. А теплый ветер тихонько играет с его побелевшими волосами… Он чувствовал себя таким больным и усталым! Несчастный старик среди острых мечей разъяренных воинов. Под ударом железной воли всемогущего государя. Гонимый ветром осенний листок… И все же… Он все еще сидел под колеблющимися ветвями. Все еще видел лучезарный свет солнца. А не томился в сыром и темном подземелье. А значит есть то незримое, что таится в старом, измученном теле… То непобедимое, что сильнее мечей и решеток…

Неторопливые шаги сеньора де Сюрмона вывели аббата из задумчивости. Через мгновенье старые друзья сидели рядом. Они меланхолично вглядывались в далекий горизонт, обсуждали повседневные заботы и предавались чарующим воспоминаниям. Мессир Анри хвалил брата Жозефа за его усердие в науках и строгость к девушкам. Настоятель делился горестями последних дней. Когда он упомянул о визите графа де Леруа, сеньор де Сюрмон внезапно спохватился:

– Постойте. Ведь граф почтил своим присутствием и мой скромный замок. Я чуть было не забыл о радостной новости…

И он тут же велел одному из слуг позвать старшую мадемуазель де Сюрмон.

Девушка вошла в залу несмелым шагом. Ее домашнее платье было в обычном беспорядке. Под глазами залегли глубокие, темные тени. Бланш остановилась посреди залы с каким-то отстраненным и замкнутым видом.

– Подойди сюда, дитя мое, – ласково обратился к дочери мессир Анри. – Ты стала такой хорошей и послушной девочкой. Но в последние дни ты еще более молчалива и потеряна, чем раньше… Мне это не нравится. Молодой девушке не дело грустить. Тебе скучно в нашем старом замке… Но я хочу тебя обрадовать. Монсеньор де Леруа просил твоей руки для своего сына. Скоро ты выйдешь замуж и уедешь отсюда…

Стройная тень отшатнулась и замерла в жуткой неподвижности. Замерли ветки ивы за окном. Стих теплый ветер. В комнате остались только огромные, темные глаза, полные ужаса и мрака…

Наконец упала завеса застывшего времени и с побелевших губ еле слышно сорвалось:

– Это невозможно…

– Что с тобой, Бланш? – спросил встревоженный сеньор де Сюрмон. – Уж не больна ли ты? К чему эти детские страхи? Все девушки рано или поздно выходят замуж. Это большая честь для нас. Я отправляю тебя в знатный и могущественный дом…

– Вы не понимаете, – бился трепещущий, нервный голос, – это невозможно. Я не могу быть ничьей женой. У меня уже есть возлюбленный. Я всем сердцем люблю Юсуфа!

– Юсуфа! – воскликнул потрясенный аббат, хватаясь за сердце. – Несчастное дитя! Ради всего святого, скажите мне, откуда вам известно это имя, которое навеки должно быть предано забвению?!

– Он сам назвал мне его. Его зовут Юсуф. Как великого Саладина…

– Силы небесные! Бедная девочка! Скажите мне, что вы бредите, что вы в горячке, что у вас помутился разум! – крикнул отец Франсуа, бросаясь к ней.

– О нет, святой отец! Все, что я сейчас говорю вам, я могла бы повторить и на Страшном суде. Я безмерно люблю Юсуфа! Я его возлюбленная. Я его супруга. Я принадлежу ему навеки.

– Что ты сказала, безумная девчонка?! – воскликнул похолодевший сеньор де Сюрмон. – Неужели ты посмела настолько позабыть о стыде и добродетели?! Неужели я слышу такие бесстыдные слова из уст собственной дочери?! О, достойное наказание за мою проклятую снисходительность!

– Умоляю вас, мессир Анри! Бедная девочка не понимает, что говорит…

– Не понимает, что говорит! Это вы послали в мой дом этого мерзкого язычника, не имеющего ни единого христианского понятия! Это по вашей вине он внес пламя разрушения в мою семью! Не могу поверить! Как проклятому сарацину удалось соблазнить мою скромную и тихую дочь?! Если бы то был хотя бы ослепительный и изящный кавалер, но это жуткое существо!

– Вы забываете, что он такой же мужчина, как всякий другой. Даже хуже! Он еще неистовее и опаснее… Пресвятая дева! Что же я натворил?!