– Пойдем…
В коридоре было совершенно темно, как и во дворе за окном. Свечу же мы предусмотрительно не взяли, дабы не быть замеченными. Долго смотрели в черноту ночи за стеклом и сперва не углядели ничего примечательного: тот же пейзаж за окном, что и днем, только погруженный во тьму.
А потом я увидела белую фигуру, которая спустилась по ступеням веранды… По усыпанной гранитной крошкой тропке она направилась в парк, где спустя недолгое время скрылась в тени деревьев.
Сначала мне почудилось, что фигура в белом и вовсе полупрозрачная и парит над землей. Однако я сумела уговорить себя, что это лишь свет луны создает такую иллюзию, а на самом деле фигура отбрасывает вполне реальную тень. Ничего потустороннего здесь нет. Но оттого фигура в белом не стала менее загадочной: кто-то из обитателей дома – и, судя по узким плечам, это была женщина – ночью в одиночку направился в приусадебный парк. Зачем?
Тотчас мне подумалось, что папеньке Натали стало хуже – оттого послали за доктором. Однако ничего сказать я не успела.
– Ты видела это, Лиди, ты видела? – зашептала Натали чуть слышно. Лицо ее было бледнее мрамора, а расширенные от ужаса глаза смотрели в сторону парка, где уже скрылась фигура в белом. – Это приведение… должно быть, дух бывшей хозяйки усадьбы, чей портрет висит в конце коридора…
Я очень старалась вразумить Натали, но она меня не слушала. Настолько крепко вбила себе в голову идею о призраке, что так и не отпустила моей руки до тех пор, пока не уснула.
А я делала несколько попыток уйти: ведь, разумеется, это никакой не призрак, призраков не бывает! Это живой человек, который вышел из дома, и который, скорее всего, скоро вернется. Вот момент этого возвращения мне и хотелось застать. Я наверняка смогла бы разглядеть его лицо, и, я уверена, все тотчас и разъяснилось бы.
Но я никого не увидела, потому как сидела подле Натали.
Глава пятая
– О, Лидия, какой сюрприз! – радушно улыбнулась мне Лизавета Тихоновна на следующее утро. – Входите-входите!
Комната хозяйки была просторной, но сплошь заставленной разнообразными сундучками, ящиками и коробками – по правде сказать, здесь царил некоторый беспорядок. Будуар был погружен в полумрак, так как окна оказались наглухо закрыты пыльными портьерами. Лишь несколько свечей на стенах и круглом столике, за которым сидела хозяйка, позволяли комнате не утонуть во тьме. А еще здесь остро пахло травами и пряностями, точно так же, как в комнате Максима Петровича. А вскоре я увидела и источник этого запаха – в углах и под потолком были развешаны пучки засохших трав и цветов.
– Входите-входите, – повторила madame Эйвазова, – присаживайтесь сюда.
Она поднялась и убрала со стула напротив себя какие-то коробки и похлопала по подушке, показывая, что обивка хотя и пыльная, но вполне мягкая.
Я не стала придираться и села, а Лизавета Тихоновна уже устроилась на прежнем месте.
Стояло совсем раннее утро, еще даже к завтраку не звали, и, по-видимому, хозяйка только что проснулась: ее белокурые чуть вьющиеся волосы были расчесаны на прямой пробор и спускались на плечи, а сама она была одета лишь в ночную сорочку с накинутой поверх шалью. Массивные серьги из серебра и кольца, которые она обыкновенно носила, лежали на том же столе возле… – я на мгновение даже забыла, зачем пришла, – возле разложенных веером гадальных карт.
– Простите, я, должно быть, вам помешала?.. – извинилась я.
Но Лизавета Тихоновна разглядывала меня с улыбкой и недовольной не выглядела:
– Нет, не беспокойтесь, я уже закончила, – заверила она радушно. – Я прошу у вас прощения, Лида, за этот беспорядок: я редко принимаю гостей, увы. И прислугу сюда не допускаю, потому что – вы же видите… – она без капли смущения указала на свои богатства под потолком, – а Даша, наша горничная, крайне своевольная особа – она начинает все трогать, везде заглядывать – а трогать у меня ничего нельзя.
– Вы сами собираете эти травы?
– Разумеется, – легко ответила она, – мой муж тяжело болен, и я обязана сделать все, что в моих силах. Я не очень-то доверю докторам.
Я покивала понимающе. Но все не могла оторвать взгляд от ее карт: раза в два больше обыкновенных, игральных; какие-то были повернуты рубашкой, где на черном фоне были начертаны золотым сложные узоры. А три карты оказались выложены внутренней стороной вверх и изображали людей, совершающих непонятные мне действия. Я все не могла оторвать взгляд от одной: на черном с голубыми разводами фоне был изображен некто в черном плаще и с белым черепом вместо головы. Под рисунком было выведено по-французски «La morte[10 - Смерть (фр.)]», и стояла римская цифра «XIII». Эта карта лежала совсем рядом с рукой Лизаветы Тихоновны, и та иногда прикасалась к ней пальцами, как будто совершенно безотчетно.
– Какие старые карты, – вымолвила я невольно.
Они и впрямь были старыми – ужасно потертые, с заломленными краями и побледневшими рисунками.
– Я думаю, им столько же лет, сколько и этому дому, – ответила madame Эйвазова. – Я и нашла их в доме, когда приехала сюда молодой женой Максима Петровича. Думаю, они принадлежали бывшей хозяйке усадьбы. Она была ведьмой, – Лизавета Тихоновна неожиданно улыбнулась уголками губ и добавила: – так говорят, по крайней мере.
– И теперь ее дар перешел вам? – уточнила я на всякий случай.
– Вы так думаете? – madame Эйвазова изумленно вскинула брови. – Если вас натолкнули на эту мысль мои травы, то хочу вам сказать, что на Руси издревле использовали снадобья на основе трав. А то, что это работает, признает даже современная медицина.
Я пожала плечами.
– А что до карт… – продолжила Лизавета Тихоновна, – уж в этом точно нет ничего оккультного, уверяю вас. – С этими словами она, не глядя, собрала карты в одну колоду и начала неспешно их тасовать. – Когда я гляжу на эти карты или перебираю их в руках, то мысли мои приобретают стройный порядок, я могу полностью сосредоточиться на том, о чем думаю – а этого уже немало, чтобы принять верное решение. А остальное – жизненный опыт и знание людских душ, – она улыбнулась широко и доверительно, – никакой мистики, как видите. Хотите я вам погадаю?
– После того, как сами же развеяли всю таинственность вокруг ваших карт? – с улыбкой спросила я. – Нет, спасибо. У меня нет вопросов, на которые я не могла бы найти ответы сама.
Лизавета Тихоновна уважительно кивнула:
– Завидую вам в таком случае, Лида. Зачем же вы пришли сюда? Обычно, если кто и входит в мою комнату, то только для того, чтобы я погадала.
– Просто привыкла подниматься рано, – я добродушно улыбнулась, – и случайно узнала от горничной, что вы тоже не спите. Вчера в это же время я ушла прогуляться в парк, но… случилось одно неприятное событие: я встретила по дороге цыгана, вашего конюшего…
– Он был груб с вами? – поинтересовалась Лизавета Тихоновна.
– Нет-нет, не груб, но… про него в усадьбе говорят такие ужасные вещи…
Я изобразила на лице смущение и отвернулась. А Эйвазова свысока хмыкнула:
– Я вижу, вы уже имели разговор с Василием Максимовичем по поводу Гришки, и он поделился с вами своими домыслами?
– Да… а что, он сказал неправду? – невинно осведомилась я. – Это не вы наняли цыгана, несмотря на его репутацию?
– Да нет, – снова хмыкнула Лизавета Тихоновна, – наняла его я: Гришка великолепно разбирается в лошадях – и он это не раз уже доказывал на деле. Я, видите ли, всего лишь слабая женщина, а вынуждена следить за немалой усадьбой сама. Потому как Максим Петрович уже полгода не встает, у Людмилы Петровны мигрень и нервы. Она только за столом строить из себя хозяйку мастерица, а на деле… А за управляющим нашим, дворецким, все перепроверять нужно – понимаете ведь? Так у кого мне просить помощи? Не у Васи же: от него проку еще меньше, чем от Людмилы Петровны, только с крестьянскими девками плясать и умеет. Спасибо Евгению Ивановичу – он хоть и навещает нас крайне редко, но в помощи никогда не откажет. Вот и приходится… нанимать людей с подмоченной репутацией, вроде Гришки-цыгана. Вы же не думаете, что наняла я его по своей прихоти?
– Разумеется, не думаю! – поспешила заверить я. И осторожно продолжила, – а еще я хотела спросить, куда вы ходили сегодня ночью?
В глазах madame Эйвазовой появилось напряжение, а руки на мгновение остановились, перестав перемешивать колоду. Лишь на мгновение, но я все равно удовлетворенно улыбнулась, поняв, что попала в точку.
Мысль, что именно мачеху Натали мы видели этой ночью из окна и прошлой – в коридоре – появилась у меня еще тогда же, ночью, когда я пыталась успокоить перепуганную подругу. Белый плащ был явно женским, а женщина, носившая его, не из прислуги, хоть и выходила через веранду. Ведь прошлой ночью я видела мельком именно этот плащ, который приняла за белую тень – видела его на втором этаже, хотя слуги обитают лишь на первом, гораздо ближе к веранде. Людмила Петровна сразу исключается, так как дама ее комплекции едва ли смогла бы так легко и быстро парить по парку. Оставались лишь Лизавета Тихоновна и Даша, которая хоть и горничная, но, как я уже знала, большую часть времени обитала в комнатах Василия Максимовича.
Признаться, именно Дашу я и подозревала сперва – до того, как вошла в комнату Эйвазовой и увидела ее уличные ботинки с прилипшими комками грязи, стоящие возле шкафа среди общего беспорядка. Если бы эти ботинки были брошены здесь накануне вечером, то грязь успела бы высохнуть в любом случае. Вывод – их оставили всего несколько часов назад. Сам белый плащ, я была уверена, находится в шкафу.
– Так вы тоже в некотором роде гадалка, Лида? – продолжив тасовать колоду, отозвалась Лизавета Тихоновна, возвращая на лицо улыбку, однако пряча глаза.
– Нет, что вы, я не люблю угадывать, – ответила я, не сводя с нее глаз, – мой попечитель с детства учил меня, что нет ничего хуже, чем строить версии на основе догадок, домыслов и личных предпочтений. Опираться в суждениях следует только на факты. И, разумеется, нужно иметь известную долю воображения и гибкость ума, чтобы на основе сухих фактов выстроить логическую цепочку. Я увидела вас случайно из окна и узнала, – солгала я.
– Ваш попечитель, судя по всему, является полицейским следователем?
Я помолчала и осторожно ответила:
– Не совсем.
– Если вам очень интересно, Лида, то ночью я ходила в парк – мне нужно было собрать некоторые травы, которые лучшие свои свойства раскрывают именно ночью. Это сложно понять, и я вижу, что вы настроены скептически, так что просто примите это как данность.
– Хорошо, – согласилась я, поняв, что другого ответа все равно не услышу.