Слёзы чёрной вдовы

Это был портрет. Полностью законченный, в котором свободно узнавалась их соседка-графиня, в углу имелась даже подпись «Светлана Раскатова», где буква «С» выполнена в виде мудреного вензеля – все в манере Николая.

От него не укрылось, что оба следователя, даже невозмутимый прежде Кошкин, забыли, казалось, зачем пришли – любовались портретом. А Грегор в очередной раз подумал, что графиня Раскатова все же необыкновенно хороша собой.

– Да… и теперь я вижу, что Николай Романович действительно великий художник, – нашелся, что ответить Девятов. – Светлана Дмитриевна вышла здесь лучше, чем в жизни.

– Скажете тоже… – хмыкнул Грегор, – портрет неплох, но до оригинала ему далеко. – И быстро добавил: – При всем моем уважении к мастерству Николая Романовича, разумеется.

С этими словами Грегор шире раскрыл дверь, приглашая сыщиков выйти. И не смог удержаться от насмешливого тона:

– Как видите, господа, Леон здесь не прячется. И револьвера, из которого застрелили беднягу Раскатова, тоже нет.

– А отчего вы решили, что граф был именно застрелен? – живо удивился Девятов. – Разве Надежда Дмитриевна сказала вам и это?

И Кошкин, который прежде чем выйти, бросил еще один взгляд на портрет, тотчас обернулся к ним.

«Вот так преступники и выдают себя… попался, Григорий Романович» – усмехнулся Грегор про себя.

– Должно быть, и правда Надежда Дмитриевна сказала… – ответил он им неловко.

Слава Богу, все трое уже подошли к причалу, и Грегор смог уйти от щекотливого вопроса.

«А они ведь действительно вполне могут теперь подозревать меня в убийстве, – понял он. – И уж Леона-то точно подозревают».

Грегор подумал, что это и впрямь мог бы сделать его друг… Леон горяч и совершенно безрассуден. У него хватило бы ума затеять «дуэль» с Раскатовым прямо в доме Светланы. И, наверняка, не хватило бы храбрости нести за свой поступок ответственность. Леон обязательно сбежал бы, ежели и правда это он убил Раскатова.

Разумнее всего Леону было бы покинуть Горки в той же коляске, в которой он явился сюда, но, раз сыщики заинтересовались лодкой, верно считают, что убийца ушел озером… Но это невозможно! Вчера, после того, как они с Максимкой наплавались вдоволь, он сам привязал лодку к причалу!

Пока Грегор размышлял об этом, сыщики, спрыгнув в лодку, лазили по ее днищу с увеличительным стеклом.

– Синие шерстяные нитки… – Услышал он от Девятова: тот что-то нашел и показывал теперь начальнику.

Но Грегор мало их слушал. Он уже бросил взгляд на узел, которым была привязано лодка. И ему мигом сделалось жарко: плохо понимая, что делает, Грегор окончательно сорвал галстук с шеи. Лодка была привязана вовсе не его крепким морским узлом. Кто-то – чужой – и впрямь пользовался ею ночью.

Глава 8

Сыщики, повозившись с лодкой еще минут тридцать, наконец, ушли. Грегор не посмел утаить от них, что лодкой кто-то пользовался после него… в самом деле, может, это всего лишь Николай с утра пораньше уже плавал куда-то? Может, и не нужно паниковать?

Что любопытно, Кошкин и сам допустил эту версию, о чем сказал вслух, а не бросился тотчас обыскивать дом в поисках Леона.

Грегор, щурясь уже шедшему на закат солнцу, глядел как двое следователей выходят за ворота, когда неожиданно его окликнули с вопросом:

– Кто это был?

Он обернулся, не ожидая, что рядом находится еще кто-то.

Это оказалась Ольга – она даже двигалась неслышно. Тень, как есть тень! Должно быть, Ольга возилась в теплице, потому они ее не видели – зато она, нужно думать, видела все превосходно.

– Полиция, – ответил ей Грегор. – Мужа Раскатовой застрелили в ее доме.

– У нас, в Горках? – Все удивление Ольги выражалось в том, что она чуть-чуть приподняла бровь. Она даже интонации не сменила, лишь отвела взгляд и, судя по всему, задумалась. А потом выдала: – Это, конечно же, Светлана Дмитриевна сделала. Право, другого от этой женщины ожидать не следует. А от нас-то они что хотели?

Грегор поморщился, слушая это; он и раньше знал, что Ольга недолюбливала Светлану и всячески порицала ее за образ жизни. Но как можно делать такие заявления?

– Это тебе все уже ясно, дорогая сестра, а следователи лишь разбираются, что произошло, – упрекнул он.

Обычно «брат» с «сестрой» обменивались еще парочкой полусерьезных колкостей, прежде чем разойтись, но в этот раз Ольга будто этих колкостей и не расслышала. Она вдруг спросила с беспокойством:

– Ты видел сегодня Николая Романовича?

Мужа своего Ольга даже спустя десять лет брака упорно величала на «вы» и Николаем Романовичем – только так. Она боготворила его, считала гением кисти, и Грегор не исключал, что молится она не на иконы, а на его фотокарточку. Для Грегора подобное трепетное отношение было поводом для бесконечных подколов «любезной сестрицы». Он и в этот раз не сдержался:

– Николай Романыч ни свет ни заря отправились en plein air[6 - На открытом воздухе (фр.)]. Он ведь понимает, что гениям нельзя много спать – им должно каждую свободную минуту посвящать творчеству. Так что, вероятно, сидит где-нибудь в болоте, искусанный комарами, и поджидает… – он изобразил мечтательный взгляд, – когда косые лучи заходящего солнца позолотят верхушки вековых елок.

– Здесь повсюду сосны, а не ели, – мрачно напомнила Ольга.

– Хорошо «…верхушки вековых сосен», – не менее возвышенно продолжил Грегор, – так даже поэтичнее, ты не находишь?

Ольга покачала головой и вздохнула устало:

– Мне иногда кажется, что у меня не один ребенок, а двое – причем старший куда более несносный.

– Я обещаю исправиться, матушка, – паясничая, Грегор повинно склонил голову перед «матушкой», которая была моложе его на несколько лет.

* * *

Расстались брат с сестрой как обычно не слишком довольные друг другом: Ольга ушла разыскивать своего гения-мужа, а Грегор отправился на поиски Максима: дело в том, что у него возникла одна догадка…

«А места здесь и впрямь красивые», – в который раз убедился Грегор, окидывая взглядом панораму леса на горизонте.

Николай, когда впервые побывал в Карелии, твердо заявил, что на лето они будут выезжать сюда и только сюда. Ольге, помнится, не очень-то понравилась эта идея, но она как обычно смирилась с капризами мужа, и вот уже третий год, едва сходит снег, Николай с женой и сыном спешил в Горки и вознамерился, кажется, запечатлеть здесь каждый аршин леса.

Грегор на лето обычно присоединялся к ним – первый год неохотно, скорее подчиняясь властному старшему брату, а потом он и сам настолько привязался к подросшему племяннику и полюбил их совместные мальчишеские проказы, что и помыслить не мог об отдыхе отдельном от него. Но прочие месяцы, кроме летних, Грегор мало виделся с семьей брата – слишком разнились их интересы. Он нанимал удобную и недорогую квартиру на Гороховой улице, прошлую зиму почти целиком провел в Москве у университетского приятеля, а несколько предыдущих и вовсе путешествовал по Европе.

С неудовольствием Грегор признавал, что образ жизни, который он вел, можно назвать праздным. Он не числился на службе ни в одном ведомстве, хоть и имел диплом юриста за душой, и военная карьера никогда его не привлекала – а жил Грегор в основном на средства, доставшиеся ему от почивших родителей.

Наверное, Грегор и впрямь ведет себя как мальчишка – Ольга женщина умная, зря говорить не станет. Для него ведь и по сей день самой большой радостью было узнать об этом мире что-то новое, неизвестное для себя. И эти ежедневные пешие прогулки по окрестностям – Грегор совершал их не для поддержания физического здоровья, как думает Николай; и не для того, чтобы побыть наедине со своими мыслями, как думает Ольга. Один только Максимка и мог понять истинное положение вещей: Грегору было интересно, что он увидит там – за тем поворотом, за тем камнем, за той деревней… и мир не уставал удивлять его.

Обычно для них с Максимом и дня не проходило, чтобы они не совершили какое-нибудь грандиозное открытие – то находили невиданные прежде поделочные камни, надежно укрытые в горных породах, то костяные наконечники стрел, то осколки диковинной посуды, принадлежащие явно далеким предкам тех аборигенов, что проживали здесь сейчас.

Населен этот район был по большей части финнами – именно их и нанимали в обслугу господа, останавливающиеся в Горках. А уж сколько легенд, баек и сказок поведало это «коренное население» – не счесть! О Ладожском озере, невдалеке от которого находились Горки, о злобных морских духах и леших, что водились возле него по сей день. О загадочных метелиляйненах – великанах, населявших эти земли задолго до того, как сюда пришли финны и карелы. Об атлантах, что обитали в Карелии еще до метелиляйненов и даже оставили следы в виде таинственных сейдов – валунов, огромных по размеру, но, тем не менее, сложенных друг на друга в крайне неустойчивую конструкцию. Сейдов в Карелии и впрямь было множество – особенно на севере, близь Белого моря. Даже Грегору удалось увидеть один, отчего он до сих пор пребывал в большом впечатлении.

Максима же более всего заинтересовала легенда о капитане Сигварде и его призрачном корабле «Три шестерки», что и сейчас, говорят, бороздит Ладожское озеро, и о его несметных сокровищах, что спрятаны злобным капитаном в его водах. Слава Богу, что до Ладожского озера несколько часов езды, не то Максимка перекопал бы его берег вдоль и поперек…

Зато была еще одна легенда, совсем уж сказочная, которая гласит, что в одном из многочисленных озер Карелии – неизвестно в каком именно – обитает ужасное чудовище. Огромных размеров, с длинной шеей и блестящей на солнце чешуей. Как водится, прислуга в Горках клялась и божилась, что чудовище живет именно в озере, что разделяет дачи Николая и графини Раскатовой, а потому Максимка часами иногда просиживал на берегу в надежде его увидеть. И после заката тоже, прячась от своего гувернера, он любил посидеть у озера: дворовые угощали его морошкой, ароматной ухой из форели и снабжали заодно все новыми и новыми порциями баек.

А озеро это местные и впрямь недолюбливали и старались обходить стороною, потому как даже рыба здесь не водится – хотя во всей Карелии ох как сложно отыскать водоем, где не было бы рыбы. И, хоть на картах это озеро никак не обозначено, но финское население меж собой называет его Перкелинъярви, что переводится, между прочим, как «Чёртово озеро».

* * *