Лана стряхнула воду с рук – вытирать полотенцем было несподручно – и тут же намазала их смягчающим кремом. Казалось, это какое-то время помогало. Но скоро точно придётся ходить всё время в перчатках.
– Осторожно, горячий, – Иван поставил чашку на стол, и Лана уселась на табуретку. Всё ту же, с клетчатой сидушкой и еле заметным пятнышком от варенья.
Она поджала губы и приказала слезам уйти.
Не до страданий.
Иван сел напротив со своей чашкой с изображением какой-то травы и надписей на латыни, потом тут же вскочил.
– Ой, у меня же печенье есть! И вот тут тортик, – он нырнул в холодильник. – Ну как тортик?.. Пирожное. Держи.
Лана наблюдала, как он заботливо поставил перед ней тарелку и выложил брусочек «Наполеона». Она так его любила. Мама всегда готовила его по поводу и без. Магазинный, конечно, не то, но всё же.
– Я в этой новой кофейне беру – там хорошо пекут, – он чуть пододвинул тарелку ближе к Лане и достал коробку с печеньем – в таких все обычно хранят нитки или прочую мелочь.
Лана вроде хотела пошутить об этом, но Иван был таким трогательным, что она дала слабину. Быстро опомнилась, но шутка уже была не к месту – он открыл коробку и засунул в рот одну из печенек.
– Я смотрю, у тебя всё такие же джунгли, – Лана осторожно отпила чай, оглядывая заросли фикусов и орхидей.
– А… ну да, – Иван пожал плечами и глянул на Лану так, будто пытался понять, плохо это или хорошо.
– У меня, кстати, твой цветок так и растёт. Первый в жизни, который пережил мою заботу, – она посмеялась и взяла «Наполеон».
Он был таким сочным и мягким, что казалось, мама испекла его своими руками. Катала коржи, заваривала крем, остатки которого Лана всегда доедала ложкой. Последний раз она ела его перед тем днём рождения, когда у неё появился Егор.
А потом мамы не стало.
И Лана знала, что это её вина.
– А ты используешь то удобрение? – Иван так оживился, что Лана мигом переключилась на настоящее, забыв о тягостных воспоминаниях.
– Да-да, конечно. Каждый месяц.
– Класс!
После насыщенного разговора о цветах и уходе наступила вязкая тишина. Слышны были разве что тихие чавканья от пирожного и печений. Лана разглядывала цветочные обои, слегка пожелтевшие от влаги и миллионов приготовленных блюд. Потолочный вентилятор ждал своего летнего часа, а деревянный кухонный гарнитур по-прежнему создавал тихий уют, в котором хотелось гонять чаи и говорить о рассаде.
– Ну как ты вообще?
– Я?.. – Иван дожевал печенье, проглотил, закивал. – Я нормально. Кандидатскую защитил. Летом ездили на полевой практикум на Урал. Я за главного был.
– Ух ты! И как?
– Ну так… хорошо… – Иван не смог сдержать улыбку. – Честно говоря, офигенно! Там один паренёк думал, что новый вид нашёл, а это гроздовник ланцетный был. Нет, ну краснокнижников-то надо же знать! Ботаник называется!
Лана расхохоталась. Иван был таким открытым в своём возмущении. Беззлобном, растерянном. И почему ей не могли нравиться какие-нибудь козлы?
Когда чашки опустели, он с надеждой спросил:
– Ещё подлить?
И Лана без раздумий согласилась. Она пила и потихоньку ела печенья, давно прикончив «Наполеон». Иван увлечённо рассказывал о своей научной деятельности и походе на Урал. И она представляла, как в какой-нибудь другой жизни было б возможно пойти в этот поход с ним и разглядывать травки и цветы на склонах, равнинах и возле озёр.
С потемневшим уличным светом кухня ярче окрасилась в лиловый от заботливых фитоламп. И они сидели вдвоём на этой кухне, переплетаясь словами, как два вьюна.
Сегодня заснуть было ещё тяжелей. В голове продолжали крутиться разговоры. Ясные глаза Ивана светились, и Лана знала, что должна была их погасить навсегда.
Ну почему он? Почему именно он, а?!
– Ланочка, ты в порядке? – начальница покосилась на её правую щёку. – Не думала сходить к дерматологу?
– Да это так, ерунда, – Лана расторопно глянула в зеркало и тут же схватилась за пудру.
– Угу… эта ерунда не заразна? А то, знаешь ли, клиентов ещё нам заразишь – потом исков не оберёшься.
– Да нет, что вы – просто аллергия. И всё.
– Ну смотри… – начальница с подозрением окинула её оценивающим взглядом и постучала по столу нарощенными ногтями. – Ты у меня на карандаше.
В иной день это стало бы поводом для переживаний, но сейчас проблемы с начальством было меньшим из зол. Как хорошо, если бы можно было думать о простых бытовых вещах. Жизнь была бы, считай, беззаботной.
– Мне так нравятся твои стрелки, – очередная клиентка опустилась в кресло и разложила свои окольцованные пальцы на подлокотниках. – Сделай мне такие же, а? Только тени какие-нибудь повеселее. Хочу сегодня сиять.
– Важный день? – Лана взяла ватный диск и мицелярную воду.
– О-о-о, ты даже не представляешь! Сегодня корпорат будет, а начальник развёлся! Нет, ну ты прикинь! Шанс – один на миллион лет!
Лана слушала вполуха и очищала жирную кожу клиентки. Скоро все чёрные точку попрячутся под слоем тонального крема, и её начальник, окосевший от возлияний, точно потащит её в постель. Может, на офисный стол, или – на худой конец – в туалет.
Клиентка всё говорила и говорила, пока Лана не дошла до скульптурирования.
– А сейчас надо, чтоб вы не шевелились, а то всё будет перекошенным.
Клиентка замерла, но не выдержала и минуты и стала пытаться говорить, еле шевеля губами.
– Не двигайтесь, пожалуйста.
В иной раз наступившая тишина сошла бы за благо, но теперь вместо нескончаемой болтовни в голове разорялись тошнотворные мысли. Лана торопилась закончить быстрей, но то и дело ловила себя на отрешённости, будто оказывалась не здесь, а в самых ужасных моментах прошлого и скорого будущего.
Егор. Мама. Иван.
– Зачем ты назвала его Егором?!
– Потому что ты не должна забывать. Поняла? Никогда не должна забывать.
– Ой, Ланочка, спасибо, – клиентка послала ей воздушный поцелуй и бросила под зеркало тысячу на чай. – Если сегодня у меня всё срастётся, я тебя озолочу!
Больше она не приходила. Оно и хорошо. Лана старалась не поддерживать связей. Слишком уж тянуло её к людям. Слишком хотелось дружить, любить и быть рядом. Но она помнила мамины слова. Помнила Егора. И помнила, что никто не должен узнать.