Такса

Такса
Анастасия Муравьева

Милая старушка с таксой – та ли она, за кого себя выдает? И что скрывает девушка, которая прикидывается ее дальней родственницей? Чем закончилась эта запутанная история и при чем тут собачьи кости?

Анастасия Муравьева

Такса

Одна старушка каждый день гуляла с таксой. Такса была старая, одышливая, а старушка аккуратненькая, в шляпке, с васильковыми глазами, она даже опиралась на клюку бодро, не тяжко для своих лет. Из-под шляпки выбивались седые кудельки, чуть подкрашенные искристым фиолетом, старушка всегда улыбалась и раскланивалась со знакомыми прохожими, а такса семенила следом. Эту парочку потому и запомнили, что все улыбались им в ответ, куда бы они ни заходили – в кондитерскую, аптеку или сапожную мастерскую. Старушка аккуратно привязывала таксу у дверей, приветливо здоровалась, хвалила погоду и товар, а девчонки-продавщицы наперебой спешили помочь. Она покупала немного и самое дешевое, но ей прощалось. Купленное складывали в сумку, а иногда выносили до порога, чтобы погладить таксу, которая благодарно поднимала слезящиеся глаза.

Но вдруг старушка пропала, а в квартире ее поселилась девушка, коротконогая, вертлявая, с вытянутым, заостренным личиком. Девушка не улыбалась, молча выберет товар, расплатится и уйдет, даже не кивнет никому.

Однажды любопытная продавщица, торгующая газетами у входа в универсам, спросила у девушки, куда делась старушка, и та рассказала, что старушка совсем плоха и не встает. Ходить за ней некому, вот родня и выписала ее из Орла или, кажется, Саратова, поухаживать за родственницей. И она, конечно, приехала, и даже перевелась на заочный, чтобы окончить институт, а теперь старушка не отпускает ее на сессию, потому как некому покупать продукты, делать уколы и вообще.

Девушка крутила пакет с покупками в руке, ей не нравилось, что она тратит молодые годы на то, чтобы ухаживать за старухой, но все-таки она приехала в столицу и жила в отдельной квартире, и поэтому была готова смириться с некоторыми неудобствами вроде умирающей в соседней комнате.

Смена декораций с таксой вызвала большое любопытство и волнение. Все жалели старушку, а в девушке подозревали черствость и корысть. Наверное, она плохо заботится о родственнице, думали все, голодом морит милую старушку, а может быть, та уже умерла, и скоро девушка поселится в ее квартире, она явно ждет ее смерти, того и гляди, спровадит на тот свет.

Распаленные этими рассказами продавщицы подначивали друг друга и совсем забыли о таксе, которая как в воду канула, а ведь она в этой истории главная. Но это станет понятно позже, а пока праздные сплетницы напридумывали невероятных историй, в которых старушка будто бы отравлена, и договорились до того, что одна из соседок под предлогом одолжить луковицу вызвалась навестить больную.

Девушка открыла быстро, будто стояла у двери. Она была какая-то снулая, словно мешком пришибленная, но увидев соседку, воодушевилась, схватила ее за руку, потащила на кухню, где, прикрыв дверь, шепотом стала жаловаться, как достает ее старуха, которая и есть самая настоящая ведьма.

Соседка хоть и прониклась рассказом девушки, однако, поверила ей не до конца, а захотела все-таки взглянуть на больную. Та лежала в кровати, бледная и не похожая на себя. Нос старушки заострился, кудельки слиплись, и вся она походила на грифа-могильщика в своей длинной до пят рубашке с круглым воротом. Ее пергаментная кожа отливала желтизной, как у магазинных кур. Старушка узнала соседку и даже слабо повернула к ней голову, подняв было руку, но девушка подлетела к ней, силком спрятала руки под одеяло.

– Ты чего так? – шепотом спросила соседка, когда они прощались в прихожей. – Руки ей спрятала зачем?

– Колдует, – объяснила девушка. – Ей нельзя, чтобы руки свободные. Она иной раз заколдовывается, может ерунду пожелать, голова уже не та.

Девушка сказала эти слова будничным тоном, как будто речь шла о заговаривающейся родственнице.

– Колдует? – заморгала соседка. – Это как?

– А вот так. Увидит вас, взмахнет рукой – и пожалуйста, онкология у вас. Даже и не пошепчет. Если пошептать, вообще на смерть приворот. Хотя, – девушка шмыгнула носом, – что так, что эдак.

Соседка в ужасе отшатнулась, у нее и так рак выкосил всю родню, а тут еще не хватало колдуньи. Вернувшись домой, она выбросила луковицу, которую взяла взаймы в качестве предлога, и долго скоблила руки.

А ночью ей приснилась старуха, которая, словно став выше ростом, исхудавшей тенью покачивалась в дверном проеме. Соседка вскрикнула и потянулась за валидолом. Сердце заныло, да так сильно, что соседка решила, что и без наколдованной онкологии недолго помереть от сердечного приступа.

А девушка после этого визита, наоборот, стала приветливее, останавливалась перекинуться словечком. Жаловалась, что старуха не отпускает ее в институт, приходится быть при ней неотлучно, только и удается вырваться в магазин, не говоря уже о том, чтобы погулять с парнями, да и познакомиться с ними негде, старуха блюдет каждый шаг.

Девушке сочувствовали и утешали, говоря: «Зато квартира тебе достанется», но она только грустно поджимала губы и говорила, что такие, как ее родственница, два века живут. Соседке она призналась, что на квартиру особо не рассчитывает, тем более после колдуньи. В этой квартире и жить нельзя, покачала головой девушка, надо звать священника и класть осину по углам, иначе ведьмы будут слетаться на шабаш.

В соседней лавке работал рубщиком мяса парень, который выходил в окровавленном фартуке послушать, как девушка рассказывает свои истории. Девушка ему очень нравилась, смелая и хозяйственная, не боится жить с колдуньей, и квартира считай своя, потому как старуха дышит на ладан, а в нечистую силу он не верил.

Мясник начал поджидать девушку, и она, заметив его интерес, стала задерживаться дольше. Он напрашивался в гости, девушка долго отнекивалась, говоря, что старуха нашлет на нее всякие кары. Но мясник был настойчив, он жил у дальней родни в чулане и часто ночевал прямо в лавке, у разделанных туш, в окружении крюков и топоров.

Этот мясник, как вы догадались, имел виды на старухину родственницу и ее квартиру. И когда он предложил вместе отпраздновать Восьмое марта, девушка для виду пожеманилась, но потом согласилась.

Мясник долго решал, что принести к столу, не с пустыми же руками идти, и хотя брать с собой мясную нарезку показалось ему слишком прямолинейно, в последний момент он вспомнил о собаке, и захватил костей для нее.

Мясник явился надушенный, с пакетом требухи для таксы и коробкой конфет с нарисованным сердцем для девушки, а его собственное сердце забилось еще сильнее, когда он, едва переступив порог, был поражен великолепием квартиры с лепниной на потолках, камином и множеством уводящих в разные стороны дверей.

Наш кавалер надеялся, что такса выйдет встречать его, виляя хвостом, как и положено собаке, но ее нигде не было видно. Он не придал этому незначительному обстоятельству значения, хотя, как мы скоро узнаем, оно определило его судьбу на годы вперед.

Зато хозяйка вышла в неприбранном и оттого более соблазнительном виде, уводя мясника по бесконечному коридору, распахивая двери и откидывая портьеры, на которые он не переставал наступать и спотыкаться. За одной из них, вопреки ожиданиям, оказалась не спальня, а умирающая старуха, лежащая на кровати с пологом, причем она возникла перед мясником так неожиданно, что тот вскрикнул, хотя по роду деятельности испугать его было трудно. Старухина голова склонилась на плечо, глаза были полузакрыты, она дышала тяжело и со свистом.

– Помирает? – сочувственно спросил мясник, даже не понизив голоса, так как счел, что это будет излишней предосторожностью рядом с человеком, который уже наполовину труп.

Девица поморщилась в ответ:

– Следи, чтобы она руки из-под одеяла не доставала. А то наворожит.

Она хихикнула. Мяснику шутка не понравилась.

– Держи, это тебе, – не зная, куда девать кости и шоколад, он протянул дары девушке.

Она ловко подхватила пакеты.

– Покарауль здесь, пока я на кухню отнесу, только не уходи никуда.

Мясник не понял, почему он должен стоять за пыльной портьерой с полумертвой старухой, а не составить компанию хозяйке. Он шагнул, запутался в портьере, оступился и чуть не упал. Когда девушка ушла, старуха засипела громче, отчаянно пытаясь выпростать руки. Решив, что больная хочет попросить о чем-то, он откинул одеяло, и с ужасом увидел, что ее узловатые руки туго стянуты леской.

Мясник отпрянул и бросился, громко топоча, по погруженной в темноту квартире в сторону единственного источника света – кухонной лампы, размыто мигающей за матовой стеклянной дверью. Девушка стояла вполоборота к нему возле мойки, и поэтому он не сразу заметил, что она делает, но увидев, похолодел – коробка конфет была небрежно брошена на стол, а она, запустив обе руки в пакет с требухой, жадно обгладывала кости, предназначенные таксе.

Увидев мясника, она прекратила чавкать, и черты ее миловидного носатого личика исказились.

– Ты почему ушел? – злобно взвизгнула она. – Ты что, старуху одну оставил? Я же тебе велела ни на шаг от нее не отходить!

Она бросилась из кухни, и вскоре до него донесся вопль: «Руки, руки, чертова ведьма», потом визг, похожий на собачий, и все стихло.

Мясник, в голове которого не укладывалось происходящее, тяжело опустился на табурет. Он поискал глазами водку, но ничего похожего не нашел. Ошметки костей валялись на полу окровавленной грудой и, казалось, что на кухне произошло убийство.

Так и подумал участковый, когда вошел в услужливо распахнутую старухой дверь, увидел кровь, размазанную по полу, широким следом тянувшуюся к мойке, очевидно, девушка уронила пакет, прежде чем распотрошить его.

Участковый ловко застегнул наручники на мяснике, который не сопротивлялся, а лишь мычал что-то нечленораздельное. Старушка не могла прояснить происходящее, одной рукой подбирая полы халата с кружевным воротничком, а другой прижимая к груди вновь появившуюся как из-под земли таксу.

Старушка заявила следователю, что чувствовала себя неважно и рано легла спать, а племянница-студентка, которую она пустила пожить, ждала гостей, вот этот парень и пришел, гляди-ка, косточки принес собачке и коробку конфет. Она никого не подозревает, ни боже мой, парень хороший, работает мясником в соседней лавке, всегда поздоровается, но только он последний, кто племянницу живой видел, да-да, последний.