Отблески солнца на остром клинке

«Не к добру».

– Эй, хозяева! – позвала Тшера, въехав на постоялый двор.

Из дверей выглянула кругленькая невысокая женщина в белом переднике, с полотенчиком на плече.

– Ох, Первовечный, ох, гости-то какие пожаловали, ох, кириа! – всплеснула она руками и выбежала на крыльцо – семеня и подпрыгивая, словно горошина.

– Куда все попрятались, хозяйка? Не Вассала же испугались? – спросила Тшера, спешиваясь с кавьяла и забирая его зубастую пасть в намордник.

– Ох, кириа, не серчай, не серчай, родная, не в тебе дело! Знамо бы, что Чёрное Братство наведается, так мы бы встречали, да пирогов побольше напекли, – затараторила хозяйка. – Хойнар, ну-ка, подь сюда! Сведи скотину в стойло! – гаркнула она через плечо, и из дверей появился тощий взъерошенный подросток, удивительно похожий на неё лицом, молча отвесил Тшере не слишком-то почтительный поклон и увёл Ржавь и Орешка на задний двор. – Да кто ж так кланяется, растопыря! – заворчала ему вслед мать. – Ты уж прости, кириа, не обучен он у меня, столичных-то гостей в глаза не видывал! Ты одна, иль ещё кого ждать?

– Пока одна.

– Проходи, милостивая, проходи, сейчас обед подам. – Хозяйка повела их в дом. – Ты с ночёвьем останешься, комнату справить?

– Справь.

– Служника твоего в сарай определить?

– Ему отдельную комнату, не хуже моей.

Хозяйка бросила через плечо удивлённый взгляд и предупредила:

– За полную стоимость будет.

– Пусть так.

Хозяйка глянула на Бира с нескрываемым любопытством.

– Всё сделаю, кириа, всё устрою по лучшему канону!

– Ай, я в сарае, – зашипел на ухо Тшере Бир, – у нас кошель совсем тощой!

«Чутьё мне подсказывает, что здесь растолстеет».

– Только попрекни меня, что слово не держу, – полушутя ответила ему Тшера.

Хозяйка провела гостей в трапезную, усадила за стол, принесла две здоровенных миски аппетитного жаркого, кувшин лёгкого яблочного вина и пышный румяный пирог, тоже яблочный.

– Так куда, говоришь, все ваши попрятались? Время обеда, а трапезная пуста, – спросила Тшера, похвалив жаркое.

– Так ить на завтра Дракона ждём, вот все заранее и сныкались, – оживилась хозяйка и с молчаливого позволения Тшеры присела за краешек стола, подперев румяную щёку кулачком. – За данью приедет, а нынче срок ему невесту отдавать.

«Дракон, хм… Имя? Прозвище?»

Тшера заинтересованно дёрнула бровью, про себя отметив хозяйкину охоту поделиться новостями.

– Свадьба, значит, намечается?

– Да какая ж то свадьба! – махнула рукой хозяйка. – Девка – обреченница, на откуп главе наших йотаров выбрана.

– Это он, что ли, Дракон?

– Он, он. Имени своего не открывает, Драконом себя величает, и на спине егойной тварища какая-то срамная нарисована с когтями да крыльями. Дело, правда, знает – харратов вокруг Талуни не одну дюжину порезал, таперя эти трупожоры нас и не трогают.

– И чем же тогда не угодил? Неужели одной девки для такого воина пожалели?

– Да кабы одной! А то он же кажные полгода по красавице забирает! Как сам с нею нарезвится, своей шайке её пускает. Кто понесёт от него или йотаров его – той травят плод, чтоб лишней заботы не добавляла, но домой ни одну не пустил, всех на своём двору держит, шайке на забаву. Самых красивых невест наших перепортил, изувер!

– И вы что же, не вступитесь за девок своих?

– Да куда ж нашим парням против их! – махнула рукой хозяйка. – Да шурви опять наедут, коль с йотарами рассоримся. Две девки в год не дороже выжженой деревни, так что мы и не спорим. Но в день очередной драконьей свадьбы из домов носа не кажем: однажды Дракон углядел другую девку, не ту, что ему уготовили. И увёл – прям из отцовых рук вырвал, того хлыстом огрел! – Хозяйка понизила голос и склонилась ближе к Тшере: – А то дочь старосты нашего бывшего! Уж он её берёг-берёг, да не сберёг. Теперь вот ходит ко мне руйю пить, лица на нём нет, в бороде репей завёлся и разве что воробьи гнездо не вьют. Мстить Дракону хочет, да куда ему, старому!

– А Дракон молод? – спросила Тшера.

– Да годов тридцать будет, – пожала плечами хозяйка. – А вот и он идёт, – углядела она в окно.

– Дракон?

– Да староста наш бывший.

Дверь скрипнула, впуская патлатого мужика лет пятидесяти. Его поседевшие волосы пошли колтунами, в клочковатой бороде и впрямь запутались репейные колючки и какой-то сор, но глаза из ввалившихся, почерневших глазниц смотрели злой, зазубренной зеленью. На такой взгляд напорешься – кровь брызнет.

«С таким можно договариваться».

Староста вошёл в трапезную, огляделся, словно в веросерковом логове, куда пришёл не по ошибке, а с заготовленным в рукаве отравленным ножом.

– Здравья, Вадо?р! – окликнула его хозяйка. – Тебе как обычно? Сядь в уголку, сейчас принесу. – Она нехотя поднялась из-за стола. – Гости у нас сегодня особенные, вишь. Беседушкой потчую.

Хозяйка, стрельнув сердитым взглядом на старосту, чтобы сел подальше и вёл себя потише, посеменила на кухню. Вадор уж пошёл на указанное место, но замедлился у стола Тшеры и Биария, сверля их недобрым взглядом. Тшера указала ему глазами на лавку напротив, приглашая сесть. Тот недоверчиво прищурился, сделал осторожный шаг.

«Точно, как в лесу с веросерками».

По движению его пальцев она поняла, что и её догадка о ноже в рукаве не пустая. Однако Вадор всё-таки сел, подобравшись, как перед прыжком.

– Боишься, маир? – спокойно спросила Тшера.

– Кого? – хрипло пророкотал бывший староста. – Девку сопливую?

Биарий, доскребающий жаркое из своей миски, аж ложку выронил. Тшера ухмыльнулась, сложив руки на груди.

– Не боишься, а хорошо ли нож в рукаве лежит, всё ж удостоверился…

Вадор хмыкнул, ядовито сощурив один глаз, и вдруг треснулся подбородком о стол, распластавшись на нём давно не стиранной рубахой. Когда «девка сопливая» успела выхватить Йамаран, как умудрилась выдернуть бывшего старосту за бороду с лавки на стол, он так и не понял, но сейчас лежал на деревянной столешнице, вращая растерявшими всё ехидство глазами, приколотый клинком за колтун в бороде так близко к лицу, что кончик носа холодила сталь Йамарана. Сама же девка сидела против него в прежней позе, скрестив руки на груди, ухмыляясь рассечёнными тонким белым шрамом губами.

– Удостоверился, а выхватить всё ж не успел, – спокойно констатировала Тшера.

Биарий тихонечко отставил свою миску в сторону и ужался в уголке, сложив ручищи на коленках и отведя взгляд в окошко – перспектива насилия всегда вгоняла его в оцепенение, и лишь пунцовеющие кончики ушей выдавали уровень его внутреннего напряжения.