Денис Львович Сомов доводился моей матери двоюродным братом, но в детстве были они чрезвычайно близки, так как оба воспитывались в петербургском доме моей бабушки. В семнадцать лет Денис Львович с блеском окончил Второй кадетский корпус и получил распределение сначала на Кавказ, а после в Казахстан, где под командованием генерала Вишневского подавил крупное восстание. Затем участвовал в обороне Севастополя, где был тяжело ранен, после чего вышел в отставку и уехал в свое поместье, что располагалось как раз в Т-й губернии. И вот тут началась его вторая – гражданская жизнь. Несмотря на тяжелое и весьма понятное тягостное разочарование, которое, уверен, несут в себе все участники Крымской кампании, дядя не впал в уныние, но решил действовать. В самые короткие сроки он навел буквально армейский порядок в своем имении, весьма разболтанном тогда небрежением управляющих, после чего окунулся в общественную деятельность. Его ум, а также твердость и последовательность в отстаивании своих взглядов быстро привела его к успеху в аморфном и беспечном губернском социуме. Уже через пять лет он стал кандидатом на должность уездного предводителя дворянства, затем судьей Т-го совместного суда, а в шестидесятых смог так ярко и созвучно эпохе проявить свои способности в разных губернских комитетах, что обратил на себя самое высокое внимание. Далее последовали чины, участие в различных земских и губернских комиссиях, как по крестьянским, так и по судебным делам. И наконец, в 1875-м или 1876-м Денис Львович был назначен губернатором. При этом положение его было столь крепко и связи столь весомы, что он оказался практически недосягаем для различных интриг и смог сохранить свое место и при новом государе-императоре, что мало кому удалось. Надо добавить, что так как ничего в нашем бренном мире не бывает без изъяна, то и дядина жизнь, успешная во внешних проявлениях, была глубоко несчастливой внутри. Первая его жена, кстати близкая подруга моей матери, умерла родами вместе с ребенком еще в период его молодости. Второй раз он женился поздно, на молодой девушке – дочери полковника Ю-го, с которым он короткое время вместе служил. К сожалению, брак окончился крупным скандалом – известие о бегстве жены с молодым польским дворянином Денис Львович получил в Крыму в госпитале. Впоследствии супруга столь же скандально пыталась вернуться, однако к тому моменту дядя смог нажать на нужные рычаги и устроить свою и ее жизнь так, чтобы их линии не пересекались. Все это наложило, разумеется, свой отпечаток на его характер, однако не озлобило, а только поселило тяжелую, горькую грусть в темных глазах дяди. Большую часть дня он работал. Дядя был из той редкой породы управленцев, что умеют безошибочно выбрать главное и в этом главном дойти до сути. Кроме того, он вел обширную переписку по целому ряду вопросов. Мне было с ним интересно, и хотя он знал математику и бухгалтерию значительно хуже меня, однако ж, обсуждая с ним вопросы из этих сфер, я не раз поражался быстроте и точности его суждений, основанных пусть не на науке, но на прочном и глубоко осмысленном жизненном опыте.
В тот вечер, как, впрочем, и всегда, я застал его в кабинете. Он был один, пил чай, однако по висевшему на спинке кресла мундиру было понятно, что еще не так давно он принимал посетителей. Мне дядя обрадовался.
– Итак, mon cher neveu,[5 - Мой дорогой племянник (фр.).] что тебя привело ко мне? Что-то случилось?
Мне стало неловко от прямого намека на мои редкие и по большей части корыстные визиты, я смешался, но довольно быстро взял себя в руки и максимально сжато рассказал Денису Львовичу историю с письмом. Он выслушал в полном молчании, как слушал любые доклады.
– Вчера я передал письмо сыну Трушникова с надеждой, что он известит отца, – закончил я рассказ.
– Что ж, врагов у Василия Кирилловича немало. – Дядя потер лоб. – Все может быть. Что касается письма, то, на мой взгляд, все ты сделал правильно. Я со своей стороны распоряжусь приглядывать за происходящим попристальнее. Это все?
– Нет. У меня есть еще личная просьба. Мне нужны два дополнительных приглашения на открытие театра.
– Я так понимаю, речь не о дамах?
– Нет, – смутился я. – Одно приглашение я бы хотел передать моему другу Борису Михайловичу Самуловичу. Видишь ли, мы разработали с ним проект по улучшению жизни городских низов. Прежде всего речь идет о горячем бесплатном питании детей. Вот в этой папке расчеты, смета. Мы бы хотели организовать подписку. На приеме можно сделать нужные шаги.
– Хорошее дело, Аркаша. И про друга твоего отзывы хорошие. Оставь папку, я посмотрю. Если дельное что предлагаете, поддержу вас. В любом случае на прием приглашение из своего фонда отдам. А второй билет кому?
– Про второй я обещал похлопотать Александру Васильевичу Трушникову. У него друг в город приезжает, хочет на открытие театра попасть.
– Что же ему отец билет не даст? Ведь основным меценатом Василий Кириллович выступает. Ему приглашение дать ничего не стоит.
– Там какая-то история не очень приятная, – продолжил я. – Старший Трушников этого друга вроде не любит. Хотя человек он знатный. Князь Оленев-Святский.
Повисла пауза. Денис Львович отставил в сторону чашку с чаем и внимательно посмотрел на меня.
– Я что-то не то сделал? – забеспокоился я. – Не надо было обещать? Вы знаете князя?
– Друг мой, ты же не в лесу живешь. Ты же читаешь газеты?
– Неужели?
– Конечно, это он! А я-то еще думаю, что за господин у нас вчера в Петровском банк держал. А это вон что. Из Петербурга его попросили, так он в провинцию поехал. А знаешь ли ты, Аркадий Павлович, сколько грязи на руках этого князя? А знаешь ли ты, что он был уличен в сомнительной игре и только титул да родственные связи его спасли? А последний скандал, после которого он вынужден был покинуть столицу, как ты рассматриваешь? И вот теперь ты приходишь ко мне и просишь дать ему билет, нет, не на прием, а билет в наше общество!
– Дядя, простите, ради бога. Я совершенно не соотнес…
– Все знаю, милостивый государь, а только факт есть факт. Ты стоишь и просишь за такого человека! Ты ставишь меня в безвыходное положение, понимаешь ты, нет?
– Но почему?
– Тебе нужны пояснения? Пожалуйста. Если я дам приглашение, я не только как губернатор поставлю под удар покой общества, который я, отметь себе, обязан охранять, я еще и вступлю в открытую конфронтацию с важным членом нашего социума. А именно с уважаемым Василием Кирилловичем, надеюсь, это очевидно. С другой стороны, если я тебе откажу, то я официально откажу всему роду Оленевых-Святских. Причем, если Трушников мог сослаться на личные мотивы – друг сына не пришелся по вкусу, мало ли почему, – то мой отказ – это продолжение петербургского скандала.
– Да, я понял. Все понял. Простите.
– Ты, Аркадий, молод еще. Но пытайся взять себе в привычку любой свой шаг, любое слово продумывать вперед. Этот случай тебе наука, mon cher. А с приглашением сделаем, пожалуй, так. – Он помолчал. – Передай Александру Васильевичу, чтобы он лично пришел и представил мне своего друга и лично попросил дать ему приглашение. Приемные дни у меня в доме известны. Пусть приходят. Дать билет, думаю, придется, но хоть смогу сам с этим молодчиком поговорить перед приемом. Вот так-то.
Мы еще посидели. Денис Львович живо интересовался малейшими изменениями в моей жизни. Мы обсуждали выписанные мной книги, распоряжения по имению, которое я изо всех сил тогда старался вывести из долгов, служебные дела. Наконец я откланялся. Честно признаюсь, уходил я от дяди всегда с облегчением. Слишком сильно чувствовал я тогда его желание научить меня жизни, сделать меня своим даже не единомышленником, но двойником. Так силен был его характер, так горько наложилась на него его бездетность, что во мне он искал то, чего лишила его судьба – продолжение себя. Тогда меня это, надо сказать, весьма удручало и даже раздражало. Хотя сейчас я понимаю, что все его помыслы были благими и большей частью я отвергал то, что пошло бы мне на пользу. Так или иначе, но в тот вечер я покинул дом дяди и повернул снова к монастырю.
6
В небольшом очень светлом павильоне кафе-ресторана в городском сквере против Свято-Троицкого монастыря было еще малолюдно. Несколько детей с боннами и няньками ели пирожные, две дамы за дальним столиком пили кофе и оживленно что-то обсуждали. Деревянное небольшое здание с огромными панорамными окнами на обе стороны было построено совсем недавно и сильно выбивалось из городского пейзажа. Была в нем какая-то легкость, игривость, мало свойственная русской провинциальной архитектуре. Я заказал чай и сел у окна так, чтобы видеть дом Трушниковых. Мы с Александром Васильевичем договорились встретиться в кафе, и я ждал его, по моей еще университетской привычке выстраивая в голове будущий разговор со всеми возможными вопросами и аргументами. Я погрузился в себя, блуждая взглядом по окнам флигеля, что как раз граничил со сквером.
– Интересный дом. Имеете к нему отношение? – неожиданно вывел меня из задумчивости густой низкий голос.
Я вздрогнул и повернулся. За соседним столиком совсем близко ко мне сидел высокий очень худой и жилистый бородатый мужчина. Сапоги-бутылки, серые брюки дорогого сукна, узкое, какое-то очень нервное лицо с большими черными глазами.
– Вижу, что нет. Так? Оно и к лучшему…
Незнакомец замолчал, еще ближе, совсем уж бесцеремонно, придвинул свой стул к моему. Теперь мы сидели словно в партере перед широким окном.
– Простите, я не припомню, мы знакомы? – нарушил я неловкую и странную паузу.
– А? Что? Я задумался, простите. Мы, наверное, не знакомы. И, конечно, не стоило с вами заговаривать. Не комильфо. Да? Но я, видите ли, можно сказать, еще в дороге, а в пути вроде можно без церемоний. Недели не прошло, как приехал. Черт знает сколько верст отмахал. Считайте, от Лондона до родных осин. Впрочем, сейчас и представлюсь. Честь имею рекомендовать себя, Дмитрий Васильевич… Ревендин, купец, но и дворянин.
– Зимин, Аркадий Павлович. Очень рад знакомству.
– Зимин… Зимин… а не племянник ли вы нашего губернатора?
– Точно так, откуда вы узнали?
– Как не знать, когда именье вашей матушки от моего недалеко. Что-то я думал, вы померли в детстве, а вы вот каким молодцом. Что? Грубо сказал? Простите. Я от политеса отвык. А семью вашу уважаю и рад, что вы живы. Дядя ваш – человек не бездельный. И простой.
– Послушайте, Дмитрий Васильевич, – вспыхнул я, – я думаю, мой дядя не нуждается в вашей аттестации.
– Обиделись? Зря. Я мелю, Емеля. И потом, что такого в слове «простой»? Это, на мой вкус, и комплимент. Простой подлости не сделает. Он весь на виду. Но, если вам обидно, все беру назад. А все-таки что вам в том доме?
Я не ответил, так как вопрос, на мой взгляд, был не очень уместным. Тут кстати подошел половой.
– Пожалуйте чай. Прикажете перенести ваши приборы к этому столику? – обратился он к моему визави.
– Да не стоит, пожалуй. Я уж сыт. Ты лучше, братец, скажи нам, что думаешь вооон про тот дом?
– Что думать, сударь. Дело известное-с. Это семейства Василия Кирилловича Трушникова дом. Богатый дом и хозяин – в первых фигурах в нашей губернии. Миллионщик. Чаеторговец. Лавки и в Москве, и в столице открывал-с. Большая торговля. У нас полгорода от него зависит. И склады, и фасовочная фабрика, и в торговых рядах лавки. Кроме того, жертвует-с.
– Жертвует, значит? Благотворит? И много?
– Много-с. Богадельню вот открыли, церковь на свои средства построили. Сейчас вот на театр огромные деньги дали.
– Хороший, стало быть, человек. – Лицо Дмитрия Васильевича стало жестким.
– Да что вы меня… – растерялся половой. – Оно понятно, что деньги большие, так человек не ангельского характера. А так, да-с! Уважают его все, и ордена он имеет, и семья.
– Ладно, иди, – раздраженно махнул рукой Дмитрий.
Официант поклонился и отошел. Я с интересом рассматривал своего нового знакомого. Он сидел, погрузившись в свои мысли. Большие худые руки его сжались в кулаки, тонкий, превратившийся в линию рот непроизвольно кривился на правую сторону. Я взял чашку и отхлебнул чай. Мелкий дождь брызгал в окошко, тонкие ручейки текли, рисуя странные узоры. Пауза тянулась, но почему-то меня не тяготила. Наконец мой собеседник встряхнулся, потер руками лицо и улыбнулся мне.
– Что-то я напутал тут, наговорил. Вы уж не считайте меня сумасбродом. И к совету моему прислушайтесь. Хоть и хвалит наш половой Трушникова, вы от этого семейства держитесь подальше. Вы ведь в городе человек новый? Так?