Когда на небе нет звёзд

– А я не собираюсь бороться с ним, и с кем бы то ни было еще. Борьба это…

– Это? – Винни искренне пытается понять меня.

– Не могу вспомнить слово… Вертится на языке… У тебя такое бывало?

– Да. Много раз. – Винни отложил меню. – Как то не мог вспомнить слово «вентиль». Смотрел на него в душе, а слово сказать не получалось. Три дня, представляешь? Я сильно расстроился. Авия долго успокаивала меня, и пообещала не подсказывать. А, когда я, наконец, вспомнил, она была так счастлива. Стала целовать в губы и за ухом, а потом мы долго… – Он покраснел и отвернулся, что-бы я не заметил.

– Думаешь, Клар сильно злится? Тело его, но ты всем нравишься больше. Даже его жене…

– Я Авии не нравлюсь, она меня любит. Как никогда не любила Кларсона, она сама сказала.

– Как вообще можно влюбиться в Клара? Он кретин, каких поискать. Ты уж не обижайся.

– Я не в обиде. На самом деле Кларсон даже хуже, чем ты думаешь. Он… Он очень плохой… И ты не прав, Мир. Это и мое тело.

Я не смог скрыть ироничного взгляда: – Ты появился всего два года назад. Да и у тела не может быть двух хозяев, как не крути.

– Значит, конкретно это тело. – Винни указал рукой на себя – рас… раскрутили так, что у него теперь два хозяина.

– Винни…

– Нет, подожди. Вот у тебя есть мама, да?

– Да.

– Она твоя мама уже много лет.

– Двадцать три года, если точнее. – Заулыбался я, не понимая, что он пытается мне сказать.

– Допустим, она недавно родила тебе сестру или брата. Она теперь и его мама. Ровно на столько, на сколько и твоя. Хотя твоей матерью является двадцать два года, а его всего пару дней.

– Винни, это дурацкий пример. – Заключил я, немного поразмыслив.

– Я знаю… Но это не значит, что я не прав. Когда-нибудь я придумаю хороший пример, и ты признаешь мою правоту.

Ночью стало намного теплее. Дорога размокла. Я иду домой. Иду медленно, и не могу поднимать ноги выше, что-бы не издавать этот отвратительный, шаркающий звук. Пытаюсь обходить лужи, дабы не намочить новые ботики. Получается в одном случаи из трех. Вокруг дома абсолютно мне не знакомые. Очевидно, что я перепил. Надо было согласиться на такси… Надо было взять деньги на такси.

Я остановился. Задрал голову к верху. Странно, я почти ни с кем не говорил о звёздах. Пару раз с мамой, ещё до моего «падения». Один раз с Марком, когда мы лежали в больнице. Моя лучшая подруга вообще не любит говорить о космосе. У Лизы ним связаны все кошмарные сны, где холодно, темно, одиноко, а сама она задыхается и бесконечно падает.

Серая пелена, затянувшая небо на весь день, полностью рассеялась. Тысячи звезд, яркие и бледные, вращаются перед моими глазами, становясь больше и размытие. Такие моменты особенно прекрасны в полной тишине, когда ничто не отвлекает от мыслей. Когда можно просто смотреть и думать: «Ничего себе, а ведь мир действительно огромный. И, где-то там, в нескольких галактиках от меня, находится нечто, к пониманию чего мне не добраться даже моей самой гениальной, извилистой и изощрённой мыслью. И всё-таки это «что-то» я, когда-нибудь обязательно встречу. Может, после смерти. Может, в другой реальности…» Меня охватило ощущение невесомости. Голова закружилась. Хочу лечь прямо тут. Я никогда не спал под звездами. Может, настало время?

– Нет!! – Чей-то мужской голос ответил на мой вопрос. Дальше последовали обрывистые крики и стоны.

Чувство полета исчезло. Звезды вернулись на прежние места, стали более или менее четкими. Я опустил голову. Вглядываюсь в темноту, пытаюсь увидеть то, что услышал.

За углом, рядом с гаражами четверо. Или пятеро. Я вижу склонившиеся силуэты. И сразу понимаю, что там происходит. Быстро (на сколько это возможно) иду к бедняге, на чьи «нет», «пожалуйста» и «ааа» никто не реагирует. Пошел бы я туда будучи трезвым? Нет.

Лужи издают смешной звук, когда я в них вступаю. Ноги промокли. Надеюсь, я не заболею – во время гриппа мне всегда снятся страшные сны. Не всякая ерунда с призраками в старинных особняках. По настоящему страшные. Чаще снится, что моя мама мертва. И чувство обреченности и потери просто раздирает изнутри. Это ощущение на столько отвратительное, что словами не передать. И самое странное, что я пытаюсь внушить себе, что все хорошо. Рыдаю от горя и при этом говорю себе – от ее смерти только польза, ты получил наследство и тебя больше никто не опекает… ненавижу эти сны. Ненавижу себя, когда мне снится подобное.

Ребята, избивающие стонущего парня, заметили меня и остановились.

– За что вы его? – Спрашиваю. Если ответят: «Мы видели, как он украл у старика пакет с продуктами» или что то в этом роде, то я развернусь и уйду.

Какой-то парень сделал шаг мне навстречу и произнёс: – Он гребанный крылатый. – что уйти мне, конечно, не позволило. А ведь мне так хочется домой…

Знаю ли я фразу, способную изменить человека, чьи характер и принципы формировались двадцать с лишним лет? Нет. Об умении драться, вообще лучше не спрашивать.

Четверо. От двадцати до сорока лет, в темноте не разобрать. Я смотрю на них, они смотрят на меня. Наверное, ждут, что я к ним присоединюсь, или уйду.

Мы стоим молча, где то минуту. Если бы не стон валяющегося, на мокром снегу, крылатого, было бы совсем тихо.

…Однажды, гуляя по парку, я увидел, как один парень избивает крылатого. Избиение не выглядело таким уж жестоким. Больше было толчков и ругательств, нежели самого битья. Увидевшее, заставило меня поёжиться и быстренько убежать, с мыслью «хорошо, что на его месте не я»…

Я глубоко вздыхаю и только потому, что не придумал ничего лучше, снимаю пальто.

Теперь мои крылья обнажены. Я вытянул их и немного ими похлопал. Назад пути больше нет. Они быстро окружили меня. Бежать я и не думал, иначе теряется весь смысл.

Вот, я уже валяюсь на снегу, получая со всех сторон пинки в живот, ноги, грудь, голову… Кажется, я успел ударить кого-то пару раз в живот. Другой крылатый быстро смылся, а значит, я, вроде как, сделал доброе дело… Кто-то ударил меня в пах. Я взвыл на всю улицу. Затем, корчусь и кашляю. На лбу запульсировала вена. До сегодняшнего дня я думал, что эту боль преувеличивают… Ненавижу себя за то, что пошел на такое!

Перевернулся на живот. Теперь удары поступают только на ноги и бока.

Получил удар по челюсти. Испачкал своей кровью чей-то ботинок. Перестал издавать какие либо звуки, кроме хриплого дыхания, которое теперь кажется очень громким…

Я отключился на пару секунд. Меня все еще бьют. Картинка перед глазами размазалась, теперь кажется, что тут нет никаких людей, одни только ноги, полные ярости. Откуда в них столько злости, думать нет сил.

Меня вдруг осенило. Поздновато, но все-таки. Я вспомнил о том, что может мне помочь.

Тяну руку к внутреннему карману пальто. Получил по ней пару раз, но смог вытащить справку. Волшебную справку, созданную для моей защиты. Изо всей силы поднимаю руку вверх и машу бумажкой перед их лицами. Они остановились. Не поняли, что именно я держу. Я хриплю настолько громко, насколько могу: «Я псих». Один из них светит на справку фонариком, что бы удостовериться. Через секунду все они разбежались.

Облегченно вздыхаю. Применять, какое бы то ни было насилие по отношению к сумасшедьшим строго запрещено в Аквариуме; карается большим штрафом и даже сроком до пяти лет.

Звуки убегающих ног стихли. Снова тишина, сбивающаяся только легким свистом ветра. Я кое-как развернулся и лег на спину. Холодно, все еще ощущается неимоверная боль, но она, словно, осталась где то позади… Не знаю, как это объяснить. Правая рука мертвой хваткой вцепилась в справку. Не могу ее разжать. Или не хочу. Перед глазами темно синее небо и, кажущиеся черными, крыши высоких, четырёхэтажных зданий. Золотой цвет звезд смешивается с серым цветом тощих облачков. Небо похоже на одеяло. Наверное, всё похоже на одеяло, когда хочется спать… Закапал мелкий дождь. Мне вдруг стало хорошо и легко. Все снова плывет. И я, забывая обо всем на свете, плыву следом.

Я проснулся на жёсткой больничной подушке. С головой, наполненной смесью ваты и газировки, и телом, полным необычайной лёгкости. Надо мной склонились два лица. Моя мама, чье красивое лицо, подпортили мешки под глазами. И мэр, чей вид никак не изменился. Темно зеленый пиджак, белая рубашка, и белый галстук. Каштановые волосы зачесаны назад. Небольшие круги под голубыми глазами. Ни единой морщинки на лице, из-за чего не понятно, сколько ему лет. Тонкие губы. Широкие скулы. Странные родинки на лбу и подбородке. Сейчас он, своим успокаивающим голосом, спросит…

– Как ты себя чувствуешь?

– Наверное, так же, как и выгляжу.

– Мир… – Мама прильнула к моему лицу, и стала аккуратно гладить голову.

– Кто это сделал? – Спросил мэр.

– Я не помню.

– Не помнишь или не хочешь отвечать?

– Не напирай на него. Не сейчас. – Сказала мама.