Когда на небе нет звёзд

– Было темно… – Пытаюсь ответить я.

– Сколько их было?

– Четверо. – Мама продолжает гладить меня, а я не могу оторвать взгляда от её руки. Я и забыл, как это успокаивает и расслабляет. Будто я снова в детстве.

– Они что-нибудь тебе говорили?

– Я не знаю… я хочу пить.

– Диана, ты нас не оставишь?

– Зачем? – Спросила мама.

– Мир хочет пить. Принесёшь ему что-нибудь?

– А… Конечно. Я заварю нам чай.– Потом, она наклонилась ко мне, что бы поцеловать в лоб, но, из-за того, что каждый сантиметр моего лица занимают синяки и ссадины, передумала и просто ушла.

Не успела дверь за мамой, захлопнуться, мэр спросил: – Ты специально снял пальто? Хотел быть избитым?

– Не совсем так… Там был еще крылатый. Я подумал, если им так надо, пусть лучше меня изобьют.

– Почему тебя?

Не представляю, как лучше на это ответить.

– Ты думал, что заслуживаешь избиения? – Подсказал мне мэр.

– Нет. Не знаю. Просто… у меня был выбор, стать отбивной или спокойно дойти до дома, а у того, другого крылатого, такого выбора не было.

– Откуда ты знаешь, может, был?

Я повёл плечами.

– А, зачем показал справку? Решил, что с тебя хватит? – Мне показалось, что мэр улыбнулся. – В любом случае, мы проверили твои крылья, когда ты был без сознания. Все в порядке. Я уже сообщил полиции. Ты теперь не подозреваемый.

– А, если я нашёл способ летать с подрезанными крыльями?

– Тогда бы пришлось полностью их удалить.

– Крылатые после такого долго не живут.

– Гений, что придумал, летать с подрезанными крыльями, с лёгкостью должен справится и с этой задачей, так?

– Вы же понимаете, на сколько жутко это звучит?

– Я понимаю, что для тебя не пожалели обезболивающего.

Не знаю, почему, я улыбаюсь его словам.

– Тебе нужен отдых. – Продолжает мэр. – Полежишь тут недельку другую.

– Зачем? Я полон сил.

– Твои почки, рёбра и состояние в целом, так не считают.

Держа в руках кружку с чаем, вернулась мама.

– Что ж, а мне пора бежать.

– Уже? – Оставив чай на тумбочке, рядом с моей кроватью, мама подошла к мэру и, держась за изгиб его локтя, поцеловала в губы.

– Пока Диана. А ты, Мир, надеюсь, очень скоро поправишься.

Мэр покинул палату.

Мама села в кресло, размешала сахар в чае и дала отпить мне немного. А потом, она, крепко сжав мою руку и прильнув лицом к подушке, глухо заплакала.

К металлическому привкусу во рту, прибавился приторно сладкий вкус чая из столовой. А, к звукам гудящей лампочки, висящей над моей кроватью, мамины всхлипы. Так я и заснул.

Шестая глава

Марк

В четыре утра ненорбар обычно пустует. Выключены все, кроме одного, светильники. Сохнет вымытый пол. Перевёрнутые стулья лежат на протёртых столах. Музыкальный автомат выдернут из розетки. Блестящие бутылочки с выпивкой ровно стоят на полках, не нарушая алфавитного порядка. Дверь плотно закрыта.

Вместе с ненорбаром, сидя за центральным столиком (своим любимым столиком), безшумием, наслаждался хозяин бара – Марк.

Он был одет в водолазку с длинным воротом, серые джинсы и ботинки на молнии.

Каштановые волосы, зачёсаны на правую сторону и смазаны лаком. Глубоко посаженные, зелёные глаза, всегда слегка прищурены, будто предвкушают что-то или на что-то надеются. Брови сдвинуты, скулы напряжены. Тонкие губы искусаны, так же как и ручки с карандашами и манжеты некоторых рубашек.

Сгорбившись над толстой, чёрной тетрадью, бармен пишет нравоучительные монологи, ответы на вопросы, придуманные им же, а ещё тирады, манифесты и тому подобное. Его правая нога нервно бьётся о пол, а руки то и дело трут глаза, размазывая по бледной коже синие чернила. Хотя-бы одна удачная фраза или метафора, думает Марк, и день прожит не зря.

Ещё чаще, чем исписывать свою тетрадь, Марк любил фантазировать – привычка, что он приобрёл лет в двадцать, когда проводил много времени в больницах, имея прозвище «тот высокий парень» и статус пациента.

Как и все мечтатели, он мечтал красочно и с размахом. Лишь разнообразием его фантазии редко отличались. Это почти всегда была воображаемая сцена с огромным числом зрителей в зале. Где с, неприсущей его голосу громкостью и расправленными плечами, он уверенно вышагивает и говорит… например, своей сестре, как сильно она ошибалась всё это время, после чего женщина, ошеломлённо метается в разные стороны, не зная, куда спрятать своё раскрасневшееся от стыда, лицо. Говорит уже покойным родителям, как были неправы они. Даёт мэру города советы по улучшению Аквариума, а тот, самозабвенно слушает, стараясь не упустить ни одного слова. Так же Марк, подстёгивает своего лучшего друга, Мира, к действиям (Марк ещё не придумал к каким именно), и тот моментально берёт свою жизнь в руки, не понимая, почему раньше этого не сделал. Наконец, Бармен пытается заставить толпы людей поверить, что если захотят, они могут всё изменить: свою работу, окружение, место в обществе, город, свою жизнь и жизнь других. И они верят. И меняют… Представляя вдохновлённые, горящие от нетерпения и воли глаза зрителей, руки Марка непроизвольно сжимаются в огромные кулаки, протыкая до крови ладони острыми ногтями.

В без десяти пять, Марку всё сложнее держать глаза открытыми, а написанное три раза подряд слово «мэр», он даже не заметил. Его усталость приказала запереть тетрадь в сейфе, что бармен и сделал. После чего выкурил сигарету в туалете для посетителей; сполоснул рот и лёг спать в комнате, что на втором этаже.

В десять утра хозяина бара разбудил чей-то топот и неумение бесшумно двигать стулья. Если бы не это, он проспал бы на полчаса больше.

Марк спустился вниз, позволив белым трусам, остаться единственным элементом гардероба на своём теле; проигнорировав даже тапки.

Бар был скован утренним холодом и скрипел каждой своей частичкой. Босые ноги и те не позволили пройти Марку тихо.

Внизу, склонившись над одной из стеклянных полочек, его ждал посетитель, одетый в мятые, испачканные грязью штаны и свитер.

У него были тёмно-русые волосы. Лохматые пучки бровей. Широко посаженные, карие глаза. Острый подбородок, заросший неровной щетиной. Крючковатый нос. Неестественно яркие губы, кончики которых всегда стремились вниз.