Заур 2. Заберу тебя себе

Омаев же, зыркнув на меня недовольно, прошёл на кухню. Сел за стол, откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

Я прикрыла дверь, чтобы не разбудить тётю Нину с Мариашей, и к нему шагнула. Присела рядом, ладонью его руку накрыла, а он дёрнулся, будто от огня. Руку свою убрал, челюсти сжал, аж ямочки на скулах проступили.

Вспомнила, как он от меня раньше шарахался, когда в клубе работала, и как-то больно стало в груди. Неужели до сих пор противно? Зачем тогда вот это всё? Зачем похищал меня, от себя не отпускал? Ещё и дочь мою в это втянул.

Резко отпрянула, чтобы не сорваться и не начать скандал. Не до этого сейчас. Достала из холодильника бутылку вина, стянула с полки два бокала.

– Выпьешь? – предложила ему, возвращаясь к столу и ловя на себе пристальный взгляд тёмных, прищуренных глаз. – По-моему, тебе немного расслабиться нужно.

Он цыкнул.

– Я отвечаю за вас. За тебя и за неё, – кивнул в сторону детской. – Думаешь, я могу себе позволить расслабиться?

– Думаю, что тебе стоит поговорить со мной. Что произошло, Заур? Что тебе сказал твой информатор?

Омаев шумно втянул воздух ноздрями, и по его лицу прошла тень. Что-то действительно случилось.

– Он уже никому ничего не скажет, – тяжко вздохнул, большой ладонью по своему лицу провёл. – Никогда.

По спине холодок пробежал. Мерзкий такой, жуткий. И дурно стало, будто ежа проглотила. Знаю это чувство препоганое. Тревожное и жуткое, оно мрачным предчувствием под кожу пробирается и жрёт изнутри, пока с ума не сойдёшь.

Это что же… Информатора убили? Или я неправильно его поняла?

– Заур… – начинаю фразу, закончить которую не успеваю. Омаев качает головой и протягивает мне руку.

– Иди сюда.

Ставлю бокал, приближаюсь к нему, а Омаев, будто с цепи сорвавшись, хватает меня за руку и к себе тащит. Под халат рукой ныряет, трусы сдирает до колен одним рывком. Дальше они сами на пол падают, а Заур поднимается со стула, на стол меня укладывает и халат задирает. Резко за бёдра к своему паху притягивает, так, что я голой задницей проезжаюсь по глянцевой поверхности. И на какое-то мгновение совесть поднимает во мне голову. За этим столом дочь моя завтракает…

– Подожди, – упираюсь ладонями в его плечи, но Омаева уже понесло, повело и крышу сорвало. Опрокидывает меня, сжав горло, придавливает к столешнице и быстро, будто боясь упустить возможность, расстёгивает свои джинсы. Приспускает их вместе с боксерами и тут же, без всяких прелюдий, в меня головкой толкается. А мне и не нужно ничего. Я всегда для него мокрая. Всегда готовая.

Принимаю его полностью, и меня удерживать уже не нужно. Ногами его обнимаю, к себе сильнее притягиваю. А Омаев долбится в меня, как умалишённый, едва стол под нами не разваливается. Вдохнуть не могу от его напора, даже вскрикнуть не получается, ибо он здорово придушивает. Голова кругом то ли от нехватки воздуха, то ли от желания. Движения его члена во мне ускоряются, становятся глубже. Дух из меня выбивает, все мысли вытрахивает.

Халат трещит по швам, а он его разрывает дико. На грудь алчно ртом обрушивается и целует так одержимо, что остановить его сейчас точно не смогу. Прикусив губу, стону от боли между ног, где он как отбойным молотком долбит, и судороги по мышцам ног от его стона мне в живот, куда спустился губами.

Застывает, кончая, и я, наконец, отпускаю себя. Выгибаюсь навстречу, едва не кроша себе кости, а он со стоном толкается ещё раз и в шею мне утыкается, выдыхая.

Не успеваю отдышаться и перестать вздрагивать от сладких судорог, как Омаев резко выравнивается и с влажным звуком выходит из меня. Кое-как сползаю со стола, опираюсь на него руками, потому что ноги дрожат и подгибаются. Заур отворачивается, приводит в порядок одежду.

Хмыкнув, хочу спросить, давно ли он стал таким стеснительным, но следующая его фраза заставляет меня заткнуться.

– Я женюсь скоро, Илан.

Застываю на месте, ещё плохо соображая после оргазма, но сердце уже пускается галопом, словно предчувствуя что-то…

– В смысле? Это типа предложение такое? – улыбаюсь глупо и чувствую себя абсолютнейшей идиоткой, потому что понимаю, что соглашусь. Даже если он так и останется стоять ко мне спиной, застёгивая ремень. Да я на всё с ним соглашусь.

Никогда не понимала дурацкую пословицу про милого и шалаш. А сейчас понимаю, как никто. Дура, блин, обречённая.

– Я накосячил, – Заур ко мне поворачивается, склоняется к столу и, уперевшись в него по обе стороны от меня, в глаза заглядывает. Взгляд хмурый, виноватый. – Но я всё исправлю. Обещаю. Мне нужно уехать, Илан. Я не знаю насколько. Ты только дождись меня, ладно?

– Подожди… – отстраняю его, потому что этот разговор мне перестаёт нравиться. – Что значит, ты женишься и уедешь? Как это понимать? – но наткнувшись на стену льда в очередном взгляде, начинаю понимать. – Ты не на мне жениться собрался, да?

– Так нужно. Я прошу тебя, не делай сейчас никаких поспешных выводов. И тем более не вздумай совершать что-то, о чём потом пожалеешь. Слышишь?

Головой мотаю сильно, отрывисто. Кажется, вот-вот мозги к хренам разлетятся. Или их остатки, едва уцелевшие после любви этой ненормальной.

– Нет, Заур. Нет. Ты не можешь так со мной поступить. Не сейчас, когда я ради тебя всё перечеркнула. А моя дочь? Ей ты что скажешь?

– Не я. Ты скажешь, – следует ледяной, обжигающий стужей ответ, и Омаев отстраняется. – Мне нужно собрать свои вещи. А ты иди к ребёнку.

ГЛАВА 10

Я не верила до последнего, что он уйдёт. Пока не вышел с сумкой из нашей спальни и не зашагал к двери. Я же, стоя под стеной и обнимая себя руками, отчего-то продрогнув, ждала. Чего? Да откуда же мне знать? Наверное, хотелось понять его поступки. Все. Начиная с похищения и заканчивая резким уходом.

Он вздохнул, швырнул сумку на пол и, уперевшись в стену рукой, склонился к моим губам.

– Прости. За всё дерьмо, в которое я тебя втянул, прости. Я хочу, чтобы ты верила мне. Слышишь, нет? – поймал моё лицо за подбородок, в глаза заглянул. А мне не видно его лица из-за слёз, застилающих взор. – Илан? Слушай меня внимательно. Я вернусь за тобой. Просто дай мне время, чтобы решить все вопросы с кланом, и я снова буду рядом. А пока оставлю своего человека. Он будет за вами приглядывать. И если что-то понадобится, звони ему. Держи, – мне на ладонь ложится визитка, а губы Омаева накрывают мои и быстро целуют. – Мне нельзя оставаться с вами. Не сейчас. Я должен…

– Да, я слышала. Ты женишься на другой, – обрываю его идиотские оправдания, потому что сейчас он выглядит, как гребаное дерьмо. Заур Омаев не должен оправдываться. И никогда так не делал раньше. И хорошо, что не делал. Потому что это унижает. Причём не его, а меня. Чувствую себя сейчас какой-то жалкой нахлебницей, попрошайкой, всеми силами пытающейся выклянчить себе кусочек счастья. А я не хочу клянчить. Выпрашивать не хочу. Только не у него.

– Илан, ты не услышала главного. Я вернусь. Помнишь? Я всегда буду возвращаться, – встряхивает меня, продолжая удерживать за лицо. А мне плюнуть в его глаза бесстыжие хочется.

– Не надо возвращаться, Заур. Если ты на другой женишься, не возвращайся. Я шлюха, да. И, может, мудрые люди были правы, когда говорили, что бывших проституток не бывает, но я не стану…

Он рот мне зажимает, свои челюсти сжимает до хруста.

– Я тебе говорил, чтобы больше не произносила этого, – долго смотрит на меня, а потом со стоном отпускает, выругавшись себе под нос. – Илан, у меня сейчас нет времени объяснять тебе, что и почему я должен сделать. И возможности такой нет. Не сейчас! Просто поверь мне! Доверься! И не уходи никуда. Здесь безопасно. Илан, они не позволят нам быть вместе, пока я не женюсь на той, которую они мне выбрали. Таков закон. Так надо.

Хватает сумку, ещё раз на меня взглянув, что-то хочет сказать, но тут же закрывает рот и спешит к двери.

– Если уйдёшь сейчас, это будет значить, что ты меня бросил, – последняя попытка дрожащим голосом, однако Омаев не реагирует. Молча уходит, плотно прикрывая за собой дверь, а его ключи остаются на тумбочке.

Утром меня находит тётя Нина. Всё там же, под дверью. Трогает за плечо, слегка тормошит.

– Иланочка? Что с тобой, девочка? Что?! Плохо?

Я открываю глаза, отстранённо улыбаюсь и медленно качаю головой.

– Мне уже давно плохо, тёть Нин. Так плохо, что душа наизнанку. А ему плевать. Он поиграл в романтику с похищением невесты, поиграл в семью и, вспомнив, что невеста-то – шалава, свалил. К той, что почище будет. От которой другими мужиками не воняет. Жениться он должен. Смешно, правда? – кривлюсь от подступающей к сердцу боли. Она волнами накатывает, иссушает, заставляет его корчиться. И это не унять. Никак не унять.

– Ты что?! Ты с ума сошла, такое говорить? Да ты у меня чище всех этих правильных, ясно?! И плевать мне, кто там что считает! Я бы на чистоплюев посмотрела, когда твой ребёнок загибается, а государство только руками разводит! Чиновничьи жирные хари только до отказа набивают, чтоб не исхудали, бедненькие! А на людей всем плевать! Сколько матерей-одиночек так мается, а? Знаешь? А я тебе скажу! Тысячи! Тысячи несчастных женщин! Так у них хоть дети здоровые! А случись что, они бы все туда пошли, куда ты ходила! И плевали бы на мнение всяких высоких сударей! И тебе должно быть плевать! – тётя Нина выдохнула и, в сердцах пнув свой сапог, попавший ей под ноги, села на полку для обуви, складывая руки на колени.

Я же, порядком охренев от её монолога, даже реветь перестала.

– Да ладно вам, не нервничайте…

– Ага! Сейчас! Под дверью она сидит, страдает! Нашла из-за кого! Тоже мне! А Заур твой ещё прибежит. В ногах будет валяться, когда поймёт, что другого счастья нет, чем любимую обнимать. А коль не прибежит, так и пошёл он в задницу. А что? На себя в зеркало глянь. Красивая девка. Вон какие мужики таскались. Тот же Альберт Станиславович. Не ровня твоему Зауру.