Когда-нибудь никогда

Поэтому, с одной стороны, мой последний школьный год пролетел незаметно, но с другой – он выжал из меня последние силы, последнюю радость, саму меня, и я до сих пор не знаю – кто я теперь, как я теперь, почему именно я.

И не уверена, что узнаю когда-либо. Все гораздо сложнее, чем может казаться.

Итак, к концу одиннадцатого класса я пришла к тому, что в несколько раз повысила свои практические и теоретические знания в области черной магии – тетя оказалась достойным учителем, и я смогла многое от нее почерпнуть; да и отец, прекрасно, кажется, понимая, что творится у меня внутри, решил не давать мне никакой поблажки. И теперь я выполняла ежедневные задания также от него.

А ещё я наконец вспомнила, что у меня есть мечта, поэтому изучала не только магию, но и предметы, экзамены по которым мне нужно было сдать, чтобы поступить в неплохой универ – раньше я о нем и не думала, но ведь теперь у меня было время. Мотивировало ещё то, что он находится в другом городе – и, чтобы до него добраться, нужно больше двенадцати часов ехать на поезде…

Отгремел последний звонок, и, пока все плакали из-за расставания со школой, я улыбалась.

А после наступили экзамены, бессонные ночи, растрепанные нервы.

Я сдала все, как было нужно.

Я сделала все, что смогла.

Выпускной для меня ограничился только официальной частью – получив аттестат, я почти сразу скрылась, чтобы избежать общих фотографий. А потом, уже на следующий день, со спокойной совестью выдохнула – и помчалась проходить медкомиссию.

Примерно в это же время отправился в лучший свет Хомячидзе, мой мальчик, – я который раз села к хомяку, чтобы поведать о своих волнениях, но нашла лишь спящее тело, все такое же крошечное, как в день моего шестнадцатилетия, когда я впервые его увидела. Я отпустила душу Хомячидзе на свободу, как того требовали древние ритуалы, стараясь держаться хладнокровно, но все же не смогла остановить слезы.

Теперь меня никто и ничего, ничего, ничего не держало.

Разве что только Пашка, расстроившийся из-за хомяка не меньше моего.

Но у Пашки была мама, любящая его больше жизни, и отец… остающийся Пашкиным отцом несмотря на отсутствие длиной почти в шесть лет. Отец, который нужен каждому подрастающему мальчику. Отец, который вместе с ним строит пластмассовые города и обсуждает вопросы, как с настоящим взрослым. Пример для подражания. Лучший друг.

У Пашки была семья.

Сейчас, годы спустя, я вспоминаю детство и начинаю понимать, что у меня настоящей семьи никогда не было. Даже в те времена, когда матушка ещё не успела нас бросить. Родители вечно занимались своими делами, и втроем мы собирались гораздо реже, чем хотелось бы.

С возрастом иллюзии рушатся.

Не было никакой семьи.

Но, спроси кто-нибудь, что же в таком случае было, ответить я не смогу.

Если у меня когда-нибудь встанет выбор между чувствами и делом всей моей жизни, надеюсь, я не буду колебаться. А еще лучше сделать так, чтобы этот выбор никогда передо мной не встал.

Потому что я твердо знаю, чего хочу.

(Или пытаюсь убедить себя, что знаю).

Поступление прошло на удивление спокойно: я написала заявление и принялась следить за рейтингами, и все сложилось так, что я смогла попасть в универ еще первую волну; впрочем, я знала, что именно так оно и будет, и даже не стала отдавать документы куда-либо еще. Я дожила в квартире отца последнее в своей жизни лето, продолжая заниматься магией, – и все же это лето вышло самым скучным в моей жизни, самым одиноким и бесполезным даже несмотря на то, что я почерпнула много знаний.

Никакой нечисти и никаких рассветов.

Ни легендарных планов, ни грандиозных провалов.

Разве только единожды мелькнувший на горизонте Влад, идущий отчего-то один. А прошлым летом, помнится, он постоянно мозолил мне глаза.

Я даже в деревне этим летом не побывала – тетя продала дом еще зимой, а больше родни у меня в ней не было. И, пожалуй, даже хорошо, что теперь меня с этой деревушкой ничего не связывает. Окажись я в ней хотя бы ещё раз, не удержалась бы от искушения – сходить до бабушки Яра, например (все еще зная, что Яра, скорее всего, там нет), или спуститься к реке, по колено замаравшись в грязи. Или Дойти до кладбища, по которому, я уверена, до сих пор летают голубоватые души.

Или встретить бабочек, мои личные символы свободы, и вспомнить, как одну из них мне подарили. А я осмелилась ее отпустить.

Вот только не было никакой свободы, хотя, справедливости ради, в мае я стала совершеннолетней, абсолютно взрослой, и сама теперь распоряжалась своей жизнью.

Душа казалась скованной в клетку несмотря на то, что отец трюк с блокировкой души не повторял.

Это лето тянулось для меня долго, мучительно долго. Оно состояло из закатов и ночей, книг и магии, а ещё почему-то пустоты. И я безмерно обрадовалась, когда объявили о заселении в общежитие, где я планировала пробыть если не несколько лет, то хотя бы год точно.

С отцом мы заранее договорились, что каждый месяц он будет присылать мне определенную сумму на проживание (как происходило уже несколько лет). Вот только в этот раз я пообещала ему, что верну эти деньги, когда начну зарабатывать сама, а отец не стал со мной спорить. Так я и оказалась у него в должницах. Впрочем, не могу сказать, что сумма была слишком большой, и я очень надеялась, что до конца жизни сумею с ним расплатиться. Хотя, если учесть, что в большинстве случаев отец присылал мне больше, чем мы договорились, надежда с каждым месяцем становилась все меньше…

Так я и оказалась в совсем другом городе, за тысячу километров от своего.

Но не могу сказать, что заметила какие-то грандиозные отличия.

Здесь были все те же люди, занятые своими проблемами, а потому не обращающие внимания на остальных.

Те же высокие дома и окна, отражающие блики.

Те же несущиеся по трассам машины и воздух, забивающий легкие всякой дрянью.

Вот только деревьев было меньше, особенно по сравнению с тем районом, где я прожила восемнадцать лет своей жизни. Меня поселили ближе к одному из концов города, расположенному, впрочем, вполне удачно – до центра можно было добраться за час (или чуть больше) ходьбы, до вокзала доехать за тридцать минут… У меня оказалось красивое снаружи, но очень холодное внутри общежитие. И две соседки-однокурсницы, учащиеся к тому же в одной группе, а потому быстро сдружившиеся. Хотя они старались быть милыми (как и старалась быть милой я), наши отношения держались на уровне приятельских. Если не считать пары случаев, когда я сидела за учебой до самого утра, мешая им спать. Точнее, я-то так делала часто, но лишь только несколько раз они осмелились мне об этом сообщить. Доходило до споров.

Итак, когда-то Яна мечтала стать научным исследователем, и вот я начала осуществлять эту мечту. Правда, в последний момент, точнее, в декабре одиннадцатого класса, я передумала поступать на биологию, как хотела этого прежде, и усердно занялась химией. Не то потому, что она давалась мне сложнее, а я временами люблю ставить себе испытания и преодолевать их. Не то потому, что чувствовала: заниматься биологией хотела прежняя Яна, а я уже давным-давно не она.

И, несмотря ни на что, я все еще вспоминала одного своего знакомого химика, который в итоге стал медиком, и думала о том, что мне-то стать химиком окажется куда интереснее.

К слову, маги в моем новом (все еще чужом по ощущениям) городе тоже были. Так же редко, как у нас – а за год я научилась видеть и скрытые души, только если их скрывали не чересчур мощные артефакты. И почему-то почти все – белые. То ли это мне так везло, то ли черные колдуны и ведьмы обитали в других районах, но за все время я повстречала от силы трех. Одной из таких ведьм, например, была студентка моего же универа, только другого факультета, одна из немногих, с кем я вообще здесь общаюсь. Но, пожалуй, я расскажу о ней позднее.

Все равно в голову лезут мысли только о моем (все еще) городе, и чем ближе он становится, тем больше я просыпаюсь.

А ведь первый семестр выдался для меня действительно сложным, и я, привыкшая жить одна, училась этому снова, только теперь в окружении двух соседок. Постигала науки, причем химии здесь оказалось гораздо меньше, чем я надеялась получить. Разрисовывала ноги, пока готовилась к экзаменам, потому что не знала, куда деть волнение.

Но я все смогла.

И сделала это даже лучше, чем прежде надеялась.

Без лишней скромности, я преодолела многое. А теперь боюсь позвонить отцу, чтобы попросить его забрать меня с вокзала. Все равно он не спит в это время, я же знаю – отец, по-моему, никогда не спит. Но так не хочется обретать ещё и этот долг перед ним…

Впрочем, впереди ещё много часов пути (хотя не уверена, что за это время я вдруг стану смелее).

Деревья за окном белые, как в сказке, где все живое в одном городе навек заледенело. Осталось прекрасным снаружи… а что внутри, так никто и не узнает, и все, кто попадет в этот город, будут думать, что здесь жили самые чудесные люди на свете (не зря же у них такие красивые лица) и росли самые восхитительные цветы (которые лёд не пощадил).

Слегка покачивало.

Я прислонилась спиной к стенке, и по коже пробежал холодок несмотря на то, что на мне был большой теплый свитер.

Домой.