Оно внутри меня

– Я провёл все возможные анализы и это не инфекция. Это скорее врождённая патология – он говорил спокойно, не отводя взгляда. – И, если ты посмеешь кому-нибудь что-нибудь рассказать… – эту фразу он произнёс специально медленно, так чтобы она уловила каждое слово. – То очень пожалеешь.

Анжеликино милое личико налилось красным и превратилось в рожу старой злой бабки. Ноздри широко раздувались при вдыхании воздуха, как у быка во время корриды. Она-то уже мысленно потратила свои денюжки. Умные же люди говорят – это плохая примета.

Разумов поднялся с места и отошёл к окну заведя руки за спину. Какое-то время в кабинете царила тишина и лишь затем Разумов вновь заговорил, по-прежнему глядя в окно:

– Нет времени созывать консилиум. Если всё получится, то мы будем героями, – сказал он летящей стаи ворон в небе.

– Тебе не надоело пахать за копейки? – игнорируя его слова, вновь заладила Анжелика, хотя её пыл весьма поубавился.

На это Разумов вообще ничего не ответил.

– Двести тысяч! Разделим пополам, – она снова подошла к нему, уткнувшись грудями в ему в спину. – Ей всё равно не жить. Ты же сам говорил, – в её глазах зажегся огонёк надежды.

– Во-первых, – он резко развернулся, взял её за плечи, но на этот раз куда сильнее сдавил руки. Её пышное декольте давно не действовало на него после того, как он четыре года назад оттрахал её на корпоративе. И ничего умопомрачительного в большом бюсте нет. Большие сиськи напоминали ему вторую задницу. Этот эпизод своей жизни он не любил вспоминать, потому что уже тогда был женат, и они с женой ждали второго ребёнка. – Я говорил, что есть вероятность, что она может умереть. Во-вторых, это мой, кстати, и твой тоже, долг сделать всё, чтобы ей помочь. Мы же давали клятву Гиппократа, помнишь. А в-третьих, подумай о девочке. Министерство, эти престарелые пердуны, которые отправят её в столицу, а там, скорее всего над ней будут ставить опыты.

– А мне плевать, – пропела Анжелика. – Пусть хоть на луну её запустят.

Разумов не удержался и стукнул что есть силы по столу кулаком, так что стопка историй болезней подпрыгнула. Анжелика вздрогнула, но виду, что испугалась, не подала.

– Я позвал тебя, чтобы ты помогла. И не дай Бог, кто-нибудь узнает о ней, – пыхтя, процедил он сквозь зубы, – Позабудешь о врачебной карьере. Будешь всю жизнь выносить утки.

– Ой, напугал, – она махнула рукой, с недовольством плюхаясь на диван. – Ей всё равно долго не протянуть. И ты вряд ли сможешь помочь.

– Я сделаю всё, что в моих силах – он направился к двери, снимая с себя халат.

– Энтузиаст хренов – недовольно пробурчала Анжелика, когда Степан сгрёб в охапку все свои вещи и ушёл, громко хлопнув дверью.

XXVII

Разумов держал одну операционную специально для Ульяны. Надеяться на слепой случай, авось, активность выпуклости, когда ни у кого не воспалится аппендицит, не приходилось. И славу Богу, в больнице было четыре операционных кабинета.

Степану всё же удалось поговорить с мамой Ульяны с глазу на глаз. Он объяснил свои беспокойства по поводу размеров выпуклости. И сказал, что скорее всего врачебного вмешательства не избежать. И как только появится такая возможность операцию необходимо провести в экстренном случае. Поэтому все должны быть готовы. Здравый смысл подсказывал и доктору, и матери, что этот день близится, но в отличие от Елизаветы, Разумов не питал особых надежд. Да, скорее всего ему удастся без потерь выудить эту тварь наружу, но выживет ли пациентка? Вот в чём вопрос. При её худобе организм может просто отказаться от выздоровления и наоборот, избавившись от инородного тела, восстановиться в короткие сроки. Разумов обязан предупредить родителя о возможных исходах, но при встрече он так и не сказал, что есть вероятность, примерно семьдесят процентов, а это больше половины, что Ульяна умрёт. Ведь если его теория о слиянии клеток верна, то разделив девочку и инородное существо, приведёт к тому, что, скорее всего они не смогут сосуществовать по-отдельности. Но есть надежда, что особь (назовём её так) может выжить. А это дорогого стоит. И чем после этого он лучше Уваровой? Если собирается отправить на тот свет ребёнка, ради того, чтобы узнать кто в нём засел.

***

Больницу уже украсили разноцветной мишурой. В зоне отдыха нарядили небольшую искусственную ёлочку. Многие пациенты украсили свои палаты бумажными фонариками, сделанные собственными руками. Хирургическое отделение заметно опустело. Многих выписали. Кого-то отпустили на выходные. Остались только с тяжёлыми травмами. Из-за предновогодней суеты завтрак подали поздно – несладкая манная каша со сливочным маслом. Уле хотелось домой. Последние несколько дней никто кроме мамы её не навещал. Ника простудилась, и мама не хотела, чтобы она заразила старшую сестру. Игорь укатил к брату. Аня, наверное, просто боится приходить к ней одна. А Юрий Олегович.… От мыслей о нём Улино сердце начинало нервно биться, отдаваясь болезненным эхом. Накануне, она просила маму не писать никаких заявлений, если вдруг объявиться участковый следователь. Лиза, сказала, что уже успела с ним переговорить и Ульяне не нужно ни о чём беспокоиться. Её любимого учителя никто не посадит.

Любимый учитель.

Уле словно показалось, что она знала. Знала, что между ними произошло и что они друг к другу чувствовали. Уля даже хотела попросить, что бы она узнала, почему он не навещает её, но решила, что это будет лишним.

Тридцатого декабря Разумов сообщил, что собирается отпустить Ульяну домой до второго января. Уля сразу же позвонила матери и поделилась радостной новостью. Лиза пообещала заехать за ней вечером после работы. После обеда Уля заснула, не ведая о том, что Юрий Олегович пришёл, чтобы навестить её. Он не стал её будить. Несколько минут он просто стоял рядом и смотрел на её прекрасное молодое личико, немного бледное. Он бережно убрал локон волос, небрежно упавший на щёку. Уля открыла глаза. В палате никого уже не было. Но она знала, кто приходил. Она глубоко вдохнула до боли родной запах, который задержался на её щеке, когда пальцы учителя лишь легонько задели кожу лица, убирая непослушные волосы. В Улиной голове появилась интересная мысль. Если она пожелает, то сможет отыскать его по запаху, даже если он сбежит на другой континент.

Уля села, опуская на пол костлявый ноги и из-за этого казавшиеся немного длинноватыми. Она хотела подойти к окну, но как только встала, ощутила сильное головокружение, пошатнулась, но успела ухватиться за железные изогнутые трубы её койки. Впервые за всё время она смогла ощутить вес, живущей в ней твари. Килограмм пятьдесят, наверное, а может и все семьдесят. Костолом вылез на спине, заставляя Ульяну выгнуться вперёд. Она услышала, как затрещали кости, те немногие, которые до сегодняшнего дня оставались целыми. Улина спина напоминала мешок, набитый камнями. Уля заставила себя развернуться к кровати. Она пыталась вспомнить, куда положила телефон. Кажется, сунула его под подушку. Из-за сильного давления ударившее в голову, Уля плохо соображала. Что она должна была сделать? Помнила только, что должна кому-то позвонить. В глазах образовалась какая-то тёмная пелена. Руки тряслись. Ещё немного и она упадёт, но у неё должно хватить сил, чтобы набрать номер Разумова. Она отбросила подушку. Сотовый лежал на месте. Сил в руках практически не осталось. Костолом продолжал шевелиться, отбирая у Ульяны оставшуюся кроху энергии. Она успела включить мобильный, открыть меню и выбрать «Контакты». Дыхание перехватило. Вокруг стало слишком темно, для солнечного зимнего дня. Она успела негромко прокричать: «Помо…». И тёмный мир уволок её в свои холодные объятия.

XXVIII

Медсестра Галина как обычно разносила по палатам таблетки после обеденного перерыва. Другие медсёстры это делали вечером, но Галина считала, что лучше управиться со всей нудной монотонной работой днём, а вечерком можно поглядеть телек. Она заглянула в палату, где должна лежать девушка с огнестрельным ранением, но никого не обнаружила. Решила, что оставит обезболивающее на тумбе, как она в принципе делает всегда, когда пациент отлучается на процедуры или в туалет. Она прошла лишь половину пути, когда заметила нечто огромное, лежащее на полу возле койки. Сначала она подумала, будто видит мешок, набитый чем-то вроде камней, но когда поняла, что видит синюшнее лицо, покрытое волосами, торчащие в разные стороны руки и ноги, то на неё напал неописуемый испуг. Она многое повидала за свою жизнь и за то время, что проработала в хирургическом отделении. Были и отрубленные, откусанные, отмороженные конечности. Разбитые всмятку лица. Мозговые травмы. Открытые переломы. Но такое она лицезрела впервые. И крича благим матом, она выбежала прочь из палаты.

В этот день Разумов остался на дежурство. Он сразу услышал крики медсестры и первым выбежал в коридор. Он не мог разобрать, что пытается объяснить ему перепуганная женщина. Разобрал только: «Монстр! Монстр! Огромный монстр!» Как только до его разума дошло, что к чему он тут же бросился в палату номер тринадцать. И уже через несколько минут Ульяну отвезли в операционную.

***

Уля пришла в себя. Вокруг всё белым-бело. Белые халаты перемещались то туда, то сюда. Гремели инструменты. Она почувствовала, как кто-то из докторов поставил укол ей в спину, потом в руку, потом в попу и снова в спину. Существо брыкнулось и… обмякло. Уля догадалась – они его усыпили. И Уля то же скорее всего скоро провалится в сон. Её зрение уже поплыло. Подошёл Разумов. Он водил чем-то холодным по её спине, и это было даже приятно. Она практически отключилась, но фраза доктора Разумова долетела да неё эхом и отразилась в сознании, как будильник самый громкий во всём мире. «Господи Иисусе! Этого не может быть!»

– Что там? – прохрипела Уля.

– Я… не уверен точно, – голос и вправду неуверенный, но воодушевлённый и возбуждённый, – Но, я вижу… кажется это… собака?

Вот тут Улю побороло усыпляющее вещество.

…собака?

Лиза приехала, чтобы забрать дочь домой, но в палате не обнаружила, и материнское сердце тут же почувствовало неладное. Если на то пошло она вообще никого не обнаружила. Весь медицинский персонал словно испарился. Хорошо, что один из пациентов подсказал, что все в операционной. Всё это время младшая дочь семенила за матерью. Она тоже поняла, что происходит, что-то нехорошее. Им не пришлось врываться в операционную. Разумов вышел, оттуда снимая резиновые перчатки и отправляя их в урну.

– Доктор, что случилось? – бросилась к нему, перепуганная мать.

– Пока сложно сказать, – он быстрым шагом направился в свой кабинет. – Мы ввёли им анестезию – благо его кабинет располагался в двух шагах и вскоре он вернулся и протянул Лизе чистый лист.

– Им?

– Вы не ослышались. В вашей дочери жило и развивалось животное, похожее на собаку.

– Господи… – Лиза схватилась за Никину руку, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– Пишите, что вы согласны на операцию. Медсестра подскажет вам, как правильно. И времени совсем немного. – он отошел в сторону, приложив мобильный к уху, с кем-то разговаривал, время от времени бросая взгляд на резко побледневшую женщину и испуганного подроста.

***

Анжелика прибыла в больницу через пятнадцать минут, благо жила недалеко. За это время Разумов успел подготовиться к операции. В коридоре её встретили три пары взволнованных глаз, людей, которых она видела впервые. Женщина средних лет, которая, кажется, вглядываясь в любого проходящего с надеждой, девочку лет двенадцати, похожую на эту самую женщину, то бишь на свою мать. И мужчину, совершенно не похожего на предыдущую парочку. Он и сидел отдельно от остальных, выглядел совершенно потерянным. Уварова даже успела подумать, что наверняка он какой-нибудь учитель или на крайний случай, бухгалтер, но привлекательный. Когда она зашла в операционную, Разумов и ещё двое других его помощника уже были готовы. Они переоблачились в специальную одноразовую одежду. Сама Уварова не была готова к тому, что её ожидает на операционном столе.

– Что это за хрень? – она обошла вокруг, как ей сначала показалось, огромной кучи человеческого тела, прикрытой белой материей. То, что ей показывал Разумов на своём телефоне накануне никак не походило на то, что сейчас лежало на столе.

В коридоре медсестра прицепилась к Лизе с заявлением. Она тщетно пыталась объяснить, как правильно его оформить. Но Лиза просто не могла сообразить, что нужно писать. Ручка то и дело выпадала из рук. Глаза застилали слёзы. Большую часть текста пришлось заполнять самой медсестре.

Уля открыла глаза. Вокруг до сих пор всё белёсое, как в раю. Белые халаты сменились голубыми. На неё словно давила тонна лишнего веса. Она не могла пошевелиться. Было тяжело даже дышать. В нос ударили множества запахов. В основном одни лекарства, но сквозь пелену удушающих средств, Уля учуяла до боли знакомые. Где-то совсем недалеко – мама, Ника и… Юрий Олегович…

– Мам… – простонала она, заставляя вздрогнуть всех присутствующих.

– Ты же сказал, что ввёл анестезию? – Уварова бросила нервный взгляд на Разумова, который уже приготовился резать горб, держа в одной руке скальпель.

– Всё хорошо, – произнёс он Ульяне, не снимая с себя противомикробной стирильной маски. – Скоро мы вытащим его из тебя.

– Позовите маму, пожалуйста – умоляюще простонала она.

Некоторое мгновение Разумов предпринимал решение в своей голове и понял, что ничего не изменится, если он выполнит эту маленькую просьбу. Он попросил жестом одну из своих молодых помощниц. Та быстро выбежала в коридор. И уже через несколько секунд Лиза и Ника вошли в операционную. Мама сразу заплакала, громко всхлипывая и прикрывая рот ладонью.

– Доченька моя, – сквозь слёзы вымолвила она, припадая на колени, возле операционного стола. Кто-то накинул на неё белый халат и на Нику тоже, которая боялась и шагу ступить, буквально остолбенев от увиденного ужаса, так и оставшись стоять возле дверей.