Лето приключений. Настоящий друг не позволит тебе совершать глупости в одиночку

– Украсть не могу.

Отцу рассказал о Вовкиной беде, и он обещал помочь. Но помощь затянулась, а хорёк лютует. Тогда Нуждасик достал на стройке карбиду и сделал бомбу. Мы ему все помогали. Бомбу сунули под крыльцо, и бегом со двора. Она рванула – думали, дом разнесёт, но и крыльцо устояло. Ждали результатов – думали, хорёк испугается и убежит в другое место или помер уже от разрыва сердца. Ни то и ни другое – душит, гад, курей и всё соседских.

Тут мужики собрались – Вовки Нуждина отец, конечно, хозяин жилища, Евдокимовский батя с огромной овчаркой на цепи, другие. Отец пришёл с ружьём. Своротили крыльцо, начали нору копать. Нас, пацанов, со двора турнули – мало ли чего. Слышим за воротами – собака заливается, мужики матерятся. Потом всё разом стихло, выносят хорька дохлого – Нуждин-старший кайлом его убил. Он маленький такой, меньше суслика, а они – с ружьём, кайлом, собакой и целой толпой. Ну, блин, богатыри…

3

Лето, каникулы – надо чем-то себя занять. Тут как раз Вовка Евдокимов «Илиаду» Гомера прочёл. Не в оригинале, конечно, но загорелся весь – ходит перед нами гоголем, плечами поводит, себя возвеличивает:

– Аякс могучий….

Мальчишки завидуют, себе роли требуют.

– Пожалста, – говорит древнегреческий герой с улицы Набережной. – Ты будешь Ахиллом, а ты Гектором.

Им бы, дуракам (Витьке с Нуждасиком), первоисточник почитать, так не рвались бы в потенциальные покойники. Для себя решил – будут сильно завлекать, обзовусь Одиссеем. Этот хоть жив остался, как не трепала его судьба. Но мне роль не предлагали – в зрителях оставили. Мальчишки мечами деревянными обзавелись, щитами круглыми – день сражаются, другой. Всё одно и то же – ни ума, ни фантазии. Скукотища.

Поднимаюсь решительно:

– Завтра после табуна жду вас за первым холмом по дороге к лесу.

И ушёл, оставив за спиной недоумение и таинственность. По дороге домой зашёл к уличному приятелю Гошке Балуеву. Рассказал свою задумку, потому что знал – этот паренёк во всём меня поддержит, всегда на моей стороне.

На следующий день, управившись с повседневными домашними обязанностями, занялся приготовлением к намеченной встрече. Подыскал длинную и ровную палку, привязал на конец самый большой гвоздь, который нашёл в отцовом плотницком хозяйстве. Получилось грозное, если не сказать смертельное, оружие. Подпоясался ремнём и сунул за него маленький топорик. Ещё картошки в сетку набрал. По дороге за «гору» собирал деревяшки для костра.

Гошка следом приковылял. Хромой он от рождения, но пацан что надо – порядочный и с головой дружит. Затею мою творчески развил – притащил тесёмочки цветные и перья индюка. А ещё краски акварельные спёр у младшего брата. Размалевали мы узорами фейсы свои, как могли, пострашней, бестолковки перьями украсили, костёр запалили, картошку печём.

Валят друзья мои новые. Мы с Гошкой встрепенулись – оружие наизготовку. Я топорик-томагавк сжимаю, Балуйчик копьё наперевес.

– Стойте, бледнолицие койоты! – говорю. – Как смеете топтать прерии команчей – сынов Великого Маниту?

Я им на полном серьезе внушаю, что дальше нельзя, а Евдокимчику всюду театр блазнится:

– Как здорово! Как интересно! Ну, вы даёте!

И лезет напролом. Долезся – Гошка ему тупым концом копья задвинул в пах, толкнул ногой, зажавшегося, на землю, ржавый гвоздь в лоб нацелил:

– Ты что, койот трусливый, о двух скальпах на башке?

Вовка обиделся, а мальчишки попятились. Отступили. Устроили стоянку неподалёку. Только какой там бивак – у них и спичек с собой не было. Сидят, совещаются, нам кулаками грозят. Собаки бледнолицие! Потом нашли какие-то дубинки, пошли на приступ. Гошка копьём орудует, я к томагавку головню в левую руку добавил – отбились, а Евдокимчика, самого настырного, в плен забрали. Связали ремнями, у костра бросили – и принялись плясать ритуальные танцы кровожадных команчей.

– И-го-го! – вопим. – И-ги-ги! Хи! Хи! Хи!

Потом пытать его стали. Орёт Вовчик на всю округу, а мы ему вторим.

Витька Серый издалека:

– Отпустите, а то за Юркой сбегаю.

Ну, не дурак ли? Ни грамма фантазии. Вовку мы развязали не потому, что испугались – картошка испеклась. Сидим втроём, уплетаем, а тем грозим:

– У-у, шакалы! Только суньтесь.

Наелись, а картошка осталась. Куда девать? Ладно, подходите, жрите – команчи народ добрый. Примирились, сидим одной гурьбой. На небе закат догорает, в костре угли перемигиваются. Тут я и поведал свою мечту – хочу, мол, в чащобе шалаш поставить и из дому удрать, потому как жить там нет больше моей мочи. Все вдруг сразу оказались обиженными домочадцами, у всех нашлась причина покинуть родной чертог и перебраться в лес.

А темнота уже подкатывала со всех сторон. Где-то на болоте протяжно завыла выпь. Ночная ласточка, а может, летучая мышь пискнула над головой. Жутко стало, и мы засобирались домой.

4

Несколько дней откладывали поход – оружие готовили. Когда собрались – у всех луки со стрелами, копья, ножи. Лица разрисовали акварельными красками и двинулись в путь. Пока к лесу шли, стреляли из луков в сусликов и грачей – дичи не добыли, зато ягодами полакомились. Набрели на обглоданный коровий череп, и заплясали вокруг – будто это мы его оторвали и обглодали. А бизон, наверное, удрал безголовым….

На опушке леса бугрился нарытыми берегами канал – вели его когда-то для осушения болота, да и бросили затею у береговой черты. В лесу он кустами зарос, ряской затянулся, а в поле вода чистая – то ли дождевая, то ли ключевая – голубеет на солнце от медных солей. Мы с ребятами сюда купаться приходили. А иногда и подраться. Чапаевские куркули считали канал границей владений и таким разделом прихватили большую часть леса со свалкой, оставив нам поле, кладбище, да сосновые посадки. Когда мы им попадались по ту сторону канала, били нещадно и отбирали всё, что могли – ремни, ножи, лукошки с грибами.

Однажды (это было весной, после известных зимних баталий) пошли вшестером в лес – четверо пацанов из нашего класса первой школы и две девочки – за подснежниками, соку берёзового попить. А Рыжен ещё надеялся пресловутый склад найти. Карта в той памятной сечи погибла, так он меня теребил:

– Ты помнишь где? Ты должен помнить, Толян.

Так вот, только мы лунки в берёзах проковыряли, откуда ни возьмись двое чапаевских верзил:

– А что это вы тут делаете? А кто вам разрешил берёзы губить? Сейчас мы фамилии ваши запишем и штраф присобачим. Ну-ка, сдайте ножи.

Мы, дураки, послушались и сдали. Вооружившись нашими «пиками», чапаевцы мигом сбросили личины добропорядочности – нам по шеям надавали, к девчонкам стали приставать. Те в рёв да бежать. Они приказали нам лечь – мы легли. Один остался охранять, другой в погоню за девчонками. Вернулся с «фонарём» под глазом и выместил злость на нас, лежащих. Потом повели в Чапаевку, в рабство. По дороге увидели гнездо на высокой берёзе и приказали достать грачиные яйца. Ствол гладкий, веток нет – карабкались, карабкались – безрезультатно. Толька Рыбак выше всех поднялся, но и ему не хватило сил до гнезда добраться. Спускаться начал, а один из верзил нож выставил и говорит:

– Спустишься – на «пику» сядешь. Лезь к гнезду.

Тут-то нас лесник и зашухерел. Свист кнута и брань матерная – все врассыпную. Причём мы втроём в сторону дома рванули, а Рыжен с верзилами в Чапаевку. Какой чёрт его туда понёс, сам потом объяснить не смог. Когда его отпустили, через лес идти побоялся и побрёл кружным путём – по дороге из Южноуральска в Увелку. Приплёлся домой только вечером.

Девчонки после этого нас долго презирали. И поделом!

Ребята на улице высмеивали. А потом как-то летом пошли на канал купаться – вот они, чапаевские, числом не меньше, чем у нас ватага. На своём берегу загорают, купаются. Один переплыл, к нам подходит:

– Закурить не найдётся?

А тут поодаль выходят на берег канала Барыга Калмыков с Олегом Духовичем, обиженные – чапаевские у них в лесу грибы отняли и юшку из носов пустили.

– Андрюха! – кричит старший Калмык Шиляю. – Ты ему в рыло лучше дай.

Ну и дали – только не Андрей, а Вовка Грицай. Так треснул, что чапаевский курильщик в канал упал и камнем на дно. Чапаевские вскочили и в воду – хотят на наш берег перебраться и поквитаться. Наши ребята одежду скинули и навстречу. Пошла баталия – старшие в воде дерутся, мы, которые поменьше, камнями с берега врагов забрасываем. Только Андрей Шиляев не поддался общему азарту – одежду скинул, нырнул и вытащил на берег того, что Сула вырубил. Лежит чапаевец недвижимый, даже не вздохнёт – наверное, воды в груди под самую завязку. Вернули его к жизни Барыга с Духом, перебравшиеся на нашу сторону канала. Впрочем, Борька по обыкновению своёму скакал вокруг, тряся руками, а Олег тот приложился – сначала босыми ногами по рёбрам, а потом и кулачищем в морду – поднимает за волосы и бьёт. И получилось – один свою злобу выместил, а для другого и искусственное дыхание, и непрямой массаж сердца, и этот…. как его? …когда током грудь вздымают. Встрепенулся утопленник, перевернулся лицом в глину и пустил фонтан воды изо рта и носа. Потом долго и надсадно кашлял….

Между тем, смяв противника в воде, наши ребята перебрались на тот берег и погнали чапаевцев прочь. До самого леса гнали, а там тормознулись – враг получил подкрепление. Выходят на опушку двое вооруженных детин – один с поджегом, другой с обрезом двуствольного охотничьего ружья.

Стой, ребята, осади!

Ну, в принципе, можно и вернуться – чапаевцев мы погоняли, канал остался за нами. Но побитые сами всё испортили – ощутив поддержку, снова кинулись в драку. Все смешались в потасовке – стрелять нельзя, своих заденешь. Поджег в небо разрядили, никого не испугали – дерутся наши парни с прежней яростью, теснят чапаевцев и побеждают. Тот что с обрезом психанул и из обоих стволов прямо в толпу. Витьке Ческидову щёку дробинка пробила и к зубу прилепилась. У Андрюхи Шиляева ото лба отскочила, но кожу пробила – кровь выступила. А Халве три дробинки в бок – под кожей так и синели, пока его отец на операцию в больницу не свозил.