Рахит. Сборник рассказов и повестей

Вовка ликует:

– Ставайте в очередь, пацаны – на всех не хватит.

А улица судачит – десять рублей это много для такой пары, мало или как раз?

Грицайчик:

– За что брал, за то и отдаю – жлобиться не стану.

Наверное, нашёлся бы покупатель на невылупившихся ещё птенцов, да родители пропали – однажды ночью кто-то спёр их из голубятни, сломав нехитрый запор. Очень Вовка огорчился – неделю ждал, места не находил, а потом по совету знатоков отдал остывшие голубиные яица. Их подложили в гнездо другой паре, попроще, но, видимо, поздно – так и не вылупилось ничего.

А пропажи голубей с того дня (вернее, той злосчастной ночи) стали регулярными. И никого не обошла худая доля. У Славы Немкина всю стаю унесли из стайки. У Андрея Шиляева из голубятни. У братьев Ческидовых тоже из голубятни, а туда подкинули дохлую кошку – будто насмехаясь.

Волновался народ. Хитрости разные выдумывали, даже капканы ставили на воров, но они были неуловимы. А голуби пропадали.

3

Ночь была. Дождь накрапывал. Мы набились в будку к Калмыкам. Сергей Ческидов бренчал на гитаре и пел с надрывом:

– Плачет девушка в автомате – вся Калькутта из подлецов

Вся в слезах и губной помаде, перепачканное лицо….

Хорошая песня, красивая. И голос у Сергухи неплохой. На душе моей от тепла в будке, дружелюбной тесноты, когда плечо касается плеча, а ногам вообще места не найти, от песни жалостливой такое тепло разлилось – вот оно счастье пацанское! Что ещё от жизни надо – чтобы дождь не на голову, чтобы друзья рядом, и гитара с нами.

– Ей сегодня идти одной вдоль по улице ледяной….

Я встрепенулся от душевной неги:

– Э, стой! Тут ты, братец, заврался – откуда в Калькутте ледяные улицы? Любому дебилу известно – там жара несусветная.

Ческид мне затрещину:

– Больно умный!

И ещё бок кто-то щиплет. Потом ногами, ногами, и вытолкали меня под моросящий дождь. Вот тебе и друзья!

Кричу:

– Я вас спалю к чёртовой матери! Спасибо скажите – уж лучше не жить, чем такими тупорылыми! В снежки они на экваторе играют.

Но ребята дверь захлопнули и меня не слушают. Пошёл было прочь – злость и обида подгоняли, а потом присел на ящик под яблоней, спасаясь от дождя. Куда идти? Домой, на чердак? Просто так? Может, устроить какую каверзу? В трубу чего засунуть – так они печку не топят. Волком повыть – да разве такую ораву напугаешь. Надо бы у Барыги голубей стащить. Подумал и с этой мыслью поплёлся домой.

А голубей действительно у Калмыков украли той ночью. Всех. А одному, чемпиону улицы в игре на верность дому, голову оторвали и бросили в голубятне. Я видел его обезображенное тельце. Тоску и страх душевный нагнало на меня это зрелище. Ведь, что получается? Очень даже может быть, когда сидел я под яблоней разобиженный, рядом в двух шагах прятался вор. Если он только собирался совершить кражу, то мог просто затаиться и выждать. А если моё появление застигло преступника уже с краденным, то он очень даже запросто мог пристукнуть меня дрыном или кирпичом. Или удавку на шею….

Как на похороны набились пацаны в Калмыковский двор. Всем вдруг стало ясно, что ворюга среди нас обретается – ведь он точно знал, что вот этот пёстрый и хохлатый, из породы бабочных, быстрее прочих голубей находит путь к родному гнезду. Высказывались предположения. Кто-то назвал Банана. Ему был резон отрывать хохлатому голову – из-за него простил Барыге приличную сумму старого долга. Пошли к Банану.

– Не мог он, не мог, – твердил я дорогой. – Хорошо его знаю – не может он быть вором.

Сашка на линчевание не появился – вышла его мать и стала нас усовещать. А наши горячие головы так и объявили женщине:

– Теперь капец вашему сыночку – варите кутью.

Саня в наши края больше ни ногой. Летом можно дома отсидеться, но осенью в школу, и там его вздуют. Это точно. Но я не верил – горячился и убеждал, только никто меня не слушал. К Мамайчику приставал:

– Мишка, ты же все загадки телепередачи «Есть ли у вас в семье Шерлок Холмс?» разгадал. Ты же наш уличный сыщик – что тебе стоит ворюгу сыскать?

Друг безмолвствовал. Напрягался и молчал, потому что не было зацепочки.

А потом она появилась.

Я шнырял по свалке за околицей, отыскивая консервные банки, из жести которых сворачивал наконечники камышовых стрел. Рогатка меня не увлекла, но от лука не отказался – благородное оружие благородных людей. И вдруг увидел…. Нет, ошибиться не мог. Взял в руки, пошарил вокруг взглядом – больше ничего такого, только вот это маленькое, как у куличка, крылышко жёлтого трубача. Ошибки не могло быть. Сколько раз я держал его владельца (владелицу?) в руках. Они были почти ручные, Вовкины трубачи – клевали зерно с ладони, пили слюну с языка. Просто прелесть! Такие милые, доверчивые и беззащитные. Однажды пропали. Мы думали, украл кто-то, перепродал, и живут они теперь далёко от нашей улицы, в чьей-то голубятне выводят жёлтых птенцов. А оказывается, злая участь постигла их, страшная доля.

Я помчался к Мишке. Мамайчик не только подтвердил мою догадку, но и сказал твёрдо, без тени сомнений в голосе:

– Это Жваки. Они, сволочи, голубей жрут.

Согласен был с ним, но хотелось покритиковать идею.

– А как же крылышко на свалку попало. У нас дома перья куриц и уток, что отец стреляет, всегда сжигают в печи.

– Просто, – говорит Мишка и вертит находку перед моими глазами. – Красивое? Лидке, маленькой Жвачке, могло понравиться? Наигралась – бросила, или потеряла. Смели в мусор и выкинули на свалку. Потому и сохранилось.

Логично.

– Логично, – говорю.

Или я тогда ещё не знал таких заумных слов? Может, сказал:

– Всё верно – так и было.

А Мамайчик продолжал:

– Только не докажешь – отопрутся.

– А если отлупить?

– Не сознаются.

– А если сильно побить?

– Их что, мало бьют? Привычны уже.

– Так что делать?

– Не знаю.

Не знал Мишка до обеда, а в полдень заявился ко мне.