Растяпа. Не прошедшие горнило

– С тобой все в порядке? – спросил кто-то из приятелей на автобусной остановке.

Я кивнул. Не говорить же, что я уже наполовину мертв. Нет меня – я вампир. Нет на свете ничего, ради чего бы стоило жить. Сейчас в автобус забьюсь, энергии пассажиров напьюсь – и вся радость жизни!

Короче, в перспективе у меня глубочайшая депрессия. Я это чувствовал.

На заводе, где раньше душа отдыхала, тоже теперь появилась засада – Монастырников с его парткомом проявляют ко мне настойчивый интерес. Мне не хочется иметь дело с истыми ленинцами – хватит, натерпелся от них. Я их ненавижу, этих деятелей. Ненавижу и… стал боятся.

К сожалению, еще не все…

Одному из учеников Бори Синицына стружкой от обтачиваемой детали рассекло щеку. Налицо вопиющее нарушение техники безопасности – над обрабатываемой деталью не был опущен защитный щиток. Я составил соответствующий акт, указал виновников – самого исполнителя, прошедшего инструктаж ТБ, и его наставника токаря-оператора. Подпись пострадавшего в журнале ТБ снимала с меня всякую ответственность. Так по закону. Но так не считал начальник отдела охраны труда подполковник в отставке Мостовой. Он вызвал меня к себе в кабинет и сказал:

– Я тебя тоже лишу квартальной премии за этот случай – лучше надо смотреть за рабочими.

– Этим вы нарушите КЗОТ (кодекс законов о труде), – говорю.

– Зато тебя воспитаю.

Мне стало понятно, чей заказ он выполняет.

– Я напишу докладную записку на имя Генерального директора, – сказал я.

И написал. Да так убедительно и удачно, что Осипов на ней резюмировал – приказ о лишении квартальной премии мастера Агаркова А. Е. отменить.

Мостовой на этом не успокоился.

Неделя не кончилась, вваливается в наш цеховой кабинет мастеров и тащит за шиворот того самого паренька, которому стружка стальная щеку поранила – пластырь еще на месте пореза.

– Где его мастер? – орет экс-подполковник.

– Я его мастер, – говорю.

– Ты вот здесь сидишь, а он там бегает между станками и стружкой в людей кидается.

– Зачем ты, – спрашиваю молодца, – меж станками бегаешь и стружкой кидаешься?

– Да врет он все! – у практиканта ПТУ никакого уважения к начальнику ООТ.

– Пиши объяснительную, – требует от меня Мостовой.

– Пишите вы докладную, а я на нее напишу объяснительную, которая будет звучать, как обвинительная, ибо факт не доказан – ваш голос, против его.

– Сейчас докажу, – Мостовой потащил паренька в цех.

Мы всей капеллой мастеров двинулись за ними.

Из двух токарей-универсалов, к которым начальник ООТ обратился, как свидетелям происшествия:

– один сказал, что ничего не видел;

– другой, что паренек не кидался, а стоял у станка, когда его сцапали.

За проходом вертикальностаночники дружно качали головами – не кидался, мол, не кидался. Мостовой, пообещав до меня добраться, плюнул в пол и ушел вон.

Монастырников прискребся:

– Зачем ты зубатишься с ним? Чего ты добиваешься?

– Хочу чтобы меня оставили в покое.

3

За доблестный труд на семейной ниве в конце июня был поощрен любимой женой увольнительной на футбольный матч. Просился зрителем, но под шумок сунул в спортивную сумку бутсы и плавки – возьмут, так сыграю, а форму на стадионе найду.

Нашел Шушукова, нашего тренера.

– Привет, Александр Петрович.

– Привет! Ты на игру?

– Если поставите.

– Играй.

– Формы нет.

– Найду.

И нашел. Я в раздевалку пошел.

Дружная команда футболистов «Луча» приветствовала старого игрока.

Слава Зырянов не без ехидства:

– Ну, как твоя семейная жизнь?

– Моя? – переспросил, но не потому, что не понял вопроса. Просто отношения у нас сложились не очень. После ухода из райкома я уже не донимал участкового звонками отправить тещу мою в ЛТП. – Жена моя – лучшая женщина в мире, но теща спуску не дает….

Слава хихикнул совсем по-мальчишески.

– А что это значит?

– Ты никогда не слышал этого выражения?

– Применительно к старой больной бабке? – нет.

– Она не пропускает ни одной мелочи, чтобы придраться ко мне и всегда оставляет последнее слово за собой. При этом пьет, паскуда, безбожно.

– А ты? Двинул бы ей разок между рог – пусть ходит жалуется.