Растяпа. Ум, честь и совесть

Любовь Ивановна встрепенулась:

– А что Наташа?

Анна Тимофеевна вздохнула:

– Плакать перестала. Грустит.

– Ты посмотри-ка, – величаво качнула головой Люкшина. – Еще дети, а какие страсти!

Я посмотрел на нее, но ничего не нашел сказать.

Да, с сыном надо заниматься. На эту тему мысль заработала. Наши сочинительства, конечно, развивают ум – абстрактное мышление и разговорную речь – но, права Анна Тимофеевна: нужна система. Наверное, я бы смог преподавать ему историю, географию, литературу, физику и астрономию. Уж математику точно. Но где взять систему – он появляется в Увелке по престольным праздникам (утрирую, почти).

Перед моим мысленным взором возникла картинка – я в роли педагога, сын – ученика. Может это безнадежно, но постараюсь.

Думал – как воплотить идею в жизнь – и грустил; грустил и думал. Потом грусть ушла – время лечит. А думы подсказали мысль – я напишу трактат о воспитании детей. Может, даже диссертацию защищу – горшки не боги обжигают.

На первом этаже райкома была библиотека партийной литературы – одного из выдающихся достижений человеческой мысли. Вернее, ее квинт эссенция: всей остальной литературы суть – ее основа. И вот я сел искать в трудах Маркса, Энгельса и Ленина, в постановлениях партийных пленумов и съездов азы воспитания детей.

Однако идея оказалась слишком фантастичной и потому нежизнеспособной. В библиотеке политического просвещения не нашел я знаний, как из ребенка воспитать умного мужчину. Затея рухнула, но интерес к политпросвету остался.

Вот почему.

Пожаловался я как-то Пал Иванычу, что в редакции мне зарубили второе высшее образование. Шеф улыбнулся:

– Университет марксизма-ленинизма Дома политпросвещения при обкоме партии? Да не вопрос, старик – уладим все.

Поехал он в Челябинск и привез документ о моем восстановлении.

Прочитал и:

– Пал Иваныч, это что? Я учился на факультете выходного дня журналистике, а здесь написано: общеполитический заочный факультет.

– Ну и что! Будешь пропагандистом с высшим образованием. Ты где работаешь? Про журналистику забудь. Тебе еще предстоит написать и сдать курсовой за пропущенный год, а в мае уже госэкзамены.

Пришлось смириться.

А Кожевников не отстает:

– Вот список тем для курсового и литература.

Моя природа терпелива – взялся я за курсовой. И тему выбрал подходящую: «Марксизм-ленинизм о происхождении религии». Снова все свободное время торчу в райкомовской библиотеке. Курсовой получался неплохой. Мысль выводил революционную – пусть Бога нет, но есть религия, и нехрен с ней бороться. Нужно поставить веру народа в Высшую Силу на службу партии. Тут как раз Пасха – то да се. Я слоган придумал на досуге: «Христос воскрес – слава КПСС!» и вставил его в курсовую. С тем и собрался на защиту.

Прочитал мою работу лектор университета и руку пожал:

– Ну, блин, вы даете!

В зачетку «отл» поставил и пожелал успеха на госэкзаменах.

Готовили первомайскую демонстрацию. Я работал над «кричалками». Ну, знаете – «… на площадь выходит колонна работников Челябинского рудоуправления. Горняки за четыре месяца текущего года выполнили полугодовой план по отгрузке огнеупорных глин. Да здравствует советский труженик – строитель коммунизма! Слава КПСС! Ура!»

Работы много – засиделся.

Заходит Пал Иваныч:

– Хорошо, что ты здесь! Старик, сгоняй за спиртным – у меня гости.

Он написал записку и подал деньги:

– Возьмешь два пузыря и четыре пива. Записку покажи, но в руки не давай. Будет артачиться, нахмурься и скажи: «Я из райкома».

Инструкции понятны – после семи спиртное уже не дают.

Но я поступил иначе – сунул служебное удостоверение под нос продавцу и сказал:

– Мне нужны две бутылки водки и четыре пива. Пашков послал – у него гости.

Я, конечно, опускал имидж первого секретаря, зато наверняка – попробуй, откажи.

В гостях у Пал Иваныча были два мента – наш Чепурной и майор из Свердловска, его однокашник по ВПШ. Все уже «нагреты», и мне без церемоний:

– Тащи стакан и стул.

Влился я в веселую компанию и разговор.

– А ты знаешь, Пал Иваныч, – ораторствовал Чепурной, – мой друг – величайший сыщик из всех живущих ныне: у него стопроцентная раскрываемость.

– Языком чесать, не мешки таскать.

– Могу доказать на простейшем примере, – улыбнулся майор.

Он взял тарелочку из-под горшка с геранью, тщательно вытер шторой и водрузил в центр стола кверху дном. Потом положил на тарелочку рубль монетой и предложил:

– Сейчас я выйду в коридор, а кто-нибудь из вас стырит деньгу. Потом увидите, что будет.

Он вышел. Чепурной спрятал монету в своем кармане.

– Все! – орем хором. – Заходи!

Гость из Свердловска вошел, посмотрел всем в глаза, покачал головой:

– Шары-то как залили.

Потом тщательно вытер тарелочку шторой и потребовал наши отпечатки. Мы ткнули указательными пальцами в блюдце. Майор полюбовался на них и улыбнулся улыбкой шерлокхолмса:

– Алексеич, ай-я-яй!

Мы, конечно, в недоумении.