Растяпа. Мечты сбываются

– Пойдем через парк – тут ближе.

И это парк?! Три чахлые березы – Измайловский парк? Ну, блин, москвичи, вы даете! – стране угля: мелкого, но много.

Но нет, лучше ни о чем не думать, а то воображение опять может завести слишком далеко и поставить все с ног на голову. А у меня в портфеле состояние, которое жжет руку. И еще экскурсия по Москве. И еще…

Черт возьми! Я жрать хочу! Маковой росинку во рту не было, как покинули наш фирменный «Южный Урал». А хлопотное утро перетащилось в день….

Был уже полдень, когда я, наконец, избавился от денег.

Вагиз добросовестно ждал меня в номере, валяясь на кровати. В Москве у него живет сестра – он позвонил, и она пригласила нас на замечательный татарский плов.

– Никаких сестер, – заявил я. – Времени в обрез – пельменная и площадь Красная.

На лице Захарыча отразились растерянность и огорчение.

Наскоро перекусив в чебуречной, спустились в метро и поехали в сторону центра.

То ли обидевшись за плов и сестру, то ли еще чего, Вагиз беспрестанно ворчал – на Москву и москвичей, на погоду (было хмуро, сыро) и мою провинциальность. Мы еще спускались в метро, а я уже думал, что меньше всего хотелось бы проводить время в его обществе. Но куда деваться? Я первый раз в столице – не знал даже, на какой маршрут садиться, на какой остановке выходить. Пусть говорят – язык и до Киева доведет, но в Киев мне сейчас не надо. И я терпел ворчуна-соседа, кляня его (не в слух, конечно) татарской мордой.

В какой-то момент терпение лопнуло – выругался про себя. Ядовитые слова в адрес Вагиза уже готовы были сорваться с губ. Собирался заявить, что не нуждаюсь в его услугах проводника, как вдруг подумал, что мне еще ночевать сегодня с ним придется, и лучше уж смолчать. Мне невтерпеж побывать на Красной площади – где парады ходят табунами и демонстрации, где Ленин в Мавзолее и Горбачев в Кремле. Ради такой цели можно было перетерпеть сварливого татарина. Русь триста лет терпела их – не надорвалась.

Добрались на удивление быстро. Немного прошли….

Красная площадь действительно была Площадью – скопление народа и простор. Дух захватило! А Вагиз все гундит, гундит над ухом. Нужно прогнать его, подумал, но слова отчего-то застряли в горле, а к глазам подступили слезы. Встал и стою, озираясь, в самом центре. Совершенно отрешенный, испытывая в тот момент только одно чувство – мучительно сладкое счастье сопричастия к русской истории. Казалось, что каждый камень брусчатки под ногами свят и наполнен свидетельством великих событий. И самый воздух исполнен звуками гимнов и воплями народа всех веков. Патриотизм щемит сердце – хочется служить Отчизне каждой частицей своего существа. Какой эффект! Вот это да!

– Сейчас смена караула будет, – Вагиз тянет к Мавзолею. – Пойдем, позырим.

Заметив мое состояние, удивился:

– Ты чего?

Мы пристроились к большой толпе зевак с камерами и фотоаппаратами – а кто и просто так, вооруженный любопытством.

– Смотри, – сказал Вагиз, – сейчас появятся из ворот башни.

День задался хмурым и холодным. В воздухе пахло снегом.

Но лишь раздался звук строевого шага караульных по спине побежал озноб.

Толпа заволновалась:

– Смотри! Идут! Идут, смотрите!

Впрочем, слышна была и тарабарщина языков мира, но смысл таков же.

Зажужжали камеры, защелкали фотоаппараты, засверкали вспышки.

Наши парни бравые с карабинами в руках шли на пост № 1. А эти суетятся, балаболят так, что оторопь берет. Ну, замрите же вы, черти иностранные – куранты бьют!

– Даже не думай! – Вагиз потащил меня прочь от очереди в Мавзолей. – Смотри, конца не видно: до закрытия и половина не пройдет. Погнали в ГУМ: водки купим – ты мне должен за экскурсию.

Насчет долга он был прав. А возможно, и очереди. Настало время мне брюзжать:

– Ты, Вагиз – настоящая занудная задница половецкого коня!

Он не обиделся, он даже взорвался смехом.

– Где слова берешь? – с тобой от скуки не помрешь в ближайшие сто лет!

В ГУМе взял горячительных напитков для Фиделя и Вагиза.

Потом начались бодания.

– Поехали к сестре – там плов.

– Отстань! Возьмем чебуреков на закуску и в номере посидим перед телевизором.

– Пора прекратить эти глупости твои, – заявил Вагиз. – Ты в Москве, а не в своей деревне.

– Знаю, – согласился я. – Езжай один – она ведь брата ждет. Водку возьми – ты заслужил.

– Ты, Анатолий, мужик неплохой, – Вагиз подвел черту знакомства. – Твое общество мне по душе, но через чур всерьез воспринимаешь жизнь. Я это вижу. Когда-нибудь бываешь беззаботным? О чем ты думаешь? О чем молчишь?

Он проводил меня до номера в гостинице, а потом сунул в карман зимней куртки бутылку водки:

– Я к сестре: давно не виделись, и жаль тратить тут с тобой такой чудесный вечер.

Ну, а мне не жаль. Уложив покупки в чемодан, спросил у горничной, где есть буфет на этажах – сходил, поужинал. Потом погрелся в ванне. Включил телевизор и лег спать.

Проснулся среди ночи – Вагиза не было. Выключил телевизор. Отдернул штору и, придвинув к окну прикроватный столик – он на колесиках – сел на него в трусах и позе лотоса, ладони на коленях.

Передо мной была Москва в сиянии ночных огней. А я так высоко, словно лечу над ней – завораживающее зрелище. И почему все это так…. так невероятно, так ослепительно прекрасно? Только лишь потому, что подо мной Москва? В Париже или Нью-Йорке фонари светят не так?

Как здорово все получилось – ночь, сверкающий предновогодними гирляндами огней огромный город, полет на ослепительной высоте. Увидеть Москву и умереть! Нет, я точно должен умереть! Не может же столица всегда действовать на меня именно так. А разве я подозревал, что в моей душе кроется столько огня?

Ушедший день и эта ночь стали откровением.

Как хорошо, что нет Вагиза – никакого не было желания с ним разговаривать, хотелось быть одному и думать о вещах великих, вечных и непостижимых.

О небе, например…. неба тоже нет. Только светлячки огней на земле – сверкают, загораются и гаснут, гоняясь друг за другом – мрак неба разогнать им не под силу.

О Москве, которая разбудила в душе неведомые доселе чувства. Какой прекрасной кажется она от своих огней, мерцающих, словно расплавленное золото. И, вроде как, она вытягивает из меня самую суть меня. Из глубины души – я чувствую – поднимается страстное желание жить здесь и править государством. Еще неистово желал чего-то – но сам не знал чего.

Возможно, наступила ночь осознания своего могущества – в смысле, что я могу?

Перевел дыхание.

Как же приручить тебя, Москва?