– Не знаю, о чем вы говорите, – раздраженно пожал плечами Ветров.
Но было видно, что он отлично знал. Догадался, что его дневник побывал в руках следователя.
По залегшей складке на лбу Ветрова Гольст понял: Борис лихорадочно соображает, какая информация из его личных, интимных записей может быть использована против него. «Пусть, пусть соображает, – подумал следователь. – Теперь уж, кажется, он выбит из колеи».
– Хорошо, поговорим о другом, – продолжал Гольст. – Вы ездили в конце июля в Москву?
– Ездил, – ответил Ветров, подозрительно глянув на следователя.
– Зачем?
– По личным делам.
– Поделитесь, пожалуйста.
– Это не представляет для вас никакого интереса.
– Почему же? – возразил Гольст. – Как раз очень интересно.
– Ну, если вы настаиваете… – пожал плечами Ветров. – Там у меня была девушка.
– Невеста, хотите сказать? – поправил Владимир Георгиевич.
– Вроде.
– Вы любили ее?
– Не любил – не ездил бы.
– Любили бескорыстно?
– Нет, – разозлился Борис. – Хотел жениться, обобрать и бросить! Как те брачные аферисты, о которых пишут в судебных фельетонах в газетах, – съязвил он.
– Я вас серьезно спрашиваю, – спокойно сказал Гольст.
– Извините, но вопрос ваш бестактный. – Ветров обиделся.
– Увы, такая у нас работа. Приходится порой задавать вопросы и похлеще.
– Понимаю, – примирительно сказал Борис. – Но подобный, мне кажется, не к месту.
«Ишь, задело, – подумал Гольст. – Очень хорошо, пусть беспокоится», – и продолжал:
– А теперь давайте вспомним о событии в ночь на первое сентября у вас на даче.
– Пожалуйста, я готов, – поспешно согласился Борис. Даже слишком поспешно.
– Расскажите, что вы делали вечером, перед тем, как услышали выстрелы в комнате родителей, и что было дальше. Вопрос ясен?
– Вполне.
Ветров повторил то, что уже говорил раньше.
– Я хочу уточнить кое-какие детали, – сказал Гольст. – Значит, в момент выстрелов вы были с Ольгой Каменевой в своей комнате?
– Совершенно верно. Она это подтвердила. И не раз.
– Пойдемте дальше, – невозмутимо продолжал следователь. – Сколько времени прошло между первым и вторым выстрелами?
– Я же говорил. Полминуты, не менее.
– И сразу после второго выстрела вы вбежали в комнату родителей. Один или с Ольгой?
– Один.
– Дверь в их спальню была открыта или закрыта?
– Закрыта.
– Это вы хорошо помните?
– Отлично помню, – заверил Борис.
– Ну что ж, так и запишем, – спокойно сказал следователь, занося показания в протокол: – «Дверь в спальню родителей была закрыта…» Вы говорите, что ружье лежало на кровати отца?
– Да, на одеяле. По-моему, между ног…
– Точно на одеяле?
– Точно, – кивнул Ветров. – Потому что, когда я сдернул с него одеяло, ружье упало на пол.
Владимир Георгиевич записал в протокол и это показание.
– Пожалуйста, прочтите и распишитесь, – попросил он. – На каждой странице.
Ветров внимательно прочитал протокол, расписался.
«Волнуется. Не то что прежде, – констатировал Гольст. – Вон как рука дрожит». Он взял протокол. Помолчал.
Ветров сидел прямо, выжидательно глядя на следователя. Пауза его тяготила, что также не ускользнуло от внимания Гольста. Потянув еще некоторое время, Владимир Георгиевич спросил:
– Борис Александрович, вы считаете себя умным человеком, не так ли?
– В общем, не дураком, – ответил Ветров осторожно.
– И в институте о вас отзываются как о способном студенте, который мыслит логически, быстро схватывает материал, проявляет недюжинные научные способности…
– Приятно слышать, – усмехнулся Ветров. – Кто же так охарактеризовал меня?